Дикий Порт (Райские птицы)

— А потому, что девушки любят сладкое… — и встряхивал волосами.

«И какой он натурал? — неприязненно подумала Лилен. — Он ещё больше девочка, чем я».

«Он — лесбиян», — ответил ей непонятно кто, и сначала Лилен растерялась и перепугалась, а потом вспомнила, что рядом Дельта и вроде-как-почти-мастер Крокодилыч.

Кайман перехватил её взгляд и подмигнул нормальным глазом.

— Кстати, — сказал он, — мы вообще зачем собрались? А то, я чувствую, таким манером скоро на пляж пойдём.

Меру благодарности, охватившей Лилен, невозможно было передать словами — и она транслировала её через Дельту, чистым ощущением, на драконий манер. Дельта, не поднимая головы с пола, негромко зачирикал и шевельнул хвостом. Юрка улыбнулся.

— А что неясно-то? — удивился Солнце. — Двое корректоров, у которых в сумме — тридцатка… Батя сказал «набело», значит, будет набело.

— Кстати, о двух корректорах, — начала Таисия, и голос её был точно мензурка, в которую медленно льют серную кислоту. — А где Света?

— Да в кино она, — махнул рукой Костя. — Достал я её…

— Пятый час в кино?

Полетаев хрустнул челюстью.

— Крокодилыч, — сказал он. — Ну-ка позвони. На меня-то она сердится…

Пауза.

Димочка медленно облизал губы. Стал застёгивать сверкающую под солнцем рубашку. Встал. Лилен почувствовала, как сжимаются мышцы её пресса — сами собой, точно в судороге, без её воли. Что-то под диафрагмой дрожало и ныло, по телу пошёл озноб.

— Света? — окликнул Юра. — Светик?

Включилась голограмма.

— Здравствуйте. Я нашла этот браслетник, извините, — сказала полная немолодая женщина с перекинутой через плечо косой. — Кому его можно отдать? И как?

— А где нашли? — сориентировалась Таис, пока Полетаев грыз прядь волос, а Этцер пытался проморгаться.

— В кинотеатре «Авалон». В зелёном зале, под креслом. Как его отдать? Мне чужого не нужно.

Таис договаривалась — быстро, по-деловому.

— Спокойней, — сказал Север, хоть по интонации было ясно, что не очень-то искренне его утешение, — ну, потеряла.

— Дурак, — уронил Синий Птиц. — Мы ничего не теряем, если не хотим… Тася, спроси — когда?

Женщина не помнила точно. Но она пришла на «Хильдегарду, пророчицу». Солнце полез в ресторанный дисплей: смотреть расписание сеансов.

— После «Оленьего следа». Два часа назад. Он был выключен…

У Лилен началось колотьё в пальцах рук. Потекло выше, до самых локтей. Руки и ноги казались ватными. Судорога в животе становилась всё сильнее, неведомая сила сгибала Лилен в дугу, девушку било как в лихорадке. Было уже почти больно, и очень страшно: она не знала, что это, отчего, и как пойдёт дальше.

— Север, — она хотела прошептать, чтобы не привлекать лишнего внимания, но вместо этого всхлипнула. — Север, что это такое?!

…А к Ваське Волшебная Бабушка не пришла.

И однажды, пару лет спустя, он улетел в своей коляске высоко и далеко, к самой ограде парка при лечебнице. Завис, глядя на закат. Дело было после ужина, браслетник он отключил, чтобы не доставали; искать его стали только заполночь и нашли к утру. Он сидел с открытыми глазами и улыбался.

Когда Света узнала об этом, то подумала, что, наверное, должна поплакать. Но у неё уже очень давно не получалось. И тогда не получилось.

И сейчас — тоже.

В детстве ей довелось подружиться с длинным списком лекарств, чувствительность организма ко многим веществам оказалась сниженной. Наверно, прийти в себя она должна была только теперь, но помнила не только коридоры, по которым её несли — что за проклятая судьба такая, иные женщины мечтают, чтоб их на руках носили, а её вечно таскают, надоело! — даже машину помнила. Смутный блеск надписи «Искра» на приборной доске. В тяжёлом сне Свете казалось, что она дома, на Урале, и ведёт, как всегда, Юрка, а рядом должен был сидеть Солнце, большой, добрый, смелый, но не чувствовалось почему-то привычной силы — силы энергетика, которой он делится с ней…

В этот раз она просыпалась особенно долго и трудно.

И всё-таки проснулась задолго до конца пути.

