Обретение Энкиду

- Сколько времени?

- Шестая стража.

- Ну я и выспался... - сказал я. - Ничего не помню. Как провалился куда-то.

- Знать бы, куда, - многозначительно проговорил Мурзик.

И включил магнитофон. Я мутно уставился на него. Из колонки донеслось бурчание. Потом визгливый, противный голос заговорил на непонятном языке. Несколько раз речь прерывалась стонами, вздохами и шорохом, как будто кто-то ворочался на кровати. Дважды лязгнули пружины. В голосе было что-то отвратительное и в то же время знакомое.

Наконец я понял. Это был мой голос.

- Я... говорил во сне? - спросил я Мурзика.

- Да... - Он опять начал бояться. - Вы... это... Вас господин Ицхак привел. Велел уложить. А вы совсем мутные были, сонные или что... Может, опоил вас кто? - предположил Мурзик испуганно.

- Я работал, - сказал я, рассердившись. - Обрабатывал данные.

- Ох, не знаю... - закручинился Мурзик совершенно по-бабьи. И головой покрутил. - В общем, он привел вас и велел уложить жопой кверху.

Для стороннего наблюдателя наш разговор, возможно, выглядел бы совершеннейшей дикостью. Какие-то толки в сообществе рехнувшихся гомосеков.

- Я послушался господина Ицхака, господин, - продолжало присмиревшее говорящее орудие. - Я уложил вас на диван жопой кверху и накрыл одеялом. И вы заснули. Сперва вы спокойно стали, потом заворочались. Я подумал, что надо бы девку из храма вызвать, как господин Ицхак велел. И тут вы вроде как заговорили. Я услыхал, как вы с дивана что-то говорите, и говорю: "А?" А вы что-то непонятное сказали. Я опять говорю: "А?" А вы... Тут я подумал: ведь не понимаю ничего, а вдруг распоряжение какое важное... Ну и ткнул в эту штуку, в магнитофон ваш, чтобы записать, а потом, чтобы вы послушали и растолковали, о чем приказ был. Чтобы не ослушаться по непониманию...

- Что, Мурзик, - сказал я злорадно, - очень назад на биржу не хочешь?

- Так... - Тут Мурзик заморгал, зашевелил широкими бровями. - Так мне с биржи один путь - на какие-нибудь копи, либо галеры, а кому туда охота...

- Никому не охота, - согласился я. - Дай-ка я еще раз прослушаю.

Он перемотал пленку и снова включил. Отрешившись от того, что голос такой противный, я вник. И ничего не понял. Язык, на котором я что-то с жаром толмил и даже как будто сердился, был совершенно мне незнаком.

Тут уже и я растерялся.

- Мурзик, а что это было?

Он затряс головой. Он не знал. Самое глупое, что я тоже не знал.

- Может, это вы по-семитски? - предположил Мурзик. - Надо бы дать господину Ицхаку послушать.

- Господин Ицхак такой же семит, как я - плоскорожий ордынец. Одна только спесь, - проворчал я. - У них в семье семитский язык уж три поколения как забыли...

Я стал думать. Это не семитский язык. И не ашшурский. И не мицраимский. Это вообще не язык. То есть... то есть, ни слова знакомого. Даже не ухватить, где там глагол, а где какая-нибудь восклицательная частица...

Я велел подать мне телефон и набрал номер Ицхака, бессердечно оторвав того от ужина.

- Очнулся, академик? - невежливо сказал Ицхак. И сразу озаботился: Ну, как наша дорогая? Не помял?

- Слушай, Ицхак, - сказал я. - Тут такое дело... Приезжай немедленно.

И положил трубку.

Я здорово его напугал. Он примчался на рикше. Клепсидра пятидесятиминутка еще свое не отбулькала, а Ицхак уже вываливался из неуклюжей тележки, сплетенной из упругого ивового прута. Рикша, весь потный, заломил полуторную цену. Я слышал, как они с Ицхаком шумно торгуются у меня под окнами.

Наконец Мурзик открыл Ицхаку дверь. Мой шеф-одноклассник ввалился, отирая пот со лба - будто он вез на себе рикшу, а не наоборот - и устремил на нас с Мурзиком дикий взор светлых глаз.

- Ну?! - закричал он с порога. - Что случилось?!.

- Проходи, - молвил я, наслаждаясь. - Садись. Мурзик, приготовь нам зеленого чаю.

Мурзик с каким-то вихляющим холуйским поклоном увильнул на кухню. Загремел оттуда чайником.

Ицхак сказал мне, свирепея:

- Ты!.. Бесплатное приложение к заднице!.. Учти, мои предки были кочевниками и приносили кровавые жертвы!..

- Мои до сих пор приносят, - попытался я защитить вавилонскую честь, но по ухмылке Ицхака понял, что опять сморозил невпопад.

Он уже почти успокоился. Развалился на моем диване, как у себя дома, раскинул руки.

- Что случилось-то? - осведомился он. - Чего названиваешь на ночь глядя?

- Сейчас узнаешь. - Я хлопнул в ладоши и гаркнул: - Мурзик!

Мурзик, дребезжа чашками и сахарницей, вкатил столик на колесиках.

Мы с Ицхаком взяли по чашке. Медленно, значительно отхлебнули. Я встретился глазами с выжидающим Мурзиком и кивнул ему. Мурзик торжественно подал магнитофон.

- Жми, - распорядился я.

Толстый мурзиков палец вдавил холеную черную кнопку. Стереосистема выдала: "агх... ирр-кка! Энк л'хма!" - и так далее, все в таком же духе, с жаром, выразительно, с визгливым, каким-то дергающимся интонационным рисунком.

Поначалу Ицхак слушал с интересом. Сделал голову набок, как удивленная собака. Даже про чай забыл. А магнитофон все изрыгал и изрыгал малопонятные звуки. Ицхак соскучился. Отпил чаю, взял сахар, принялся шумно сосать.

Потом вдруг его осенило. Я понял это потому, что изменилось выражение его лица. На место фальшивой сосредоточенности пришла осмысленность.

- Это что... это твой голос, что ли? - спросил он меня.

- А! Наконец дошло, - сказал я, очень довольный. - Для начальника ты неплохо соображаешь. Анька бы сразу догадалась.

Он отмахнулся.

- Лучше скажи, на каком это языке ты так разоряешься.

- Это я у тебя хотел спросить.

Повисло молчание. Я смотрел на Ицхака, а Ицхак смотрел на меня. Потом он аккуратно поставил свою чашку на столик и голосом полевого командира отрывисто велел моему рабу:

- Мурзик! Выйди!

Мурзик послушно слинял на кухню.

Ицхак повернулся в мою сторону. Пошевелил губами и носом. Мне показалось, что сейчас он начнет жевать свой нос.

Но Ицхак только проговорил - очень тихо:

- Баян... Ты хоть понимаешь, что произошло?

- Нет, - честно сказал я. - Я поэтому тебе и позвонил. Мурзик в штаны едва не наложил от страха, а я растерялся. Ты ведь у нас в классе был самый умный...

- Умный, да... - как-то стариковски уронил Ицхак. И замолчал надолго.