Повестка в космос

— Слушай, Снуп, — осенило меня. — Получается, что и слышу я совсем не то, что ты говоришь на самом Деле, да? Это мне только кажется, что ты такие слова знаешь: «полиморфизм», «фактура». Ты же о чем-то своем лопочешь, я лишь интерпретирую. Так получается?

— Типа того. Я ж говорю, у нас форма сильно совпадает. А форма, дружище, — это почти что самое главное. Предметный мир у нас схож. Местный язык мы оба освоили, база у нас одна. Ну а коли инструменты одинаковые, то на этой базе мы с тобой почти одинаков конструкции строим.

Я аж засмеялся, до того его умничанье складно звучало. С ума сойти! Я понимал его даже лучше, чем Ар

— Ну а как ты такой похожий на меня получился? спросил я.

— Мамочка такого отлепила.

— Да что за мамочка-то? — Он уже сто раз ее помянул.

— Мамочка и есть, — ответил он. — Она что захочет то и отлепит от себя. Видел бы ты, сколько нас разных. Мамочка хорошая, заботливая. — Я вывернул голову чтобы посмотреть на него, не шутит ли. Окуляры перекопа скрывали верхнюю половину его лица, но нижняя выглядела вполне серьезно. «Мамочка». Ну и словечко Какая-то самка, наверное, типа муравьиной королевы. Отлепляет от себя что попало, куски протоплазм А один из кусков случайно на человека похож оказал Правда, только внешне. Да и то отдаленно. Это уж моя богатая фантазия его со Снулом Догом сравнила. Появись Снуп на Земле, его бы сразу под колпак, как уродливого пришельца.

Планета надвинулась тяжелым зеленым шаром.

— Зея Креста, — объявил Снуп. Малахитовые, травяные разводы застилали чарующую даль далекой поверхности. Облака в светлой дымк тянули полупрозрачные длинные полосы.

Корабль ворвался в атмосферу. По поверхности картофелины полыхнуло розоватое пламя. Держась за рукоятки перископа, Снуп по гигантской дуге вел нас вниз. Пятнистая зелень расцветилась камуфляжем. Открылись молочной белизны пятна — уж не знаю, моря или что другое. Земля резко приближалась. Вдали показалась огромная упорядоченная структура — расчерченная сетка сооружений. Мы неслись к ней.

— Здесь живут четверо ч-ра, — заговорил Снуп. — Вообще, большинство из них привязаны к одному месту

Живут небольшими группами, считай, повсюду, везде их встречал. Если куда и летают, то всегда домой возвращаются. И почти все друг друга знают. У них была целая вечность, чтобы перезнакомиться. Если повезет, то местные скажут, как найти твоих приятелей.

— Они мне не приятели, — пробормотал я. — Одного зовут И-са, второго — Т-ли. Меня больше интересует первый.

Снуп промолчал.

Город — я понял, что это был город, — приближался. Начиная взрастать из земли отточенными прямоугольниками, он резко набирал высоту, образуя решетчатый сложный организм. Больше всего это походило на вид небоскребов Нью-Йорка, как если бы в них сбоку всадили еще такой же Нью-Йорк, получив в итоге переплетенный мир перпендикулярных сооружений.

Мы приблизились к нему — и тут же затерялись в огромной трехмерной сети. Снуп уверенно вел корабль вперед, облизывая торчащие поверхности. Строения мелькали расчерченными зеленоватыми конструкциями.

Резко остановившись, мы причалили на широкой открытой площадке. Снуп защелкал переключателями. Желудок еще раз поблагодарил за поездку, и я стал вытаскивать себя по частям на свет божий.

Бледная зелено-серая поверхность площадки казалась металлической благодаря своей твердости и размерам. Кругом все было таких же травянистых оттенков: тянущиеся вверху и внизу прямоугольные галереи, взмывающие под небеса параллелограммы зданий. В Нью-Йорке я, разумеется, никогда не был, поэтому оглядывался вокруг преисполненный удивлением впервые ступившего на Манхэттен туриста, увеличенным Раз этак в триста, учитывая место действия и масштабы города.

Картофелина тяжело ухнула и осела вниз, самой площадки, впрочем, так и не коснувшись, затихла. Снуп выпрыгнул ко мне.

— План такой, — сказал он, вперившись в меня своими глазищами. — Ты стой здесь и восстанавливай здоровье, а я пока разведаю, кто из ч-ра есть в городе.

— Да что мне здесь торчать, — возразил я, глядя н него снизу вверх. — Я иду с тобой. — Мне очень хоте лось прогуляться по этому городу, поглазеть на гигантские сооружения, посмотреть, что здесь за обитатели.