Они разозлились.

Потому что испугались. Им некуда отступать.

Света сидела и думала обо всём этом. Думать получалось плохо, потому что она жутко мёрзла. Проклятая курортная зона. Надо же было надеть мини-юбку и топик с открытой спиной… вдобавок ремешки на сандалиях порвались, и стопы выскальзывали на бетонный пол. Зябкая сырость ползла от него вверх.

Сидеть на холодном ужасно вредно. Но стоять в порванных туфлях с высокими каблуками — невозможно.

Света съёжилась, подтянув пятки к самому заду и с силой обхватив колени. Так получалось сохранить чуть-чуть тепла в животе. Потекли сопли. Она зашмыгала носом и уткнула его между колен. Пальцы посинели, тело начало затекать от противоестественной позы. Света подумала, что вроде как надо двигаться, зарядку, что ли, сделать. Читала про людей в холодных карцерах. Но распрямиться, стать босыми ногами на лёд, отдать последнее сбережённое тепло не было сил.

Потом осенило. Она закусила губу и дрожащими пальцами стала распутывать длинные косы. Медный водопад окутал её, золотистые, выгоревшие кончики волос легли на пол. Стало самую малость теплей. И уверенней.

Место это было похоже на гараж. Только очень чистый, очень пустой и ярко освещённый. Белая штукатурка, светящийся потолок и тяжёлые широкие ворота. Где-то наверняка пряталась сенсорная камера.

Хотя бы гадать, кто это и что это, не приходилось.

Но вот зачем…

Света сунула пальцы под мышки. Плотно зажмурилась: глаза болели.

И как?!

Она неспроста гордилась собой: Птица, ни разу не упускавшая песен. Ни единого разу. Даже когда только училась. Инструкторши смотрели на неё большими глазами. Тихорецкая — девочка-звезда. Даже Синий Птиц упускал песни, потому что Птиц циклотимик, и у него бывают депрессии. Даже Ратна-Жемчуг, и на то есть причины, о которых не говорят. Сама Бабушка упускала, потому что силы человеческие небезграничны, а неотложных дел слишком много.

Но не Флейта.

Спустившись с лестницы ресторана, Флейта спела себе безопасность, спокойное возвращение к своим. Спела неудачу тем, кто попытается причинить ей зло. Спела благополучие.

И, заснув на безобидно-скучном фильме, проснулась в тёмных коридорах судоремонтного завода.

А может, и не завода.

Она не помнила, когда у неё отобрали браслетник. Наверное, была в обмороке… кто-то уносил её из зала, и люди, должно быть, думали, что несёт спящую дочь…

Плакать Света разучилась в тот день, когда узнала, что умрёт тринадцати лет отроду. Ничего не переменилось с тех пор. Смерть опаздывала на четыре года; каждый день — подарок, и попробуй забыть, чей… Алентипална не хотела отпускать Свету на оперативную работу, говорила, что гораздо лучше лечить, дарить жизнь, отгонять беду, но самой Алентипалне по большей части приходилось заниматься не этим. Трудный был выбор — порадовать Бабушку или помочь ей.

Она слишком давно стала взрослой.

Мысль придала сил.

Тихо, в отдалении, вновь зазвенели, поплыли слова первого инструктажа — главное правило райской птицы, её железный клюв и стальные когти. Выучи назубок: нет человека, у которого не может заболеть голова, и нет машины, которая не может выйти из строя… не бойся. Этот мир — на твоей стороне.

Пусть рядом нет Солнца. И без Каймана будет плохо. Но кое-что она сумеет и в одиночку.

Только сначала надо подумать.

Ватная, кисельная, густая стояла тишина. Казалось, вот-вот начнёт она падать с потолка хлопьями, превращаться в снег, и покроет пол слоем лёгкой мёртвой штукатурки, холодной как лёд. Ногти на ногах стали лиловые, точно накрашенные. Спина болела.

…и зачем им живой корректор?

— Кто бы сказал — я бы не поверил, — проронил Кайман, изучающе глядя на Лилен.

— Что?! — жалобно пискнула она, обхватив себя за бока.

Таисия просила счёт. Ей пришлось вызывать обслугу через принесённый дисплей: вопреки человеческой природе и всем правилам ресторанных работников, официантов «Пелагиали» совершенно не интересовала компания уральцев с боевым нуктой в роли светского пекинеса. Форс-мажор ли возник, просто заболтались друг с другом — всякие были вероятности, и одна из них реализовалась.