Кометы Оорта

— Давайте начнем. Я не встречался со всеми вами раньше, поэтому давайте вернемся к самому началу. Это тренировка уступчивости. Что мы подразумеваем под мягкостью или уступчивостью?

Он оглянулся по сторонам. Восьмилетка из Санпойнта в первом ряду уже тянула руку:

— Уступчивость — это наука задумываться над нуждами других людей и общества.

— Правильно. Но это не означает пассивности. Мы ведь не пассивны, не правда ли? Но мы мягки и уступчивы, то есть, мы — цивилизованные люди. И будучи цивилизованными людьми, мы только что принесли Клятву Взаимопомощи. Каждый ее приносит?

— Каждый на Марсе, — тут же отозвалась все та же девочка.

Потом вмешалась еще одна:

— Все в космосе, даже Одиночки и другие. Но не земляне.

Проктор с удовлетворением кивнул.

— Верно. Когда вы видите здесь наших гостей с Земли, вам следует помнить, что они несколько отличаются от нас. Конечно, у них имеются собственные тренинги — должны же они быть, правда? Или у них, как и раньше бушевали войны. Но в своих школах они приносят иного рода клятвы, они поклоняются «пресности». Что это такое?

Деккер знал, что это значит, и решил, что это удобный момент умилостивить проктора.

— Это значит, они приносят клятву быть лояльными, то есть вы делаете то, что просит вас сделать кто-то другой.

— Совершенно верно, — сказал проктор, вид у него был удивленный. — Они клянутся в верности флагу. У нас есть флаг?

Класс мгновение сидел тихо. Молчал и Деккер, поскольку его тоже очень интересовал ответ. Наконец, девочка, которой, судя по виду, было почти столько же лет, сколько самому проктору, подняла руку.

— Нет, потому что он нам не нужен. У нас есть мы.

Проктор кивнул.

— Правильно. Флаги необходимы для того, — продолжал он, переходя к сегодняшней лекции, — чтобы различать стороны в сражении. Так чтобы можно было понять, кого убивать.

Проктор подождал вздоха ужаса от аудитории, получил его и продолжил:

— Да, они убивали людей во имя своих флагов, и, самое ужасное в этом, друзья, то, что тем, кто убивал, это нравилось. О, им не нравилось, когда убивали их или жгли, или они оказывались парализованными, или ослепшими, — но они полагали, что сражения дают им шанс стать героями. Что есть «герой»? Знает кто-нибудь?

Рядом с Деккером вверх поднялась рука Тсуми. Он не стал ждать, пока его вызовут, а выкрикнул:

— Тот, кто смелый, кто творит великие дела!

Проктор окинул мальчика оценивающим взглядом.

— Можно сказать и так, — сказал он, но тон был таким, чтобы показать, что сам наставник полагает совсем иначе. — Но это ведь зависит от того, как понимать слово «великий», правда? Раньше у людей было совсем иное представление о героях. Они считали их подобными богам, а что они думали о богах в те дни, было то, что боги всегда делают, что пожелают. Они не сомневаются в себе, а двигают людьми как им заблагорассудится, и всегда считают себя правыми. Вот что написал однажды человек по имени Бернард Нокс. Он говорил, что герои подобны богам, а также говорил: «Герои могли быть, как правило жестокими, антисоциальными, деструктивными». Теперь скажите мне, друзья, назовем ли мы таких людей героями? И видим ли мы что-нибудь героическое в войне?

— Нет! — разом откликнулся класс.

Голос Деккера звучал в общем хоре, чего, как с удивлением заметил Деккер, никто не дождался от Тсуми. Тсуми сидел рядом с ним, держа палец во рту, и на лице его было задумчивое выражение.

Урок они однако так и не закончили. Как раз в тот момент, когда проктор перешел к основной практической части по уступчивости и слаженности в работе, — это был совместный проект: постройка геодезической вышки из шнуров и распорок, что невозможно сделать одному, разве что каждый из членов группы будет в свою очередь тянуть, держать и поднимать именно в нужное время, — когда зазвонил сигнал, оповещая об учебной тревоге на случай утечки.