Заостренное личико Снупа заострилось еще больше…

— Ты стоишь здесь и восстанавливаешь здоровье, — повторил он спокойно. Вдруг оскалился — черная дыра рта сверкнула темно-красным. Я аж вздрогнул. — Я знак! тебя ничтожную часть своей жизни, — продолжил Снуп, — и с легкостью перестану тебя знать в случае необходимости. Я не знаю, какие у тебя дела с ч-ра, но с богами я шутить не собираюсь. Я, так сложилось, не бессмертный и всегда об этом помню, когда с ними общаюсь. Меньше всего бы мне хотелось стоять рядом когда вы будете о чем-то там своем разговаривать. Третья сторона в общении с богами очень просто может оказаться лишней. Так что…

— …Я стою здесь и восстанавливаю здоровье, — сказал я и выдержал взгляд его вдруг ставших такими серьезными глаз.

Я прождал его битых три часа и извелся вконец. Не рискуя отходить далеко от корабля, я топтался то здесь то там, нарезая круги по площадке.

Город жил неспешной суетой полусонного муравейника. В отдалении проплывали такие же бесформенные, как и картофелина Снупа, корабли. Снизу тоже копошилась жизнь: летали округлые куски транспорта! туда-сюда, маленькие точки живых существ ползали по| зелени сооружений. Окружавшее меня движение походило на расслабленную жизнь воскресного города утром. Вдобавок желтоватое небо дарило земле летнюю теплоту.

Недалеко от меня взвивались вверх две мощные стрелы циклопического сдвоенного небоскреба, верхушка которого даже не просматривалась. Между стрелами ниспадали каскадом полупрозрачные светло-голубые ярусы. На открытых площадках и галереях виднелись местные обитатели. Разглядеть их хорошо не получалось: несмотря на кажущуюся близость, огромные поверхности стрельчатого сооружения находились в нескольких сотнях метров от меня.

Дорожка с площадки, по которой удалился Снуп, уходила широкой спиралью внутрь еще одного великанского небоскреба, соваться туда я не хотел. В таком переплетении зданий, галерей и пандусов заблудиться можно было в два приема.

От нечего делать я пялился на обитателей стеклянных галерей. Кто они? Ен-чуны? Плавленые? Или кто-то еще? Они и знать не знают, что та маленькая одинокая фигурка рядом с кораблем на платформе соседнего сооружения — человек с далекой планеты, которая мало того что черт-те как далеко, да еще находится во внешнем пространстве, куда этот замкнутый мир не имеет выхода.

Подобные столкновения реалий всегда поражали меня. Но на Земле они имели свой, небольшой, масштаб. Здесь же глобальность совершавшегося приводила мои мысли в экстатическое состояние удивления и волнения. Прямо сейчас реальность, которую можно было увидеть, услышать и даже пощупать, содержала в себе немыслимое соотношение величин: гигантское расстояние между моей родиной и замкнутым миром ч-ра, странные, трудновоспринимаемые формы жизни, огромный город. Соизмерение их с собой, с тем запасом знаний, что я имел, приводило в трепет. Банальные вещи, наполнявшие мою жизнь на Земле, через меня, через мою память соприкасались теперь с абсолютно непохожим на них миром. Я помнил зрительно, в тактильных ощущениях, на слух много простых предметов: шоорох коробка спичек, щелканье ножниц, кнопки на пульте телевизора. Помнил песок и асфальт, облупленную краску, утренний аромат свежих огурцов и обжигающие капельки жира в густом борще. Ни одна из этих Вещей не имела ничего общего с тем, что окружало меня сейчас. Окажись они здесь — и это выглядело бы нелепо, смешно и даже чуть-чуть стыдно. Но разве вещи хранящиеся в моей памяти, теряли свою ценность из-за того, что оказались недоступны и недостижимы? ВЯ они продолжали существовать там, на Земле, и знать знали ни про ен-чунов, ни про кошмарного Сохаба-Д ни про бессмертных ч-ра. Их ценность от этого не уменьшалась. Просто про нее здесь не было известна. Но я сам, как человек, как живое существо с чувствами с памятью тридцати лет, заполненной людьми, событиями, вещами, я сам был выражением этой ценности. Я словно служил иноземной единицей измерения окру жающего мира, как если бы кто-то вдруг решил измерить шесть соток садового участка средней полосы России в акрах: «Есть у меня две сотые акра, домишко, два парничка поставил, клубники четыре грядки, смородина, еще бы скважину хорошо сделать…» Изумление происходящим достигало таких размеров, что находилось в одном шаге от преклонения перед силами, создавшими такой мир, или же самим миром, родившимся таким неописуемо величественным, совмещающим несовместимые вещи.