Наследство Империи

К тому же – проклятье! – он был глух и нем.

Назгул, естественно, старался за двоих, и то, что он вытворял, пытаясь отсечь от Брюса обе атакующие стороны, превосходило возможности даже компьютерной мультипликации. Честно говоря, Брюс не очень-то мог отличить своих от чужих в мешанине трасс и изредка – плоскостей. У них тоже Тецимы, наши старые, пятые. К удивлению Брюса, в прицеле они виднелись не легко узнаваемым четким контуром, как в игрушке про ту войну, а светящейся расплывчатой точкой, по размеру такой же, как приближающийся транспорт Кирилла. Что значило – они намного ближе. Ага, и вот оно что – они летают парами! Мы не можем себе этого позволить.

Единственное, что он мог сделать, – лететь прямо и как можно быстрее. Кирилл увидел бой, он торопился к ним, мерцающая звездочка его дюз становилась все ярче, а Брюс, вцепившись в ручку, думал о ветре.

Очень сильный ветер Нереиды, и вибрация, которой корпус отвечает на его порывы. Три счета на вдох, три – на выдох. Или не три. Чувствовать надо. У ветра есть ритм, и есть ритм у металла.

Человек, жмущий на гашетку с той стороны, тоже подчинен своему внутреннему ритму. Возможно, в голове его звучит какая-то музыка, мотивчик... барабанная дробь или джазовая синкопа. Что-то веселенькое, судя по частоте трассы.

Чувствовать надо!

Брюс почувствовал и вошел в противофазу. Для этого, правда, пришлось пожертвовать линейностью движения, что немедленно аукнулось в компенсаторе, настроенном по медицинской карте взрослого мужчины. Глазные яблоки вдавились в череп, язык тяжело лег во рту и, кажется, распух, щеки потекли вниз, будто сделанные из сырого теста. А веки! Сколько весят веки при этих «же»! А есть еще вираж, когда правый глаз стремится вперед, а левый притормаживает?

Кто-то думает, будто в наших генах записано, что мы ловим неземной кайф от такого вот аттракциона. Не было ли у нас: в роду сумасшедших?

– Что тут у вас происходит? – орал Кирилл, видя перед собой бушующее море огня и с ощущением собственного идиотизма устремляясь в самую его середину.

– Открывай шлюз, – отрывисто приказал Назгул. – Бери ту Тециму. Там Брюс.

– А ты?

– Нет времени! Хватай его и прыгай, я прикрою. Нынче все грамотные, чихнуть не успеешь – дюзы разнесут.

– Я тебя не...

– Не валяй дурака!

– Меня твоя жена сожрет.

– Молчи и исполняй. За пятнадцать секунд до прыжка дашь мне отсчет. Я пойду снаружи.

Есть ли на свете что-то холоднее решимости? Я в самом деле надеюсь, что мозаика сложится, если ее как следует потрясти: несколько лет теоретической физики, топология многомерного пространства, электромагнитные свойства инверсионного следа, остающегося за кораблем, уходящим в прыжок?.. Кроме как на опыте все равно не проверить К тому же другого выхода нет.

– Десять... девять.

Это целая вечность – пятнадцать секунд. Но я действительно не знаю, как это будет. Есть только подозрение... уверенность.

Боль!

Мы так и не поняли, каковы механизмы боли у существа, в теле которого нет ни единого нерва. Кристаллическая решетка металлопласта заменила нам нервную клетку. Чему там, скажите, болеть?

Его вывернуло наизнанку, а потом словно разорвало на куски, на мельчайшие молекулы, каждой из которых предоставлено было парить в одиночестве и отчаянии, затерявшись в пустых пространствах немыслимых измерений, где ходят корабли, спрямляя путь от звезды к звезде.

Я почему-то думал, что там темно. Ничего подобного. Ослепительный белый свет, в котором понятия и чувства – и души! – обретают материальность: форму и плоть, и любой вопрос имеет однозначный ответ. Нет верха и низа, кроме твоих «да» и «нет», и не на что опереться, кроме принципа. И выбора тоже нет.

Это душа болит столь сильно, что ты уже не различаешь, где дух, где плоть. Душа, которая цепляется за свое скудельное обиталище: она привыкла к нему, она не хочет его покидать. Если бы у души были зубы, от этой боли она искрошила бы их до корней. Душа не хочет быть одна в пустоте.

