Тринадцатый апостол

Трое здоровенных мордоворотов-сержантов ломанулись было с дубинками в камеру, дабы наказать наглеца, но Семенов остановил их. Он молча снял китель, очень осторожно, стараясь не зацепить золотых погон, очистил его, аккуратно сложил и передал охраннику. Дождавшись, пока гогот контингента стихнет, Семенов вполголоса спросил: «А кто тут „верха держит? Поговорить бы“.

В вагоне «верха держал» Шавкат — очень похожий на борца и бывшего народного депутата Карелина здоровенный зататуированный мужик с оттопыренными, как у летучей мыши, ушами. Он в емких, но содержательных выражениях объяснил Семенову, что отказывается наказать «кашебросальцев» по той самой причине, что «подобных ментов видел на причинном месте».

— Тогда ответишь ты, — спокойно проговорил Семенов и приказал вертухаям выпустить горячего парня из клетки.

Семенов убил его очень быстро. Даже как-то против воли гуманно. Дождался неумелого широкого замаха, рывком ушел вниз и встретил боковым ударом ребра ладони в шею, потом догнал прямым в кадык. Не дав опомниться — опять резко в адамово яблоко и, уже упавшего на четвереньки — носком сапога в сердце. Все! Весь вагон, замерев, мог слышать последний хрип Шавката.

— Еще желающие есть? — тяжело дыша, спросил Семенов. — Нет? Тогда вся камера, — он указал на решетку, из-за которой вылетел питательный продукт, — завтра в карцер! На трое суток! «Метатель» — на десять!

Только ближе к ночи, уже у себя в купе, составив и подписав рапорт о происшедшем, он осознал, что впервые убил не на войне. Война научила его убивать врагов всеми возможными способами, но сейчас он убил человека, в руках которого не было оружия. И что особо противно, убил с удовольствием.

Семенов полночи сидел на нижней полке своего купе, курил одну сигаретину за другой, уставившись в одну точку. Он так просидел бы, наверное, и до утра, если бы не забрякал внутренний селектор. Звонил начальник поезда, майор Семчин. Он вздохнул в трубку и устало сказал: «Сергей Михайлович, хватит тебе мучиться, заходи ко мне, водки выпьем».

Они заперлись вдвоем в баре вагона-ресторана и жрали водку до следующего вечера. Ночью завалились в «девичий» вагон, там гульбу продолжили и, обкурившись вдобавок реквизированной анашой, вылезли на крышу и пуляли в звездное небо трассерами из табельных «мини-калашей».

Семенов только потом узнал, что весь первый день на Поездке его снимали на скрытую камеру. А еще Семчин вроде как по пьяни раскрыл ему служебную тайну: оказывается, собственноручно убив «урода из спецконтингента», Семенов тем самым прошел «апостольское крещение». Только «окрещенных на крови» апостолов допускали к решению судеб пассажиров Поездка.

— Только зря ты, Сергей Михайлович, так собой рискуешь, — посоветовал ему Семчин во время опохмелки. — Зачем тебе это отребье голыми руками давить? Собой рисковать? Тебе табельное оружие для чего выдано? Стреляй их, уродов, по законам Чрезвычайного Положения. Нам же, апостолам, работы меньше будет. Вчерашнее выступление премьера видел? Жаль. Хорошо мужик сказал: «В России бандит может быть либо на каторге, либо на кладбище, либо на херу» (новый премьер вообще любил крепкое словцо. Редакторам на телевидении приходилось попотеть, в его выступлениях постоянно приходилось заменять образные выражения сигналом «пи-пи»).

— Пойми, ЧП — это ЧП в действии! ЧП все спишет…

Семенов пожелание старшего товарища учел. А что такое ЧП в действии, увидел уже в следующей командировке.

Тогда в Поездке по этапу шел бандитский авторитет из Махачкалы. В Нижнем Новгороде, где «горная бригада» достаточно порезвилась, гуманный российский суд влепил ему с подельниками по 25 лет каторги, но честно «искупить вину добросовестным трудом на благо России» Эльмендин по-всякому не собирался. Не успел Поездок отойти от Нижегородского вокзала, как оба «столыпинских» вагона взбунтовались и разоружили неопытную еще охрану. На ближайшем полустанке остановили Поездок и захватили заложников — десяток дачников, ожидавших электрички. После чего потребовали водки, наркоты, валюты и оружия. А также выразили пожелание, чтобы им обеспечили беспрепятственный проезд до… Монголии.

