Микрокосм

вы думаете по-другому...

Голова Кристины поникла, пальцы рук сжались в кулаки, потом медленно распрямились. Стефан Трефуль, замерев смотрел на тело своей ученицы. И вдруг вскочил.

Кристина, умирая, добралась от своего дома сюда, чтобы он мог закончить этот проклятый опыт! А он сидит, смотрит, как тепло уходит из ее тела, и ничего не делает!

Одну за другой Трефуль подпалил двенадцать свечей в высоком шандале и бросился к ящику с инструментами.

День и ночь в запертой лаборатории звенели, падая в фаянсовые чаши, капли, свистел пар и дребезжало стекло. Стефан Трефуль, состарившийся и полубезумный, колдовал вокруг большого аламбика, который теперь воистину был яйцом философов. На теплую стенку яйца он смотрел с ненавистью, но никогда не забывал питать его процеженными экстрактами, тончайшей живой материей, извлеченной из плоти новорожденных ягнят или печени теленка.

День и ночь в дальней комнате горел огонь, чтобы воздух, идущий по трубам умеренной теплотой согревал аламбик. За всем Стефан следил сам, не пуская наемных рабочих дальше двора, так что даже еженедельные беседы с Ратинусом не имели вида прежней степенной неторопливости, ибо хозяин то и дело срывался с места, чтобы проверить действие анаторов и работу дистилляторов.

Одна ненависть двигала Трефулем. Он обязательно должен довести до конца свой труд. И когда огненный и безупречный человек появится на свет, Стефан задаст ему всего один вопрос: "Правда ли, что тебе известно все в прошлом, настоящем и будущем?" - и, услышав гордое: "Да", добавит: "Значит, ты знаешь, что сделаю я с тобой сейчас..."

Сорок недель огонь пожирал сухой березовый уголь, искрились растворы, просачиваясь сквозь плотный шелк, гремел агатовый пест, дробивший части животных, и надсадно жужжала карусель. Яйцо философов, в котором неуклонно созревал микрокосм, дышало теплом.

И срок пришел.

Яйцо раскололось, впустив внутрь свет и воздух. Стефан стоял в двух шагах, сжимая в кулаке тонкий стилет, и ждал, когда из глубины поднимется ему навстречу дивное существо, отнявшее у него все, что только можно отнять у человека. Но никто не поднимался, зато неожиданно в полной тишине раздался громкий детский крик.

Стефан подался вперед. На дне яйца лежал младенец, новорожденная девочка. Говорят, что во время первого крика у новорожденного то лицо, какое вновь будет годы спустя у взрослого человека. Трефуль узнал Кристину.

Он выронил стилет, схватил живой вопящий комочек, покрасневший от холодного воздуха, мгновенно утративший сходство с оригиналом, прижал к груди, не зная, куда девать его в успевшей почернеть и пропахнуть крепкими кислотами лаборатории...

В четверг вечером как всегда в это время пришел Мельхиор Ратинус. Молча оглядел помещение, вновь изменившееся до неузнаваемости, с тяжким вздохом опустил себя в кресло, двумя руками придвинул кружку с горячим вином, попробовал и привычным движением добавил кусочек сахара. И только потом неторопливо начал разговор:

- В городе говорят, что