Свет размазывается в полосы, зеленые и розовые, они свиваются в спираль, потом в воронку. И она, душа, падает туда, оставляя тебе только затухающий крик и проклятье за то, что ты делаешь с ней такое.

Некоторое время Кирилл был очень занят. Сперва он нашарил лучом скачущую, как заяц, Тециму и затолкал ее в грузовой шлюз. Потом скрепя сердце задраился и пошел в гипер. Сначала они уговаривались прыгать сразу до Пантократора, но сейчас, с Назгулом, влекомым инверсионным следом, ему захотелось выйти где-нибудь в промежуточной точке, чтобы... А Император не знал, чтобы – что. Просто ему показалось, что так будет правильно.

Он чуть сместился относительно точки выхода и включил радары и маяки на максимальный охват. Потом пошел встречать гостей. Брюску пришлось вытаскивать из кабины на руках: он был в сознании, но совершенно размазан. Обычное состояние для новичка.

– Немного позже, – сказал мальчишка, – это мне ещё больше понравится. Ой, чуть не забыл: там у меня пассажир в «собачьем ящике»!

Так что потом Кириллу пришлось выковыривать Норма из губчатой резины и очень хотелось спросить того об ощущениях. Удержался исключительно из соображений приличия, а после все побежали-потащились в рубку: Назгула подбирать. Нельзя сказать, что на всей памяти гиперперелетов ничто и никогда не попадало в инверсионный след, но, насколько Кирилл помнил, электроника там всегда выходит из строя. Возможно, его тоже придется самим высматривать и ловить лучом.

Люссак сдержал обещание: предоставил ему транспорт взамен погубленной «Балерины». Списанный армейский грузовик, а уже техники Гросса проверили его насчет возможных сюрпризов, дооборудовали – Кирилл жить не мог без искусственной гравитации – и подготовили к сегодняшнему делу. Конечно, «бутербродные» панели для незаконной перевозки приятных дорогих мелочей придется делать заново, но это уже вопрос отдаленного будущего. Как говорят, «со временем или раньше».

Кирилл только об одном жалел: не услышит, как Гросс станет обмениваться взаимными претензиями с администрацией Шебы. Транспорт, подобравший «беглецов», не нес на себе опознавательных знаков Зиглинды. Частник-левак, схвативший плохо лежащее, но довольно бойко летевшее. Гросс имеет все основания выдвинуть госпоже Рельской встречный иск, если та посмеет обвинить Зиглинду в дестабилизации жизненно важных систем Шебы. Как-никак, именно непродуманность действий и безответственность шебиан привела к тому веселью, что учинил на станции резвящийся полтергейст. К тому же та, первая Тецима. и вовсе не была «нашим» заказом. Не мы ее вам притащили. Ваши привидения – не наши проблемы. А вот «нашего» мы вам сдавали под расписку. Под материальную ответственность.

О, Большой Гросс мог быть упоительно красноречив.

Сбежал с вашей собственностью? Разве он на Зиглинду ее привез? И разве наша хваленая СБ его охраняла?

Честное слово, Кирилл почти жалел, что не он нынче хозяин Зиглинды. То-то бы повеселились. Они нам еще и заплатят!

Небольшое сомнение вызывало присутствие подле «заказа» нашего человека и последующее его исчезновение вместе с оным заказом. На месте зиглиндианских адвокатов Император объяснил бы следствию, что у беглого Назгула имелась плазменная пушка, а уж что эта штука делает с человеком, вставшим на пути, криминалисты знают не хуже военных. К тому же в руках Шебы есть вполне материальные Люссаковы «гориллы». Из работников чужих СБ в таких случаях получаются превосходные козлы отпущения.

Едва ли кто-то докопается, что помимо Зиглинды официальной тут действовала Зиглинда... как бы ее поадекватнее назвать? Имперская?..

Второго Назгула втянули в шлюз таким же безгласным и пассивным, как первого. Рубен в наушниках молчал: то ли был без сознания, то ли... Господи, да кто ж в них разберется, во всех этих философиях жизни! Нам почему-то очень не хочется признавать в этой области авторитет доктора Спиро.