Искатель. 1970. Выпуск №2

В проеме раскрывшейся двери стоял высокий человек, весь облепленный снегом. Леди Инкери поднесла лампу к его лицу, удивленно проговорила:

— Ри-ид? Джон Рид? Как вы оказались в Або?

— Да, Рид, — устало произнес гость. И добавил торопливо: — Но зовите меня Гармлеем… Джимом Гармлеем. И больше ни о чем пока не спрашивайте. Я все потом расскажу.

— Да заходите же скорее, — заторопила гостя хозяйка дома, словно извиняясь за свою нерасторопность. — Вы же, наверно, замерзли и проголодались?

— Да, я немного замерз, — слабо улыбнулся Рид.

Она пригласила его прямо в столовую, находившуюся рядом с кухней. Времена в Финляндии были трудные. Но для гостя нашлись и крепкий кофе, и жареное мясо с картошкой. Леди Инкери подогрела на керосинке еду, вскипятила кофе..

Рид не верил собственным глазам. Еще час назад ему казалось, что не осталось никакой надежды найти пристанище. И вдруг… словно чудо!

В столовой было просторно, приятно пахло чисто вымытым полом.

После крепкого кофе прошла усталость. Рид почувствовал себя бодрым и счастливым.

Леди Инкери провела его в гостиную. Там уже горел камин, яркое пламя весело пожирало сухие березовые поленья. Было светло, тепло и уютно.

— Откуда и… куда? — спросила хозяйка дома, всматриваясь в гостя внимательным взглядом.

— Из Америки в Россию, — ответил Рид.

— Но ведь там война, — удивилась леди Иикери. — Да и как вы собираетесь перебраться на ту сторону?

— В этом-то и вся загвоздка, — протяжно вздохнул гость.

Он собрался сказать хозяйке дома, что человек с плотницким инструментом не встретил его на Морском вокзале, но передумал.

— А так ли уж необходимо вам быть в России? — неуверенно спросила леди Инкери. — Ведь от всего, что было прекрасного в революции, ничего не осталось. Там брат убивает родного брата. Варварски разрушаются духовные ценности. Вместе с помещичьими усадьбами крестьяне жгут редчайшие собрания книг. Художники и композиторы бегут от Советов и находят себе приют в нашей стране, Дании и Швеции.

— Вы многое преувеличиваете, леди Инкери, — деликатно возразил Рид. — Надо все увидеть собственными глазами, чтобы судить о событиях. Ни одна революция не совершалась без крови и насилия. Так было когда-то во Франции и недавно в Мексике. Россия также не сумела избежать кровопролития.

— Я от всей души признательна лидеру большевиков Ленину за то, что моя страна из его рук получила независимость, — с волнением проговорила леди Инкери. — Но ни нам, на мой взгляд, ни вашей стране нет нужды следовать примеру России. Вы видите, к чему это привело у нас… Террору и ужасающему кровопролитию!

— А я думаю иначе, леди Инкери. Народы наших стран еще скажут свое слово.

— Но кто, как не мы, интеллигенция, полнее, чем кто-либо другой, выражает интересы своего народа?

— Люди, создающие материальные ценности, имеют больше прав на это, — возразил Рид.

Начавшийся спор мог зайти далеко. И хозяйка и гость заторопились перевести разговор на другое.

— Откуда у вас такая страсть к опасным путешествиям? — первая нашлась леди Инкери.

— Мой дядюшка Рэй всю жизнь бродяжничал по свету, — рассмеялся. Рид. — Может быть, от него и перешло ко мне стремление к дальним странствиям. Когда дядя Рэй приезжал домой из Южной Америки и начинал рассказывать невероятные истории о революции в Гватемале и морских разбойниках, я готов был слушать его всю ночь. Потом я много читал. Моему воображению не было границ.

— Я ведь тоже немало путешествовала в молодости, когда жив был отец, — оживилась хозяйка.

