Ночной огонь

Будучи «бвискидом», Мэйхак вынужден был тяжело работать, выполняя приказы любого кочевника; в зависимости от настроения, локлоры часто сопровождали приказы побоями. Тем не менее, локлоры не проявляли к нему никакой особой враждебности — как поручения, так и побои распределялись бесстрастно, даже с некоторой долей рассеянности. Мэйхак скоро понял, что в психологическом отношении локлоры были исключительно примитивны. Эмоциональные привязанности были им неизвестны, они никогда и ни с кем не дружили; старая вражда скоро забывалась, смытая волной новых обид, драк и мстительных жестокостей. Группа, пленником которой оказался Мэйхак, принадлежала к породе гинко, свирепостью не уступавших — по их собственному мнению — знаменитым стренке. Они не знали ни любви, ни ненависти, но руководствовались преданностью интересам племени. Локлоры совокуплялись с женщинами случайно, без разбора; беременная кочевница удалялась в особый табор, где рожала нескольких детенышей-чертенят, после чего присоединялась к соплеменникам, оставляя детей на попечение пленных сейшани. Раздражительные воины-локлоры часто дрались. В случаях мелких размолвок дело ограничивалось, как правило, непродолжительной потасовкой. Если, однако, соперники ни за что не хотели уступать друг другу, они дрались насмерть — или, по меньшей мере, до тех пор, пока тяжелая травма не приводила к невозможности дальнейшей конкуренции. Карантин, введенный роумами, строго соблюдался — у локлоров не было огнестрельного или лучевого оружия; они вооружались ножами, пиками с железными наконечниками и топорами с короткими рукоятками и полукруглыми лезвиями. Мэйхак внимательно наблюдал за приемами боя, применявшимися локлорами, выявляя недостатки, которые могли бы пригодиться при случае.

Ороговевшая шкура локлоров служила защитным панцирем — уязвимые тонкие места находились только с тыльной стороны коленного сустава, под подбородком и под затылком. Учитывая результаты наблюдений, Мэйхак мало-помалу изготовил для себя необычное оружие: железную пику с заостренным наконечником, длиной примерно равную размаху рук, с закрепленным под прямым углом, на другом конце, тонким кривым лезвием, напоминавшим серп. Мэйхак заточил внутренний край этого серпа, как бритву. Никто не мешал ему заниматься этой работой — несмотря на то, что два детеныша-локлора непрерывно следили за ним днем и ночью; судя по всему, на них возложили ответственность за предотвращение его побега, хотя было не совсем ясно, с какой целью локлоры вообще продолжали содержать его в плену. Насколько понимал Мэйхак, врожденный характер локлоров не позволял им изменять однажды заведенный порядок вещей, пока какое-либо событие или чье-нибудь целенаправленное усилие не приводили к необходимости изменения. А ленивые кочевники прежде всего стремились избегать приложения усилий. Мэйхак уже привык к постоянному надзору: куда бы он ни пошел и чем бы он ни занимался, рядом на корточках сидели два чертенка, вперив в него черные пуговки глаз.

Возможность проверить эффективность самодельного оружия представилась скоро. Молодой самец, потерпевший поражение в потасовке со взрослым соперником, решил отработать боевые приемы на ком-нибудь послабее — короче говоря, выместить злобу и прикончить беззащитного бвискида.

Мэйхак заметил целенаправленное приближение подростка-локлора. Молодцеватый кочевник с грязноватой темно-оранжевой шкурой мог похвастаться костистым гребнем черепа с высокими, почти принявшими окончательную грибовидную форму наростами. Он был выше и значительно тяжелее Мэйхака. Локлор подобрал горсть песка и швырнул ее в лицо Мэйхаку — ритуальный жест, предупреждавший о нападении. Мэйхак взял в руки пику с серпом. Локлор остановился, издал режущий уши вопль и, развернувшись наподобие метателя ядра, подбросил топор высоко в воздух, тем самым демонстрируя глубокое презрение к противнику и запугивая его.

