Путь Базилио (СИ)

— Ты же его не видишь, — не удержался Арлекин.

— Зато я нюхаю и слышу хорошо, — заявил пёсик, слизывая с себя родовую слизь. — Кстати, меня зовут Напсибыпытретень. Это имя мне пришло в голову довольно давно, и я успел с ним сжиться. Но можно просто Напси, я это переживу. Если, конечно, буду жить.

Все промолчали.

— Понятненько. Так, значит, я никому не нужен и меня в расход? — тут нахальный собачий голос всё-таки дрогнул. — Только, пожалуйта, не душите. Лучше чем-нибудь тяжёлым. И давайте с этим не затягивать, а то мне жить понравится, убегу ещё… и всё равно подохну с голодухи, потому что охотиться вслепую всё-таки анреал…

— Может, возьмём убогого? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил раввин.

Арлекин собирался было возразить, но пёсик именно в этот момент сел, растопырился и принялся вылизывать попу. Плотно сжатая розовая звёздочка и тугие яички пса маленькому педрилке показались миленькими, поэтому он смолчал.

— Ладно, берём, — Карабас принял решение. — Без денег, разумеется.

— За меня деньги? — удивился Напсибыпытретень. — Лучше попросите скидку на остальных, за то, что меня берёте.

— Это идея, — откликнулся бар Раббас, раскуривая сигару.

— У меня много идей, не то что у некоторых прочих, — нахальство вернулось к пёсику как-то очень уж быстро. — А вообще — вы приняли правильное решение, шеф. Жрать обещаю умеренно, хлопот не доставлю. На жизнь смотрю кинически, как и подобает существу моего генезиса. Имею абсолютный слух, из инструментов предпочитаю домбру и клавикорды. Интим возможен при взаимном интересе. Готов вписаться в вашу команду. Только не няшьте меня, пожалуйста. Это будет совершенно не то, я гарантирую это.

Поняша, занятая гозманом — овладевание шло с трудом: гозман хитрил, крутил носом и пытался избежать визуального контакта с обаятельницей — подняла хвост и сильно шлёпнула им по крупу. Видимо, разглагольствования пса ей не понравились. Карабас, наоборот, ухмыльнулся — и вдруг недоумённо поднял брови.

— Что такое? — сказал он встревоженно. — Где Пьеро?

— Он к лошадкам пошёл, — вспомнил Арлекин. — Там, наверное, отсыпается.

— Не, тут не лошадки… — протянул Карабас. — Он опять с кем-то спутался, — объяснил он, — от него таким менталом потянуло… Вот только с кем? Что-то я его не вижу…

— Обойдите калушу, — посоветовала поняша. — Он, наверное, там.

Так и оказалось: Пьеро обнаружился с другой стороны. Маленький сиротливый поэт стоял, прижавшись к калуше, с приспущенными штанами. В районе его бёдер что-то чавкало и хлюпало.

— Море… море… я плыву, плыву… как во сне… — постанывал он, извиваясь и виляя тощим задом.

— Сходил и по новой вмазался, — вынес вердикт Арлекин. — Может, не давать ему больше айса?

— Чтобы его на улице някнули? А выступать он как будет? — поинтересовался Карабас.

— Сон… сон… сом… это сом… — томно стонал Пьеро. — Сладкий сом… сосё-о-о-от…

— Ща тебе будет рыбалка, — процедил сквозь зубы Арлекин, подходя к Пьеро с явным намерением дать ему леща.

— Ить, барин, — хомяк в последний момент удержал Арлекина лапой. — Извиняемся, а только мешать ентому делу никак не можно. Матушку таперича обиходить надобно. Ежели из матушки всухую вынуть, она и укусить могёть…

— Кстати, — заинтересовался Карабас, — а с какой радости это он штаны-то спустил?

— Ить, того… — забормотал Африканыч, — поссать, наверна, захотел, да больно близко подошёл… — морда у хомяка сделалась, однако ж, виноватая.

Раввин посмотрел на старика очень внимательно — видимо, копнул голову. Африканыч то ли что-то почувствовал, то ли просто испугался грозного незнакомца.

— Простите, барин! Деф попутал! — старик упал на колени. — Подумалось мне: раз вам невместно матушку обиходить, так, может, этот… того… — он низко опустил повинную голову.

— Чего уж теперь-то, — вздохнул раввин и заставил старика встать с колен.

— Ещё и тащится, рыбон голожаберный, — злобно прошипел педрилка, глядючи на извивающегося Пьеро.

