Первый постулат

Однако после разговора с Отто я почувствовал прилив энтузиазма и вместо того, чтобы пойти в свою комнату, решил вернуться в лабораторию и закончить отчет. Это заняло больше времени, чем я предполагал, И было уже поздно - за полночь, - когда я запер за собой дверь лаборатории и направился через вестибюль к лифту. Один из людей Отто - нейроанестезиолог, с которым у меня было шапочное знакомство, - сидел за стойкой, закопавшись в толстой кипе исследовательских отчетов. Он сказал, что вызвался отдежурить первую смену в качестве "ночного часового", поскольку забастовка персонала продолжалась, а он все равно привык работать часа три-четыре после полуночи и вполне может заниматься бумажной работой здесь, а не в лаборатории. Я спросил его, как долго, по его мнению, продлится забастовка, и он со смехом ответил: "Пока все не протрезвеют".

Лифт со скрипом поднял меня на четвертый этаж. Из окна моей комнаты было видно, что небо все еще затянуто тучами, и алое сияние на юге стало, пожалуй, даже еще ярче. Я сказал себе, что это только подтверждает теорию Отто: погребальная служба, скорее всего, плавно перешла в ночное празднество.

Не знаю, как долго я проспал, должно быть, не так уж и мало, потому что помню, как очнулся от мрачного неприятного сна со смутным ощущением, будто что-то не так. Воздух в комнате казался застоявшимся, и было абсолютно тихо. Я понял, что кондиционер перестал работать. Выбравшись из кровати, я подошел к окну, чтобы разобраться с кнопками управления. Насколько я мог судить, что-то сломалось внутри; с виду кондиционеру было не меньше двадцати пяти лет. К счастью, окна в отеле тоже были старой конструкции, которые открывались, наподобие дверей, на маленький бетонный балкон. Петли заржавели от длительного воздействия влажного соленого воздуха, но мне удалось-таки открыть их, подергав туда и сюда. Дул легкий бриз, и я шагнул на балкон, подставив ветру лицо. Южная сторона неба все еще была ярко-красной. Мне показалось, что центр сияния перемещается в нашу сторону, и я сначала решил, что этот зрительный эффект производит ветер, который гонит облака в нашу сторону острова. Затем я услышал нечто, похожее на отдаленные крики; в следующую минуту я уже смог различить отдельные светящиеся точки, мелькающие здесь и там между деревьями на monte. Когда они приблизились, зазмеившись по направлению к заливу по какой-то невидимой тропинке, я попытался сосчитать мерцающие огоньки, но их оказалось слишком много. Так я смотрел, пока тот, кто возглавлял это шествие, не вышел из зарослей возле моста. Огни их факелов удвоились, отражаясь в темной воде; тогда я натянул брюки и бросился в коридор. Очевидно, я был единственным, кто видел процессию; здание казалось погруженным в сон. Я бросился к лифту и нажал кнопку. Лифт остался безучастным к моей команде, и я нажимал снова и снова, стараясь расслышать скрип старого механизма, возвращающегося к жизни. Ничего. Несколько секунд я размышлял, не может ли это быть дурным сном. Затем я метнулся на лестницу и помчался вниз, перепрыгивая через две, три, четыре ступени, молясь, чтобы в вестибюле оказался хоть кто-то, кроме меня... Спрыгнув с последней ступеньки, я открыл дверь в вестибюль; там было темно; ночной дежурный и еще двое стояли возле стеклянной входной двери; над их головами виднелась бесконечная вереница факелов, стекающая на поблескивающую тропинку с моста. Кто-то - не я, Энни, - включил пожарную сигнализацию, которая, видимо, работала от собственного аккумулятора, потому что по всему зданию пронзительно затрезвонили звонки. Люди сбегали по лестнице в пижамах и нижнем белье, некоторые просто обвязали бедра полотенцами. Кто-то начал вопить: "Пожар! Пожар! Пожар!", а кто-то другой кричал: "Сохраняйте спокойствие, все сохраняйте спокойствие". Факельщики теперь были уже отчетливо видны через стеклянную дверь. Трудно было не узнать идущую во главе процессии фигуру священника в черной рясе: у него не было факела, но сотни огней освещали его. На голове священника был странный шлем с чем-то наподобие золотого шипа, торчавшего прямо изо лба над глазами. Многие из нас теперь оказались прижатыми толпой к стеклянной двери, и я услышал, как Отто кричит, чтобы его пропустили. Затем они с Диасом очутились рядом со мной. Диас показывал на шлем священника и что-то говорил Отто - я различил только слова "бог-громовержец". Процессия надвигалась на нас. Казалось, здесь собралось все население Санта-Терезы, включая женщин и детей, И все, кроме священника, несли факелы. Они образовали живую стену перед отелем, и священник шагнул вперед. И вновь я отдал должное выдержке Отто: его можно назвать кем угодно, только не трусом. Он распахнул стеклянную дверь и без малейших колебаний вышел на площадку перед флагштоком. Я видел, как Диас шагнул было за ним, но потом передумал и дал двери почти полностью закрыться за Отто, только подставил ногу, чтобы осталась щель.