Рид с любопытством смотрел в открытое и спокойное лицо леди Инкери с сеткой морщин вокруг глаз и старался представить ее молодой. Да она и в пожилом возрасте сумела сохранить очаровательную женственность.

— Отец брал меня с собой, когда судно отправлялось куда-нибудь в Алжир либо в Грецию, — рассказывала леди Инкери. — Однажды мне посчастливилось даже побывать в Новой Зеландии. Но это были лишь увлекательные прогулки. У вас же совсем другое.

— Да, в моих путешествиях меньше всего меня занимала экзотика, — согласился гость. — Помню, когда я перешел вброд Рио-Гранде и очутился в унылом глинобитном городке Охинаге, то вся мятежная Мексика представилась вдруг именно такой: пробитые пулями купола древних храмов, квадратные домики с плоскими крышами, нещадно палящее солнце.

— Что же вас потянуло туда: в несносную жару, под пули? — заинтересовалась леди Инкери.

— Желание увидеть революцию своими глазами, чтобы понять ее.

— Ив Россию вы собрались и поехали сразу, безо всяких колебаний?

— Собрался-то я без колебаний, — задумчиво протянул Рид. — Но готовился к этому, пожалуй, все мои прожитые годы. В особенности мне помогла война текстильщиков с предпринимателями в Патерсоне. И знакомство с Большим Биллом — Хейвудом, организатором и вожаком американских рабочих. Этот, как назвал его президент Теодор Рузвельт, нежелательный гражданин, наводивший ужас на промышленников, и заразил меня идеями революции.

— Что же такое произошло у вас в Патерсоне? — вопросительно подняла брови леди Инкери.

— Долго рассказывать, — невесело ответил Рид. — Но попытаюсь, чтобы вы представили себе, с чего все началось у меня… Этот город текстильщиков выстроен на зараженной москитами болотистой местности. Во всем городе вы не найдете ни одного цветка, ни одной травинки: все выжжено ядовитыми испарениями. Условия жизни рабочих там ужасные. И вот, когда началась стачка, по совету Большого Билла я поехал в Патерсон, чтобы увидеть схватку текстильщиков со своими хозяевами собственными глазами. Там я понял, что решимость рабочих стоять до конца вызвана муками, которые они терпели. Я впервые поднялся на трибуну и выступил перед многотысячной аудиторией. Меня в первый раз тогда арестовали. И я, лишь недавно начавший блестящую карьеру столичного журналиста, оказался в тесной и грязной камере вместе с забастовщиками. Я вернулся в Нью-Йорк потрясенный, все мои прошлые интересы и увлечения разом отошли на второй план. Я начал писать сценарий необычного спектакля об этой стачке текстильщиков. И написал его. Спектакль состоялся в самом большом зале Нью-Йорка — в Мэдисон-сквер-гарден. На представление пришли тысячи рабочих, чтобы выразить сочувствие бастующим товарищам. В общем, спектакль закончился пением «Интернационала».

— Должно быть, это было грандиозное зрелище! — восторженно проговорила леди Инкери.

— Да, я остался доволен, что мне удалось показать тысячам зрителей трагедию текстильщиков.

Потом Рид рассказывал, как жил в стане революционной армии Панчо Вильи и как, вернувшись в Америку, писал «Восставшую Мексику» и получил всеобщее признание… Потом была война в Европе… Революция в России.

Леди Инкери слушала его затаив дыхание. Сетки морщин вокруг ее глаз разгладились. Сейчас она стала выглядеть моложе лет на двадцать. «Воистину не стареют поэты», — подумал Рид, глядя в посветлевшее, одухотворенное лицо хозяйки дома.

Он отправился спать, лишь когда перевалило далеко за полночь. В жарко натопленной спальне было просторно. За окнами выл ветер, швыряя на землю снежные хлопья. Глухо скрипели ветки голых деревьев в саду.

Забравшись под одеяло, Рид сразу уснул и спал не шелохнувшись, без сновидений.