Источник забвения

У нас, конечно, другие мерки и понятия, другое содержание вещей. Нет времени да и почти невозможно растолковать тебе все. Скажем, то же пространство совсем для нас другое, чем для вас; вы не выходите за пределы таблицы Менделеева, а у нас она — лишь часть другой таблицы, которая для вас, как говорится, пока за семью печатями, Ваше — вещи, наше — дух. Для нас не существует так называемых языковых барьеров: мы можем общаться со всеми — от комара до человека.

Чем мы заняты, каковы наши цели, намерения?.

Основная наша цель — стяжание Высшего Духа. Вселенная бесконечна, а значит — бесконечны желания и возможности, и безусловно, абсурдно говорить о какой-то «завершающей цели». Стяжание Высшего Духа, Высшего Знания, что одно и то же. Как пчелы стяжают мед, как земля — влагу, а темнота — свет. Можем ли мы все? Всего никто не может, это — лишь направление. Вот чем мы еще занимаемся: мы хотим узнать, существуют ли на Земле условия, при которых были бы достижимы истинные идеалы? То есть возможно ли, чтобы через какое-то земное время вы посмотрели на себя прошлых, бывших, как сейчас ины смотрят на вас? Сможете ли вы в земной обстановке стать иными, инами?.. Только не путайся: мы не собираемся вас завоевывать и насильственно переделывать. Нам это не нужно. Мы предпочитаем метод наблюдения. От какого-то вмешательства с нашей стороны вы, конечно, не застрахованы, но то — безобидное вмешательство, своего рода подталкивание, понукание, если угодно. Например, те же людские идеалы — наша работа. Закончим наблюдения, сделаем выводы и переместим внимание на другой объект. Таков Высший Стиль. И то обстоятельство, что мы с тобой встретились и разговариваем — в нормах этого Стиля. Как и все необъяснимое, что с тобой в последнее время произошло. Никто не давил на твою волю, тебя лишь изредка подталкивали. Ин мог бы и принудить совершить тот или иной поступок, — его способность внушать велика, — но это противоречит нашей этике. Только подталкивать, только намекать, дразнить, в конце концов, — вот что мы себе позволяем иногда.

Увы, случаются с нашей стороны вмешательства, не предусмотренные Стилем, чисто самодеятельные, так сказать, — всякие там тарелки, светящиеся круги и прочие НЛО, всякие явноны и «чудеса». Это, Визин, резвится наша молодежь, юнцы, которым, как известно, свойственна жажда озадачить кого-нибудь, шокировать, напугать. Такие проделки у нас строго наказываются. Особо провинившихся лишают способностей ина и изгоняют на какую-либо обитаемую планету, — в частности, и на Землю, — и он становится жителем данной планеты со всеми вытекающими отсюда последствиями. Из них выходят ваши гении, особо одаренные, отмеченные печатью богов. К слову сказать, планет, населенных разумными существами, предостаточно в Космосе, с уровнями цивилизации выше или ниже вашей, с разными степенями искривлений. Так что резвятся не только над вами, хотя многие предпочитают именно Землю, потому, видимо, что хомо сапиенс особенно неравнодушен и отзывчив на загадки: они ему — как приправа, как пикантная специя, и до того он тщится все на свете отгадать, что запутывается совершенно, и тогда закрывает загадку, объявляя, например, что никакого Бермудского треугольника нет, телекинез — шарлатанство, а гомеопатия — паранаука. Это-то беспокойное отношение землянина к загадке и подстегивает наших юнцов и понуждает к самодеятельности. Мы знаем, что их забавы не могут всерьез поколебать течения вашей жизни, и тем не менее мы их пресекаем.

Между прочим, ином может стать и землянин, человек. Есть среди вас оригинальные экземпляры — дотошные, упрямые, несгибаемые и — зрячие. Это не обязательно ваши гении, а просто те, кому природой дан не ленивый, внимательный ум, кто обладает способностью сбросить груз привычных понятий. Такие могут стать инами. Правда, переход этот мучителен, требует большого мужества, предельной концентрации всех сил. Но это, как правило, переходящих не останавливает, даже если переход безвозвратен. Да-да, бывает, что обратившийся навсегда расстается со своим постоянным земным образом. А бывает, когда человек-ин так и остается жить среди людей — все зависит от его миссии. Тут, Визин, совершенно особый разговор, особое дело и — не в моей компетенции. Знай лишь, что Варвара Лапчатова и доктор Морозов стали инами.

