Журнал «Приключения, Фантастика» 2 ' 95

Вдалеке, ниже по течению ручья, застрекотала сорока. Старик вздрогнул, прислушался. Стрекотание повторилось, теперь уже ближе к пещере: кто-то шел сюда. На губах старика появилась слабая улыбка, он чуть слышно произнес: «Ищите себе другого хозяина…» и погладил указательным пальцем белку, которая сразу же убежала с недогрызанным орехом в зубах на сосну, а затем ворона, который дважды поклонился, точно благодарил за угощение и ласку, встряхнулся и поковылял к костру. Старик переоделся в пещере в белую рубаху, новую и чистую, сходил к ручью, где, собрав в пучок, спрятал под шапку длинные седые волосы и тщательно вымыл руки, лицо и шею, жилистую и морщинистую, покрытую густым белесым пушком. Подойдя к костру, он сел на лежащее там бревно, наполовину вдавившееся в землю, снял с огня чугунок и аккуратно перелил фиолетовое густое варево в приготовленный загодя туесочек. Плотно закрыв крышку, поставил туесочек на край бревна и погладил, как живого, прося не подвести.

Сорока стрекотала все ближе и ближе, и вот из-за деревьев вышел к ручью отряд из четырех человек и направился вверх по течению. Первым шел худой низкорослый монах с рыжей козлиной бородой и торчащими из-под черной скуфейки длинными патлами, одетый в черную рясу, подпоясанную бечевой. За ним шагали три стрельца: пожилой дородный мужчина в зеленой шапке и кафтане, подпоясанном серебряным ремнем, на котором слева висела сабля, а справа — кинжал; юноша лет двадцати, одетый в малиновую шапку и серый кафтан и вооруженный саблей и коротким копьем; и замыкал шествие кривоногий мужчина средних лет со скуластым плоским лицом, на котором росли жиденькие черные усики, а вместо бороды торчало несколько длинных волосин, одетый в испятнанный ржавчиной шишак и длинный, не по росту, армяк и вооруженный луком со стрелами и саблей. Заметив старика, маленький отряд ускорил шаг и сбился поплотнее.

К костру они подошли цепью и остановились полукругом, переводя дыхание. На старика они глядели молча, с любопытством и злым торжеством: попался! А тот вроде бы и не замечал их, подталкивал прутиком в огонь выпавшие головешки. Усмехнувшись чему-то своему, он поднял голову и посмотрел на пожилого стрельца, как догадался, старшего над отрядом.

— Долго добирались. Или проводник дорогу неверно указал?

— Да нет, заплутали маленько — вытирая пот со лба, ответил пожилой.

— А чего же прямо сюда не довел? — спросил старик и сам ответил: — Побоялся, вражина. Обещал я ему руки пообрывать, если в лесу встречу. Капканы и самострелы он ставит, зверя почем зря бьет, не ради мяса или меха — какой сейчас мех?! — а так, для забавы. А что самки сейчас котные или с детенышами — ему все равно. Человек, а хуже зверя…

— Не тебе судить! — вмешался монах. — Какой ни есть, а в истинного бога верует, не чета тебе, идолопоклоннику!

— Бог у него — нажива, возразил старик. — Меня предал и к тебе смерть приведет.

Монах перекрестился и опасливо оглянулся, будто проверял, не прячется ли сзади проводник.

— Ничего, мы с тобой в долгу не останемся, — успокоил его старик.

— Я с волхвами ничего вместе не делал и делать не собираюсь! — надменно сказал монах.

— Ну-ну, — улыбнувшись, произнес старик.

— Не нукай, не запряг! — раздраженно крикнул монах и повернулся к старшему над отрядом: — Вяжите его!

— Ой, не спешили бы! — шутливо предупредил старик. — Чем дольше я проживу, тем дольше и вы по земле ходить будете, — добавил он серьезно, кинул прутик в костер и собрался встать, но плосколицый стрелец выхватил саблю из ножен, а юноша приставил острие копья к стариковой груди, открытой вырезом рубахи.

Волхв взялся за древко копья сразу за наконечником, с силой вонзил его в себя. Острый, поблескивающий на солнце, железный треугольник легко прорвал дряблую кожу, вошел в тело. Стрелец от удивления расслабил пальцы, не мешая самоубийству. Когда наконечник влез в грудь на две трети, старик медленно вынул его. Железо осталось чистым и сухим, и из раны не полилась кровь, она быстро затянулась, остался только темно-красный надрез. Волхв отпустил копье, и оно упало на землю.