Остальные вагоны Поездка с трудом удалось блокировать и утихомирить, а бунтовщиков окружили. Когда переговоры не помогли, решено было штурмовать силами Нижегородского СОБРа…

Предотвратить кровопролитие помогла военная хитрость. Пока зэки жрали востребованную водку, апостол Бородин, сам бывший химик, покопался на складе, достал три кислородных баллона, потом смешал какие-то порошки из разных банок и колбочек, доставленных из Нижнего вертолетом, и запустил эту смесь в воздухосистему «Столыпиных».

Семенов первый раз видел «химическую атаку» в действии. Из клубов дыма, мгновенно окутавшего бунтующие вагоны, начали выпрыгивать люди. Они падали под откос, катались по земле, широко заглатывая воздух, как рыбы на берегу, и тут же засыпали.

Тепленьких зэков разложили на ближайшем к железной дороге овсяном поле. Каждого проснувшегося, не дав толком очухаться, вели на допрос. Тут же в поле запыхавшийся Семчин руководил странными плотницкими работами. Бойцы из охраны и десяток добровольцев из контингента в бешеном темпе сооружали из досок что-то наподобие козел для пилки дров. У лесопосадки трое бомжей рыли яму. Семенова, тоже наглотавшегося снотворного дыма, отстегали крапивой (лучшее средство в этом случае), натерли какой-то вонючей мазью, вызывавшей сильный зуд, и послали руководить построением.

С собровцами он, почесываясь то и дело, выгонял «пассажиров» из остальных вагонов и выстраивал в каре перед Поездком. Ближе к вечеру началась экзекуция. Майор Семчин торжественно зачитал обвинительный акт, собровцы и охрана Поездка взялись за палки. Бунтовщики выстроились в очередь и, спустив штаны, торопились улечься на козлах. Тут же поле огласилось воплями наказываемых и уханьем экзекуторов. В очереди то и дело вспыхивали драки за право первенства: дело в том, что если партия экзекуируемых получала по пятьдесят палок, то каждая следующая — на пять палок больше. Согласитесь, своя жопа — она как-то ближе к телу.

Даже собровцы, привыкшие к большим физическим нагрузкам, уставали быстро, а потому часто менялись. Надо сказать, что процедура им понравилась, и секли бунтарей они с усердием и некоторой долей фантазии, стараясь, чтобы рубцы на белых жопах образовывали какой-нибудь причудливый рисунок. Тут же делались фото на память…

Получившие свою порцию палок бунтовщики, пошатываясь и постанывая, занимали свое место в строю. Ради такого дела им даже не приказывали сесть на корточки.

Наконец очередь кончилась. Но около козел оставались стоять человек десять, которые и не собирались оголять свои зады. Впереди стоял, ухмыляясь, Эльмендин.

Судя по поведению командира, Семенов понял, что к этому были готовы. Семчин переглянулся с начальником СОБРа, тот еле заметно кивнул. Тогда майор нацепил на нос очки и достал из кармана вторую бумажку. Гул в каре прекратился, как по команде.

— Я вижу, некоторые не поняли гуманности нашего правосудия, а потому, — как-то нехорошо улыбаясь, сказал Семчин, — а потому именем Российской Федерации…

Он еще не закончил зачитывать приговор, когда собровцы начали вязать «отказникам» руки.

—…по законам Чрезвычайного Положения — к исключительной мере наказания…

Человек пять из «отказников» тут же ломанулись к козлам. Один из них даже как-то умудрился освободить руки и спустить с себя штаны. И трое дюжих собровцев не могли оторвать его рук от деревянных досок экзекуционного станка.

— Не надо, братки, не надо «исключилки»! — истошно вопил зэк. — Я сам бывший мент! Секите, бейте меня, хоть всю жопу фашистским крестом порвите, ну не надо «исключилки». Я жить, жить хочу-у-у-у-у!…

Собровский подполковник вопросительно взглянул на Семчина. Тот глянул личное дело, пожал плечами и брезгливо отвернулся:

— Да он обгадился, киньте его в карцер.

Еще один урка ловко выбрался из ямы и, как в американском футболе, петляя, бросился к козлам. Добежав, он проворно снял штаны и завыл.