Встреча двух врагов была короткой. Наступила абсолютная тишина, и священник поднял правую руку. Он прокричал три слова по-испански:

"Denos los muertos" ("Отдайте нам мертвых"). Я видел, как Отто сложил руки перед грудью, словно в мольбе; затем он сделал шаг вперед и, широко раскрыв руки, заговорил на чистом, отточенном испанском: "Друзья, вы должны верить мне, когда я говорю, что вы просите невозможного. Нашей единственной целью здесь является обнаружить причину ужасной трагедии, унесшей жизни двух ваших соотечественников, и защитить вас от беды. Для вашей собственной безопасности мы были вынуждены использовать тела покойных для научных исследований..."

Священник вновь поднял правую руку, только на этот раз она была сжата в кулак. "Нас не интересуют причины или безопасность. Все, что случилось, предопределено, а все, что предопределено, неизбежно. Я проповедую Подражание Христу и Древнему Пути. Иисус умер на Кресте, а Чак изошел сладостным дождем, и мы должны последовать за ними в Тенистую Долину Смерти, где растут Орхидеи Искупления. Иного пути нет". Было совершенно очевидно, что он вещает не для Отто или нас, а для своих последователей. Его шлем мерцал в свете множества факелов, и теперь я смог рассмотреть, что на лбу у него был не шип, а длинное чешуйчатое устройство с петлей на конце, которое, видимо, олицетворяло змею, свернувшуюся перед прыжком. Прежде, чем Отто смог заговорить снова, кто-то из толпы выкрикнул: "Denos los muertos", и остальные тут же подхватили этот лозунг, словно молитву. Не могу с уверенностью сказать, планировал л и, священник именно такое развитие событий, но как только это началось, едва ли кто-нибудь, включая и его, смог бы остановить толпу. Они повторяли эти слова вновь и вновь, пока их священник стоял неподвижно, скрестив на груди руки и глядя вверх на алое небо, словно ожидая дальнейших инструкций оттуда. Затем кто-то в толпе - возможно, по сигналу священника, в чем я, впрочем, не уверен - метнул факел в Отто, промахнувшись на несколько дюймов. Горящий конец упал около стеклянной двери. Я стоял прямо за дверью и, повинуясь какому-то рефлексу, приоткрыл ее и отбросил факел как раз в тот момент, когда Отто повернулся и побежал к зданию. Ему удалось благополучно проскользнуть внутрь, но прежде, чем он успел захлопнуть за собой дверь, град горящих факелов обрушился на площадку, и один из них попал через дверную щель в вестибюль; в считанные секунды портьеры вспыхнули. Древняя система разбрызгивателей под потолком включилась, но тут же вышла из строя. Через несколько минут вестибюль превратился в ад...