Харон ("Путь войны") (СИ)

- Не меньше ста тысяч тонн. Определенно, транспортник, не танкер, с какой-то замудреной ходовой и вынесенными дополнительными винтами. По-моему, он вообще обвешан ими по бортам, очень уж странная картина шумов.

- Не меньше ста тысяч тонн? - уточнил Крамневский.

- Никак не меньше, скорее больше.

- Большой, - подытожил Илион, командир с акустиком переглянулись и одновременно невесело усмехнулись. Они уже устали удивляться местным чудесам. Подумаешь, транспорт-исполин, в два с лишним раза больше, чем самый крупный линкор Империи. Там, где на экваторе в считанные часы температура падает до минус сорока и образуются километровые льдины, возможно все. Может, здесь и псоглавцы где-нибудь живут.

- Надо решаться, - неожиданно посоветовал Светлаков, поколебался и закончил. - Я так больше не смогу - даже с таблетками и переливаниями. От слуха почти ничего не осталось. Скоро от меня проку не будет.

- Сколько до него? - спросил Илион.

Акустик стукнул ногтем по индикатору в виде планшета с координатной сеткой.

- Тридцать миль и еще чуть.

- И никого больше?

- Никого. Эскорт эсминцев отвалил, он прет в одиночку, как мамонт. Наверное, его теперь приняли с воздуха.

- Можем успеть, - подумал вслух Крамневский.- Как раз успеем, и на таком шумовом фоне можно делать все, никто ничего не услышит...

Остальное он не стал произносить вслух. Было над чем подумать.

Проблема возвращения для "Пионера" заключалась в том, что никто не мог указать в точности - на какой глубине проходит граница зоны перехода. Поэтому субмарина должна была как можно ближе "прижаться" к надводному кораблю, иначе можно оказаться на незримой линии, разделяющей миры. Что произойдет в таком случае - оставалось загадкой, но вряд ли стоило ожидать хорошего.

Один раз рискованная операция удалась, теперь ее следовало повторить. На малошумной субмарине, с опытным экипажем, укрывшись под достаточно большим судном - проблема являлась технической и решаемой. Однако, до сего момента никто не пытался замаскироваться настолько большим кораблем. Гигант, рвущий океан целой батареей многометровых винтов, расположенных в непонятной конфигурации, должен был создавать чудовищную турбулентность под днищем и вообще вокруг. Управлять подлодкой при таком волнении, да еще буквально "на ощупь" - в этих условиях понятие "риск" обретало новые краски.

- Считаем курс, - приказал командир. - И... Снимаем пломбы с пульта управления оружием.

Радюкин стиснул зубы и зажмурился. Не помогло.

Шум изматывал, он бил в голову подобно копру, методично и неустанно. Ввинчивался в уши дробным грохотом, словно "Пионер" попал в гигантскую бетономешалку, полную крупного гравия. От шума нельзя было скрыться, даже в наушниках страшная вибрация вгрызалась в каждую клетку тела, а рокот многократным эхом отдавался под сводом черепа.

Батискаф вмещал восемь человек. Впереди, в отдельной капсуле с маленькой шлюзовой камерой, в металлическом кресле-"скелете" располагался оператор-рулевой. Остальные семеро размещались в следующем отсеке, вдоль бортов, четыре человека с одной стороны, три с другой. Поскольку аппарат изначально предназначался для экипажа в скафандрах, пассажирских сидений в привычном виде не было. Экипаж, кроме рулевого, размещался стоя, в специальных амортизированных ложементах, с рамами-фиксаторами. Размещение "три на четыре" тоже имело причину - место четвертого пассажира по левому борту занимала специальная стойка с креплениями - для рабочего инструмента. Стойку срезали автогеном, каждый сантиметр свободного места использовался, чтобы разместить и принайтовить контейнеры с записями электронной разведки, дневниками аналитиков, пробами воды и воздуха.