Я не шел на встречу с тобой с определенным планом, чтобы сказать то-то и то, это похвалить, это покритиковать, как гудковский двойник. Нет, у меня иная цель. И с нее, видимо, надо было начинать, да вот я отвлекаюсь все время. Итак, моя цель — объяснить тебе, чем и почему ты нас заинтересовал. Чтобы ты, наконец, связал эти звенья «цепи событий», увидел что к чему и принял достойное решение. Ты уповаешь на исповедь Звягольского. Но зачем ждать? Тем более, если ждать придется, может быть, долго. И Звягольский, может быть, совсем не удовлетворит тебя.

Давай по порядку.

Во-первых, тебя укусил микроб, а точнее, тебя укусило несколько микробов, пока ты, наконец, это почувствовал. А микробы такие, между прочим, кусают не всех — они действуют избирательно. Потом — ты отринул свое открытие. Ты, конечно, испугался, — тогда, четвертого мая, вечером, в лаборатории. Собственно, ты не то, чтобы просто испугался, — ты ужаснулся, увидев в колбе этот «важнейший продукт», по твоему определению, потому что еще так свежа в памяти история с ДДТ и похожие истории. Но, как бы там ни было, а ты — отринул. Ты нашел диковинку на своем пути и не стал кричать на весь мир, а это у вас все же не особенно типично. К сожалению, ты и думать не стал, не удосужился разглядеть валентности своего продукта. Отрекся — и точка. Промах? Промах. И еще много у тебя великолепных промахов и заблуждений. Ты часто упоительно ошибался, и знал, что ошибаешься, и тебе были по вкусу твои ошибки, — особо недавние, — ты спешил их усугубить, с удовольствием пренебрегая своей логикой, тебе нравилось делать поперек здравого смысла и пребывать все время в состоянии неустойчивости, ты намеренно и упрямо что-то разрушал в себе, не отдавая отчета, что конкретно, спохватывался, пугался, но только затем, чтобы еще ревностнее продолжить разрушение. И все это единственно потому, что било по стандартам. И, признаться, мне также все это в тебе нравилось: я видел, что ты громишь надстройки, освобождая здоровую основу.

Да, ты заинтересовал нас, Визин, поскольку оказался нетипичным, поскольку захотел совершить Поступок, расхотел быть клише, задумался о человеческой полноценности, оскорбился, что тебя выделили из суетных соображений, то есть — как бы дали подачку.

Ты заинтересовал нас и продолжаешь интересовать еще и потому, что в тебе поколебалась самоуверенность. Ты сформулировал — «самоуверенность ученого». Поставив, правда, — вполне объяснимая острастка, — этакую заслоночку-стеночку под названием «право на допущение». Ты дал соблазнить себя юному сумасброду, хотя тут не излишне было бы рассмотреть мотивы. И еще многое другое ты сделал и подумал, мимо чего мы не решились пройти.

Между прочим, заинтересовал нас не ты один. Привлекает уже вся компания, что решила достичь Сонной Мари. Согласись, не ординарная компания! Тысячи человек прочитали Колину писанину, а тысячи слышали о Мари и до него. А решилось — несколько человек. Если бы все люди, удрученные, как они, двинулись на Макарове, образовалась бы лавина. Это была бы катастрофа. Но вот видишь — тысячи не пошли. Имей в виду, что не все там, в Макарове, — некоторые на подходе. Решительные люди. Мы и их будем полегоньку подталкивать — не исключено, что кое-кто из вас, обогатившись и духовно прозрев, захочет стать ином. Мы пойдем навстречу. Это только обогатит человечество, оно быстрее выпрямит свой мир. Вот чем и оправдан наш интерес. Не скрою, впрочем, что ты вызываешь специфический интерес. Потому что перспектива у тебя специфическая.

Вот только озадачил меня твой побег. Я знал, что сбежишь. Но чтобы так, таким воровским образом, ночью, бросив всех… Я понимаю: волнение, испуг. Тебя взбудоражил Звягольский-Боков. И именно испуг подсказал тебе новые ходы. Да и есть чего испугаться! Вместо одной буки, которую отринул и вознамерился похоронить в дебрях памяти, — две буки: незабытый «важнейший продукт» и новая Лета. Ты не подумал, что в случае со Звягольским никакая Марь, может быть, и ни при чем. Три недели в тайге, один, без сноровки и привычки — такого вполне хватит для людей его склада, чтобы лишиться рассудка. Как же ты не подумал? Ну да — ты сам впервые в тайге, у тебя самого — ни сноровки, ни привычки…