Искатель. 1981. Выпуск №5

“Отдохните с дальней дороги”. Именно это и надо было услышать Силину. И он быстро, словно скрываясь от погони, шагнул в темные, сыроватые комнаты.

Стола не было. Силин положил сверток с яблоками и лепешками на свободную полку в нише.

— А я думал, от Керима. — Потом добавил: — Правильно, что днем пришел. От Керима иногда заходят и русские, что-нибудь посылает он. Ночью не надо ходить. Кто ночью ходит? Человек, который боится света Так говорит Керим. Молодой, но умный.

“Что он заладил с Керимом?” — Силина начало тревожить частое упоминание этого имени,

Первый шаг как будто сделан. Вот только Керим… И Силин решил пока не ввязываться в разговор о неизвестном человеке. У них с хозяином есть о чем поговорить.

— Я не сразу приехал в Ашхабад, — сказал Силин. — Побывал в Геок-Тепе, в Безмеине.

— Зачем долго крутил? Я еще в апреле ждал. Нехорошо, неспокойно жил.

— Крутил… На всякий случай, — ответил Силин. — Смотрел, что делается.

— В маленьких поселках все видно, — согласился Аманов.

— Я там будто искал работу…

— Что можешь делать? — спросил Гусейн Аманов.

— Шофер. Механик.

— Самое нужное, — одобрил хозяин дома. — Самое для нашего дела. Керим тоже учился. Но пока простой рабочий,

“Опять Керим”, — Силина не на шутку стало тревожить это имя, А теперь еще упоминание о каком-то “нашем деле”. Нужно было притвориться усталым, как подобает человеку с дороги.

— Плохо спал… — объяснил он, зевая.

Хозяин понимающе кивнул.

— Сейчас попьем чай. И ляжешь. Когда в Ташкент?

— Надо быстрее. С первым поездом.

— Хорошо.

Гусейн Аманов вышел во двор, в одну из пристроек, где размещалась летняя кухня. Загремела посуда. Вскоре запах дыма вполз в комнаты.

Силин разулся, сел на протертый палас и вытянул ноги. Он действительно устал. От напряжения, от тревожного ожидания встречи.

Хозяин вошел в комнату, ничуть не удивившись, что гость уже босиком полулежит на паласе. Он вытащил одеяло, подушку, постелил. И Силин с удовольствием перебрался на новое, более удобное место. Потом рядом с одеялом Аманов развернул скатерку в жирных пятнах и снова вышел.

Через несколько минут гость и хозяин ели баранину, свежие лепешки, которые принес Силин, запивали чаем.

Силин ел, как подобает голодному человеку, с аппетитом, яростно грыз кости, вытирал руки о край дастархана, жадно пил чай. Вскоре он, придерживая крышечку, потряс свой чайник, подождал, когда в пиалу упадут последние, редкие капли.

Хозяин понимающе улыбнулся, взял чайник, долил его.

— Когда я… — он забыл нужное слово, наверное, “волнуюсь”. — Когда мне страшно, я тоже много пью.

— Уже не страшно, — сказал Силин.

— Но было! — Гусейн вздернул бородку вверх.

— Было, — согласился гость, — всю ночь, весь день шли. Потом еще ночь не спал.

— Как там наши живут? — спросил хозяин.

— По-разному, — ответил Силин. — Одни, у кого есть деньги, хорошо. Другие гнут спину на чужих полях, в мастерских.

— У кого есть деньги… — задумчиво произнес хозяин. — Подлые люди. Сбежали. Сидят, чего-то ждут.

— Ждут, когда здесь переменится.

— Переменится! — разозлился хозяин. — Кто будет менять? Керим только двух человек нашел. Как мы изменим? Чем ты один поможешь?

— Помогу, — спокойно заверил Силин.

— Надо меньше говорить, — продолжал злиться Аманов, постоянно поглаживая бородку. — Второй год как Керим на канале. И что? Вода уже идет в пески. Там разбивают поля. Раньше что говорили: птица полетит — сожжет крылья, человек пойдет — сожжет ноги. Они пошли…

“Фу ты, черт! Босага-Керкинский канал…” — облегченно подумал Силин. И пить-то уже не так хотелось. Он лениво глотнул остывший чай.

— Мы говорили о головном сооружении. — Силин сказал ту самую фразу, которая должна еще больше разозлить Гусейна Аманова. Даже не разозлить, взорвать всю накопившуюся ненависть, выхлестнуть ее через край.

