Журнал «Если», 2002 № 10

В большинстве современных произведений, относящихся к фантастике, метод используется лишь для того, чтобы установить принадлежность к жанру. Метод вовсе не нужен, но предъявляется как знак, символ. Практически любое произведение современной фэнтези качественно не изменится, если драконов в нем заменить на сверхзвуковые истребители, а на место принцесс посадить вполне современных девушек. В любом произведении должна присутствовать мысль, которую иными средствами выразить или невозможно, или, по крайней мере, затруднительно.

Фэнтези — ближайшая родственница сказке и фольклору. Но настоящие сказки и фольклорные истории содержат идеи, адекватные используемому методу. Поэтому, когда говорят, что в фантастическом произведении автор, например, поднял «проблему совести», у меня возникает вопрос: почему для этого использован фантастический метод? Было ли это необходимо, стала ли проблема более острой? Или фантастику привлекли только для того, чтобы книгу было легче продать?

Маятник, качнувшийся в годы перестройки в другую сторону, привел к странному парадоксу. Если раньше большая часть фантастов мечтала о том, чтобы их приняли наконец в цех «настоящих писателей», то сейчас кое-кто из «настоящих писателей» использует фантастику для того только, чтобы получить большую аудиторию. Общеизвестен пример, когда автор хороших исторических романов вынужден искусственно вводить в ткань повествования фантастические элементы, чтобы эти романы приобрели ту популярность, которую они и без фантастики заслуживали. Это именно тот случай, когда метод используется не по назначению.

Но лично мне кажется, что фантастика — не метод. Она глубже и шире. Генрих Альтов в свое время говорил, что если реалистическая литература — это человековедение, то настоящая фантастика — это мироведение. Цель реалистической литературы — человек. Цель литературы фантастической — мир, включающий человека в качестве составной части. И потому автор-фантаст непременно создает в своем воображении не только человеческие характеры, но и те миры, в которых персонажам предстоит действовать.

Новые миры создаются разными методами. Один из них — научный, другой — сказочный, третий совмещает оба этих способа. А можно вообще новые миры не придумывать, пользоваться теми, что уже кем-то созданы. Или — противоположный случай — придумывать не сами миры, а способы, с помощью которых можно эти миры придумывать. К примеру, «Машина времени» Герберта Уэллса — это способ создания принципиально новых миров. В этом же ряду идея параллельных пространств.

А вот многочисленные и однообразные волшебные миры — пример того, как фантасты уклоняются от серьезной работы. Это не осуждение: если нечто пользуется спросом, значит, оно нужно читателю, и спрос должен быть удовлетворен.

Но это не означает, что исчезновение русской научной фантастики — естественный процесс. Называют несколько причин того, что за последнее десятилетие поджанр научно-технической фантастики практически перестал существовать. Одной из главных называют утрату веры в науку. Во времена Жюля Верна, а затем почти весь XX век мы были уверены в том, что наука может все, ей нет предела, и потому фантастика, в основе которой лежала именно наука, была читателями любима и пользовалась спросом.

Потом и здесь маятник качнулся в противоположную сторону. В науке разочаровались. Оказалось, наука — не только достижения, но еще и трагедии. Может, без науки человечеству было бы лучше? А без научной фантастики — тем более?

И третье: наука в конце XX века стала такой сложной и непредставимой для «простых смертных», что фантасты попросту перестали понимать, как, собственно, можно правильно описать ее достижения, не говоря уж о том, чтобы предсказать что-то новое.

Но ведь это не причина для того, чтобы «закрыть» научную фантастику! Разумеется, наука усложнилась. Ну и что? Во времена Беляева находиться на переднем крае тогдашней науки было не проще, чем нам — в авангарде науки сегодняшней. Передний край потому и передний, что дальше ничего не видно, а значит, все выглядит предельно сложно и непонятно для непосвященного. Неужели обыватель в 1916 году мог понять в общей теории относительности больше того, что нынешний обыватель понимает (или не понимает) в физике суперструн?

С другой стороны, плохо представляя себе, что такое современная наука, обыватель научился, не задумываясь, пользоваться ее достижениями.

В свое время научно-технический поджанр фантастики помогал читателю разобраться в сложности окружающего мира. И сейчас помогает — на Западе. А в русскоязычной фантастике на этой разновидности фантастической литературы поставили жирный крест. Когда называют причиной сложность современной науки, это верно лишь отчасти. И дело тут в способностях автора, в той цели, которую он перед собой поставил. Азимов написал несколько сотен научно-популярных книг, и вовсе не только по своей специальности. И в фантастике Азимов использовал передовые научные и собственные идеи, опережавшие науку. Так что, разве в его романах не решались «проблемы совести» и человековедения? Разве герои Азимова — в том числе и роботы! — стали менее человечными оттого, что занимались научными проблемами, а не путешествовали из пункта А в пункт Б, чтобы спасти очередную принцессу из лап очередного дракона?

Нет, сложность науки — не аргумент. И в прошлые годы, и сейчас были и есть авторы, которые понимали и понимают, как развивается наука, могли и могут воображать и описывать миры, основанные на научном методе познания мира. Таких авторов и раньше было немного, а сегодня и того меньше, но это проблема количества, а не качества.

Иное дело, если заканчивается сама наука, а фантастика всего лишь оперативно отзывается на этот процесс. Научная фантастика была детищем научно-технической революции. Революция закончилась — таково довольно распространенное сейчас мнение, — ас ней закончилась и научная фантастика.

Если проследить за развитием русской фантастической литературы последнего десятилетия, то создается впечатление, что научное мировоззрение уступает позиции эзотерическому. Фантастика отражает реальные процессы: сегодня гораздо большим спросом пользуются не книги о науке, а оккультная литература. Ученые — не фантасты — спорят друг с другом о том, закончится ли наука в ближайшем будущем и что возникнет на обломках научного знания. Казалось бы, раз науку хоронят сами ученые, то фантасты, стало быть, опять оказались на переднем крае и похоронили науку (а с ней и соответствующую литературу) с достойной уважения прозорливостью.

Однако дискуссия о конце науки ведется не впервые. В конце XIX века ученые (физики — в особенности) уже приходили к подобному мнению. В самом деле, ну что могла в те времена открыть физика? Ньютоновская механика и теория тяготения достигли пределов своего развития, в электродинамике тоже почти все было ясно, разве что, как тогда писали, «на ясном небосклоне науки видно одно небольшое облачко», которое физики рассчитывали прогнать с неба в ближайшем будущем. «Облачком» была проблема бесконечных величин, от которых никак не удавалось избавиться при создании универсальной формулы излучения. Дабы решить проблему, пришлось ввести в физику понятие о квантах, и тогда перед учеными открылось такое неизведанное и абсолютно новое поле деятельности, что о «конце науки» быстро забыли.

А тут еще и Эйнштейн со своей специальной теорией относительности… А потом — теория строения атома. Сверхпроводимость…

В общем, физика зажила новой жизнью.

Разумеется, тем ученым, что пророчат скорую смерть науке, прекрасно знаком этот классический пример. Известно им и о том, что на небосклоне нынешней науки не перевелись «облачка». Да вот хотя бы некоторые из них:

— проблема бесконечностей в квантовой электродинамике (все те же бесконечности, с которыми не удается справиться без введения принципиально новых понятий!);