Крамневский был готов оставить одного из группы Трубникова на "Пионере", чтобы освободить место Шафрану, но с помощью творческой импровизации удалось обойтись без лишнего драматизма. Механик занял место ученого, а самого Радюкина просто положили на пол, в узком проходе между ложементами, как железного дровосека. Водолазный скафандр большой глубины не предназначался для лежания, кроме того, тонкие борта батискафа передавали внешние шум и вибрацию с минимальными ослаблениями прямо на металл брони и заключенное в нем тело. Тошнота все чаше подкатывала к горлу, перехватывая его как удавкой, Радюкин судорожно сглатывал и улыбался, невероятным усилием напрягая каменеющее от напряжения лицо. Улыбка, точнее, напряжение соответствующих лицевых мышц, подавляла рвотный рефлекс. Еще помогало понимание того, что рвота или дыхательный спазм в защитном костюме могут убить вполне быстро и надежно. Конечно, шлем скафандра в этом отношении безопаснее дыхательной маски, и все же - приятного мало.

Неяркий свет плафона, укрытого за металлической сетью, немного бликовал на металлических поверхностях. Тусклое освещение и взгляд снизу вверх не позволяли увидеть лица соседей, и казалось, что в тесном отсеке безлюдно - только несколько неподвижных статуй. Приступы неконтролируемого страха подступали все ближе, временами Егор Владимирович впадал в паническую прострацию, тогда казалось, что он остался один, совсем один. Оставалось лишь понимание того, что он вряд ли сумеет подняться без посторонней помощи, и скорее всего так и останется лежать, беспомощный, пока не закончится воздух.

Когда батискаф отделялся от носителя, пассажирский отсек затапливался - чтобы водолазы могли свободно покидать аппарат и возвращаться, не тратя время на шлюзовые манипуляции. Для экономии кислорода в пути ложементы имели специальные разъемы, подключающие скафандр к воздушным запасам подводного аппарата. Семь водолазов - семь дополнительных баллонов. Восьмого система не предусматривала, поэтому свой собственный допзапас Радюкин крепко прижимал левой рукой к торсу. И нервничал еще больше - вдруг шланг травит? Или случится неисправность клапана? Или ...

В момент очередного прояснения, Радюкин с трудом сфокусировал взгляд на подсвеченном циферблате хронометра, закрепленного на внутренней поверхности шлема, слева вверху - достаточно лишь скосить взгляд. Секундная стрелка неутомимо прыгала по черным делениям на белом фоне, верша обычный бег. И неожиданно сбилась, словно споткнувшись на ровном месте. Двинулась дальше, судорожными рывками, то продвигаясь вперед, то откатываясь обратно на один-два отрезка. Егор Владимирович вновь зажмурился, до боли в глазах и медленно сосчитал до пятидесяти, превозмогая неистовое желание заорать в голос. Старый испытанный метод помог, к концу счета в голове немного прояснилось. А когда ученый открыл глаза, стрелки хронометра вращались в обратном направлении.

Радюкин машинально поднял свободную от баллона руку, чтобы перекреститься, и стальная перчатка глухо звякнула о нагрудную пластину скафандра.

Водитель любого транспортного средства должен обладать хорошим чувством пространства. Чем сложнее техника, тем выше требования к его искусству. Однако любая наземная машина, даже самая современная, не идет ни в какое сравнение с летательными аппаратами. Высота поднимает ответственность в геометрической прогрессии, заставляя пилота держать в уме быстроменяющуюся обстановку уже в трех измерениях.

Но многие утверждают, что управление подводной техникой еще сложнее, ведь на глубине практически невозможно полагаться на зрение - основной орган чувств человека. Тот, кто ведет субмарину, должен обладать сверхъестественным чутьем, умением читать показания приборы с легкостью, как слова в букваре.

Еще нужно иметь сплоченную, опытную команду, которая понимает приказ командира с полуслова, умеет просчитывать ситуацию и принимать самостоятельные решения в пределах своих задач. Ведь управление подводной лодкой - задача не для одного человека. Любое сколь-нибудь значимое действие, даже простое изменение глубины, требует работы нескольких членов экипажа. А сложное маневрирование возможно только при участии всех подводников, когда команда действует как единый механизм - быстро, точно, предсказуемо для командира.