Говорили! — чуть не крикнул Аманов. — Кто? А мы сидим. Вот так тихо. — Он поднял руки. — В них тает, пропадает сила. Старею я. Постареет мой племянник. И все! А они?!

Он продолжал надрываться, говорить об успехах большевиков в освоении новых земель. Перед босага-керкинской водой уже отступили почти 70 километров пустыни. А он, Гусейн Аманов, в благодатном Мервском краю продавал по каплям воду. И бедняки, всякая рвань кланялась ему за эти капли. Он, Гусейн Аманов, продавал русским купцам хлопок. В Мерве было несколько хлопкоочистительных заводов — Кеворкова, Арунова, Наумова. Были банки, общество взаимного кредита, транспортные конторы. Все тогда было ясно. Земля его, Аманова, хлопок его, отары овец принадлежат ему. Он, Гусейн Аманов, был не последним человеком.

Рядом, в Байрам-Али, находилось Мургабское имение. Такие же земли, как у Гусейна, имел сам белый царь. И каждый был занят своим делом. А сейчас? Проводятся каналы, батраки строят “текстилку”. Так в Ашхабаде называли первую фабрику. Еще в 25-м году посылали батраков в Подмосковье в какое-то Реутово учиться текстильному делу. С прошлого года кричат о работнице Аннагуль Чарыевой — первой туркменке, вставшей к текстильному станку.

— А наши руки, — Аманов снова поднял их, — слабеют, стареют. Я скоро только смогу разломать лепешку. А если лепешки не будет?

Силин молчал. Он не только давал возможность выговориться хозяину дома, он запоминал каждое слово. За этим взрывом негодующих слов скрывалось что-то важное.

Ясно одно: дом Аманова не только место явки. Здесь мечтают о больших планах, ждут помощи в осуществлении этих планов, подбирают, хотя не очень успешно, людей.

— Мой Керим и его друзья перейдут куда нужно. Говорите! И они все сделают.

— Это хорошо, — решился похвалить Силин.

К счастью, хозяин еще не отошел от гнева и продолжал негодовать, не вдаваясь в смысл осторожных фраз своего гостя.

Силин понимающе кивал, соглашался, давая понять, что в нужный момент он окажет помощь. И от волнения снова захотелось пить. Чай уже остыл. Силин залпом выпил пиалу. Сейчас, возможно, придет минута, когда хозяин задаст вопрос напрямик. Надо опередить…

— Спасибо, Гусейн-ага. Спасибо за угощение. Мне надо было бы послать. Поезд в Ташкент приходит ночью.

— Ночью. Я еще накормлю по-настоящему,

Значит, снова и ужин, и разговор. Этого не избежать.

Гусейн Аманов погладил бородку, уже совершенно спокойно, ленивым движением, будто наслаждаясь покоем после хорошего обеда.

— Деньги здесь, — Аманов кивнул в сторону ниши, — пять тысяч рублей. Так просили передать.

Васильев не называл на допросе сумму. Утверждал, что не знает, откуда и что пересылает деньги. Наверное, английский консул пользуется каналами через туркестанских эмигрантов, их родственников и близких, живущих на этой стороне. И вряд ли Аманов сам знает, кто переслал деньги. Принесли, и все. Над этим не стоит ломать голову.

— Сегодня надо послать телеграмму… — сказал Силин. — Вы по-русски пишете?

— Немного. На почте помогут.

Аманов вытащил из ниши огрызок карандаша с ученической тетрадью и под диктовку Силина записал текст телеграммы.

Адрес и фамилия вызвали воспоминания и новую вспышку гнева.

— Устроились, проклятые… Получит телеграмму, передаст кому надо. И за это деньги!

То, что он получал тоже деньги за прием “гостей”, Аманов не вспомнил.

Силин поспешил лечь я повернуться к стене. Итак, Васильев явно о чем-то недосказал.

Когда Силин был в Ташкенте, ему сообщили, что на новых допросах Васильев ничего дополнительного не сообщил. Он ничего не знает о планах туркестанцев. А Силину нужно было идти на вторую явку. И тем тоже мог возникнуть разговор о непонятных планах, о борьбе, которой нужно руководить…

ВТОРАЯ ЯВКА

Виктору Андреевичу Силину было 34 года. За свою жизнь он успел привыкнуть к ритмичному стуку кузнечного молота, надышаться едким запахом разгорающегося угля, объездить не одну лошадь в поместье кулака. А потом научился спать а седле в длинных переходах через Кызылкум и Каракумы. В 1921 году небольшая воинская часть, в которой служил рядовой Силин, была передана во 2-ю отдельную пограничную бригаду.