— Да, меня всё это тоже фраппирует, — сумничал Напсибыпытретень: он, оказыватся, тихонько увязался за остальными и теперь стоял, поводя глазными рыльцами.

— Где ты словечек-то таких понабрался? — заинтересовался Карабас, оставив Африканыча своим вниманием.

— У нашей альма-матери, у кого же ещё, — пёсик смачно, с хрустом, потянулся, бия хвостом о траву. — Она сама, конечно, ничего не понимает, зато знает много полезного. Парадокс, вы скажете, апория? Но такова реальность! Которая развивается…

— Будешь много болтать без дела — убью, — серьёзно предупредил бар Раббас. — Вот примерно так убью… — он прищурился, и Напси повалился в траву. Когда он встал на лапки, то на морде у него было нарисовано испуганное недоумение, а глазные рыльца торчали в разные стороны.

— Брбрбрбрбр, — он встряхнулся всем телом, очухиваясь. — Понял. Осознал. Молчу. Я нем как инфузория-туфелька. Меня не видно, не слышно, меня вообще нет… — на последних словах он звонко лязгнул зубами и действительно замолк: Карабас тем же способом приущемил ему брехливую пастьку.

— Меру знай, — проворчал раввин. Пёс с трудом выдохнул и тихонько, стараясь не издавать лишнего шума, отполз в траву.

— Хватит уже на это смотреть, — распорядился бар Раббас, и все потянулись обратно. В низкой траве мелькал задранный кверху собачий хвост с белым кончиком: Напси решил не покидать компанию.

Пьеро показался из-за калушиного бока где-то минут через десять — пошатываясь, с печалью на лице и окровавленной рукой. Карабас проинспектиртовал его память и выяснил, что поэт сдуру сунул палец в какое-то ятло, то приняло его за еду и чуть не откусило. Это почему-то его очень расстроило: Пьероша рыдал и бормотал, что на свете нет той любви, какой он жаждет, ибо её ещё не изобрели. Его усадили возле сарайчика, чтобы был на виду, и оставили отмокать после всего пережитого.

Часа за полтора весь выводок был тщательно осмотрен и повторно пересчитан, в том числе бэтмены и котеги. Наиболее ценные существа были распределены между Юличкой и Карабасом. Карабас брал в основном хомосапых, у которых обнаруживалось вструмлённое калушей музыкальное образование: ддя выступлений был нужен оркестр. Юличка наложила копытце на бэтменов и забрала себе пупицу-виолончелистку, на кьоторую нацелился было бар Раббас. Раввин, впрочем, уступил. В качестве утешительного презента Юличка отдала ему корзинку с тремя маленькими пигалицами.

Крысачок в красной рубашонке быстро и толково выправил документы на куплю-продажу электората. Африканыч, нацепив на морду перевязанные верёвочкой круглые очочки, всё внимательно просмотрел — и крайне удивился, не обнаружив в составленном соглашении пункта об успешном заняшивании. Узнав, что Карабас даже и не собирался овладевать купленными им существами, он на минуту задумался, а потом куда-то ненадолго отошёл. Вернулся он с самодельной плёткой-семихвосткой, которую и вручил бар Раббасу в качестве бесплатного бонуса от производителя. Психократ посмеялся, но плётку взял.

Дальше договорились так: Карабас со свей компанией отправляются обратно в Кавай, Юличка остаётся с выводком и доняшивает своих челядинов. На следующий день все вместе, включая Карабасову покупку, отправляются в Кавай своим ходом. Напсибыпытретень вызвался было в проводники, но ему указали на отсутствие глаз и полное незнакомство с местностью. Тогда он попытался увязаться с отбывающей Карабасовой командой. Похоже, ему хотелось поскорее убраться из Цимеса. Возможно, он опасался, что добросовестный, но рассеянный Африканыч забудется и всё-таки удавит некондиционную животину. Поэтому он ныл и канючил, пока его не пустили в карету — куда он скорёхонько вскарабкался и тут же занял место на козлах рядом с карабасовым бэтменом.

Карабас подсадил Арлекина, закинул наверх Пьеро, и, наконец, забрался сам. Устроившись поудобнее, закурил очередную сигару и приказал кореннику трогать.

— Товсь, три-четыре… — заорал першерон. — Трогай! — кони дёрнули. Пьеро, осоловело таращящийся куда-то в пространство, потерял равновесие и свалился с лавки. Подниматься он не стал, сочтя это за чрезмерный труд, а вместо этого улёгся на дно и свернулся калачиком. У него, похоже, пошла последняя стадия отходняка.