Мэйхак быстро шагнул вперед, захватил шею локлора серпом пики и подтащил его к себе так, чтобы падающий топор ошеломил его, ударив по покатому лбу. Сразу после этого Мэйхак резким движением потянул серп на себя и в сторону: лезвие глубоко погрузилось в складку шкуры и наполовину разрезало жилистую шею. Локлор медленно опустился на землю, конвульсивно перевернулся и больше не двигался. Оказавшиеся поблизости соплеменники убитого что-то недовольно проворчали и разошлись — схватка закончилась слишком быстро и не доставила им ожидаемого развлечения.

Никто не стал бы извещать Мэйхака о том, что его статус в иерархии племени повысился — ему предстояло самому утвердиться в новом положении, причем любой из локлоров мог возразить против этого, вызвав его на поединок. Мэйхак немедленно прекратил выполнение унизительной работы. Это привлекло к нему пару недовольных взглядов из-под полуопущенных век, но никто не потрудился прибегать к принуждению. Функции бывшего бвискида снова стали выполнять женщины; таким образом, условия жизни Мэйхака в плену несколько улучшились.

Прошла неделя, и Мэйхак, не терявший бдительности, снова заметил признаки приближения опасности. Группа бойцов-локлоров «первой когорты» намеревалась использовать Мэйхака в одной из своих игр — скорее всего, в качестве жертвы, которую прогоняли сквозь строй. Обычно эту роль отводили пленникам из других кочевых племен. Если пленник проходил сквозь строй и выживал, ему разрешали вернуться к родному племени. Нередко, однако, представитель другого клана гордо отказывался участвовать в забаве и стоически сохранял неподвижность, пока воины сдирали с него толстую шкуру, превращая его в истекающую кровью, чудовищную оранжево-желтую карикатуру на человеческое существо. После этого полумертвого пленника объявляли свободным, и он плелся по степи, едва волоча ноги, в направлении своего табора.

Приготовления носили зловещий характер, уже собирались зрители. Среди тех, кто решил поглазеть на развлечение, был некий Бабуджа, боец-ветеран второй когорты, отличавшийся грузной непропорциональностью: ростом больше двух метров, широкоплечий, с грудью колесом, он передвигался вперевалку на коротких кривых ногах. На гребне его черепа угрожающе торчали костистые шипы высотой с ладонь; ороговевшие пластины шкуры на груди были покрыты шрамами и примитивной узорной резьбой цвета высохшей крови. Соплеменники обходили Бабуджу стороной — не только потому, что он отличался сокрушительной силой удара, но и потому, что в бою он впадал в слепую ярость и бросался на всех подряд подобно бешеному быку. Будучи исключительно туп, однако, неповоротливый Бабуджа никак не мог подняться до «первой когорты» — ему приходилось довольствоваться статусом второго ранга. В спокойном состоянии Бабуджа был сравнительно благодушен, хотя и упрям; подобно большинству локлоров, он старался по возможности не прилагать никаких усилий.

Мэйхак колебался лишь пару секунд — другого выхода не оставалось. Подобрав горсть песка, он потихоньку приблизился к Бабудже и швырнул песок прямо в черные, как пуговицы, глаза сидевшего на корточках великана. Ошеломленный Бабуджа вскочил с яростным ревом, размахивая руками — при этом он угодил Мэйхаку кулаком в грудь, и тому пришлось отбежать назад, чтобы не упасть. Стряхивая песок с лица, Бабуджа озирался: кто его вызвал на поединок? Неужели этот щуплый тонкокожий недоносок-роум? Выяснение причин такого поведения выходило за рамки умственных способностей Бабуджи. Вызов есть вызов: его нельзя было не принять. Высокие молодые воины, намеревавшиеся прогнать Мэйхака через строй, угрюмо отошли в сторону — с их развлечением приходилось повременить.

Бабуджа обрел, наконец, дар речи: «Ты что, шутки шутить вздумал? Тебе это дорого обойдется! Готовься к смерти — сегодня бабы сварят твою башку!»

«Твоя башка больше — навар будет крепче!»

«Языком болтать ты умеешь. Это тебе не поможет».

«Если победа будет за мной, я стану бойцом второй когорты».

«Само собой, — пожал плечами Бабуджа. — Только этому не бывать». Условия поединка не имели для него значения, так как результат был предрешен; в любом случае, локлоры часто игнорировали договорные обязательства.