Конечно, тревога была только учебной. Это всегда была не более чем учеба — за исключением того, единственного раза, когда может быть все будет вполне реально, и именно к этому единственному разу все они и должны быть готовы. Так что никто и никогда в таких ситуациях не дурачился. Даже, если все были вполне уверены, что тревога не взаправду. В несколько минут люди по всему Санпойнт-Сити разошлись проверять автоматические печати коридоров, а также двери в вентиляционные отверстия комнат, удостоверяясь, что все герметично закрыто. А потом еще несколько минут больше ничего не оставалось, как сидеть здесь в небольшой комнатке, где воздух неподвижен и почти уже скуден, пока вновь не мигнули трижды лампы, и длинный зуммер проревел о том, что все в порядке.

На этом класс по уступчивости распался, проктор ушел на свой пост, который должен занимать во время тревоги.

Некоторое время Деккер еще поискал Тсуми Горшака, но не особенно старался, а потом отправился назад в их с матерью комнату перекусить.

Совесть его была совершенно спокойна, а надежды высоки: ему хотелось как можно дольше не ложиться спать этой ночью, так чтобы не пропустить ни минуты приближения кометы к планете, прежде чем она ударится о ее поверхность.

Он проснулся, услышав, как кто-то подходит к двери, и поспешно сел в надежде, что это его мать. Но это был только Тинкер Горшак, хотя и выглядел он удивленным.

— Так вот ты где, сказал он. — Твоя мать спрашивала, где ты. Ей пришлось идти на собрание, но она сказала, что мы прекрасно можем поесть сегодня здесь, так чтобы вместе посмотреть на комету. Она чудесная женщина, Дек.

Деккер покорно кивнул, отмерив в таз воды ровно столько, сколько необходимо, чтобы ополоснуть лицо, и провел расческой по волосам.

— Так мы будем есть здесь?

— Мы сварим свой собственный обед, — сказал Тинкер, как будто преподнося хорошую новость в подарок. — Только мы и все. Хорошо бы Тсуми был с нами, но сегодня ему надо быть со своим отцом. А теперь подсоби-ка мне, пока я буду тушить козлятину для жаркого.

Деккер сделал, как ему было сказано, помогая готовить обед. Мясо убитого животного вкусно пахло, начав жариться, что заставило Деккера испытывать смешанные чувства. Для них с матерью это и в самом деле было большой роскошью, готовить вместе что-нибудь, вместо того, чтобы идти в столовую коммуны. Но необязательно в том случае, когда во все вмешивается Тинкер Горшак. Деккер был бы почти рад пойти в столовую. Их маленькая комната была несколько мрачноватой — сейчас повсюду в Санпойнте было мрачно, поскольку на каждую комнату позволялась лишь одна лампочка. Это было сделано ради экономии энергии на всякий случай, а кроме того, в ней было жарко из-за той же экономии. Климатические установки работали со столь малой мощностью, чтобы создавать максимально допустимый для житья уровень. Но из-за торжественного события всем было позволено не выключать телевизор.

Естественно, экраны передавали наблюдения со следящих за кометой спутниковых станций. Поднимая глаза на экран, Деккер видел оболочку кометы; она была серовато-желтой, цвета бороды Тинкера Горшака, и шишковатой как иерусалимский артишок. Покачиваясь из стороны в сторону, она спускалась все ниже, в то время как ежеминутно врезающиеся в нее ракеты корректировали траекторию ее падения.

Деккер проверил время. Падать комете еще долго. По данным расчетов, удар должен последовать утром. То есть утром, согласно расчетам, комета окажется в предназначенной точке, хотя в Санпойнт-Сити, учитывая его местоположение, это будет полдень.

— То есть жара будет ужасающей, — проинформировал мальчика Тинкер Горшак, пока они готовили обед. — Они думают, что так выделится меньше кинетической энергии, и быть может, землетрясение будет меньшей силы. Как там лук?

— Почти нарезан, — буркнул Деккер, тыльной стороной ладони протирая слезящиеся глаза.

Горшак добавил нарезанный лук в жаркое, помешал его, понюхал с критическим видом и лишь затем накрыл крышкой.

— Через двадцать минут будет готово, — заявил он. — Герти придет даже раньше, а если нет, то чем больше оно тушится, тем будет вкуснее. Что скажешь, Деккер, выпьешь что-нибудь? Чая? Воды?