— Радуйтесь: не так-то легко меня убить, а значит, и вы дольше солнцем полюбуетесь.

— Ну, смерть по-разному можно принять, — справившись с удивлением, возразил пожилой стрелец. — Не берет железо, возьмет…

— …огонь? — Старик наклонился к костру, выбрал из середки самый алый уголек, покатал его на ладони, показывая всем, а потом протянул пожилому.

Стрелец, повинуясь неведомой силе, подставил руку, а когда в нее упал уголек, вскрикнул и затряс ею в воздухе.

— Ты брось так шутить! — пригрозил он и облизал обожженную ладонь.

— Разве я шучу? Просто показал, что и огнем меня не возьмешь… И отравой тоже.

Старик открыл стоявший на бревне туесок, вылил из него тягучую фиолетовую каплю на желтый одуванчик. Цветок мигом почернел и пожух, а затем рассыпался на кусочки. Волхв отпил из туеска, закрыл его крышкой и поставил на край бревна, поближе к монаху. С трудом шевеля окрасившимися в фиолетовый цвет губами, произнес:

— Видите: живучий. — Он улыбнулся, наклонил голову и зажмурил глаза.

Плосколицый стрелец, который подошел поближе, чтобы посмотреть, как отрава подействует на цветок, и теперь оказался позади старика, уперся взглядом в склоненную жилистую шею, покрытую густым белесым пухом, и вдруг привычным жестом, не думая, что творит, рубанул по ней саблей. Голова как-то слишком легко отделилась от шеи, упала на землю, уронив шапку, и, брызгая кровью, закатилась в костер, откуда будто с насмешкой уставилась на убийцу прищуренным, бледно-голубым глазом. Запахло палеными шерстью и мясом.

Два других стрельца и монах разом перекрестились. С ближних сосен донеслось карканье ворона и цокотание белки.

Плосколицый стрелец удивленно посмотрел на саблю, точно она действовала без его ведома, потом на волхва, ожидая, не вынет ли тот свою голову из костра и не прирастит ли опять к шее, но не дождался и столкнул с бревна безголовое туловище, из которого ручьем хлестала кровь, и вытер клинок о белую рубаху, новую и чистую.

Монах, гадливо морщась, вытолкнул ногой из костра голову.

— В аду дожарится… Пойдем в пещеру, капище порушим.

С ним пошел плосколицый стрелец, и вскоре оттуда послышались грохот и треск, а пожилой стрелец и юноша направились к ручью, где попили воды, зачерпывая ее ладонями. Юноша утерся рукавом и лег навзничь на траву, положив под голову малиновую шапку, пожилой сел рядом, сорвал длинную травинку и, откусывая и сплевывая маленькие кусочки ее, сказал:

— И железо его берет, и огонь. Кудесил, кудесил, а помер как все — жаль, да?

Юный стрелец не ответил, смотрел на облако, похожее на стельную корову, которая, подкралась к солнцу и собиралась боднуть его.

Из пещеры вышел плосколицый стрелец, неся в одной руке плотно набитую торбу, а в другой — серебряного идола в локоть высотой и со вставленными в глазницы красными драгоценными камнями. Следом появился монах с серебряными баклагой и тремя стопками, сорвал закрывающую вход медвежью шкуру, потащил ее по земле за собой.

— Во! — похвастался стрелец серебряным идолом. Идол, повернутый лицом к солнцу, грозно блеснул красными глазами.

— Богатая добыча! — оценил пожилой. — Вот уж не думал, что найдем что-нибудь ценное у такого… — он посмотрел на старые порты на безголовом теле. — Этого хватит месяц гулять.

— В монастырь надо отдать, — вмешался монах. — Очистим его молитвами от скверны, и тогда можно будет переплавить.

— И без монастыря очистим. — Пожилой высыпал из торбы на траву каравай хлеба, куски сала и вяленого мяса и несколько луковиц, положил в нее идола. — А монастырской долей будут баклага и стопки — это даже больше, чем четвертая часть, так что не ропщи.

Монах криво усмехнулся, пожевал рыжий ус, не отрывая жадного взгляда от торбы. Поняв, что спорить со стрельцами бесполезно, сказал:

— Пусть будет по-вашему… Ну что, перекусим перед дорогой — не пропадать же добру?