Находка

- Так вы не с Лубянки?

Вот тебе на, к ней и с Лубянки уже приходили! А барышня, похоже, здесь не первый день замужем. Я про себя извинился за каламбур и собрался продолжить напор, но она меня опередила.

- Да готов он. Вообще-то это не ко мне, но старшaя сейчас в отпуске, а мне что жалко, мне не жалко, чего меня вызывать, сижу здесь со времен царя Гороха, никого не трогаю, а они сразу - <вызывать>. Подождите, я сейчас схожу в архив, и она, кряхтя и причитая, выпорхнула за дверь. Не было ее достаточно долго, и я уже не на шутку занервничал и начал подумывать, что бы перебраться в холл ближе к парадным дверям, на случай, если она побежала <стучать> на меня и меня сейчас, как особо опасного уголовного элемента, добывающего секретные документы, повяжут и с размаху бросят в черный воронок. Однако, когда малодушные настроения уже совсем меня раздавили и я поднимался с кресла уносить ноги, дверь распахнулась и моя фам фаталь предстала передо мной с пачкой листочков.

- Ксерила. Выдохнула она и ухнула ими на стол, показывая всем видом, что я и вся моя Петровка вместе взятая по гроб жизни ей обязаны.

Не дотерпев до дома, прямо в машине я нетерпеливо развернул папку. Похоже, управление рангом повыше, делало запрос по всей форме и поэтому в списках были и умершие, об этом были соответствующие приписки с указанием дат. Свою фамилию я, к счастью, не нашел. Она, очевидно, была в списке январских. Но помню, что я тоже сильно болел. Мать говорила, что сразу после рождения у меня развилась пневмония, и я пролежал у них больше двух месяцев. Непонятно откуда в этом учреждении такая информация, может после пожара в родильном доме они ее восстанавливали совместно. Трудно сказать. Но затея моя чудесным образом удалась, а ведомство, приходившее до меня, запрос делало и за июнь и за август, а всего за три месяца родилось 327 детей. Как же их отсортировать? Я взял бумагу и нарисовал горизонтальную линию. Пусть это будет время в течение трех месяцев. Так, теперь количество родившихся в каждый день. Так, из них умерших. Так. Ага. Десятого июля родилось целых семь малышей - выжил один. Девятого один выживший из четырех. Одиннадцатого ни одного. Восьмого трое родились - один мертворожденный, надо ж зарегистрирован, один умер через две недели, один в четырехлетнем возрасте. Двенадцатого почти та же картина, дальше живых все больше и больше. Я родился 18-го, вот, а на следующий день роддом закрыли, наверное на карантин, все остальные уже из других роддомов. Короче, ровно по две недели в обе стороны, потому что 25 июня целых девять новорожденных за сутки - ни одного умершего. Ну да, ну да. Нормальная беременность от 38-42 недель. Значит этот месяц - реальный интервал. Недоношенные если были - вряд ли выжили. Итого: 97 детишек. Не считая тех, кто не протянул и двух недель - 62. Вот это смертность! Бедные доктора. Ладно, еще девятнадцать не дожили до первого года, одиннадцать умерли в 12-15 лет - вот номера свидетельств о смерти. Может, как-то с гормонами связано? Эх, посмотреть бы заключения. Ну, да ладно. Осталось 32 плюс я - тридцать третий. Нужно еще помнить, что не все чувствительные, и, могут быть залетные пташки из других районов. Думаю, что за месяц из 100 родившихся - пара десятков точно не наши или нормальные. Значит реально человек 10 таких как я выжило, а то и меньше. Вот это уже интересно. Причем, самое интересное - это две любопытные персоны: Ольга Эдуардовна Симонова:.. и Марк Андреевич Рубенштейн - единственный выживший из семи малышей, рожденных 10 июля. Ну с Марком все понятно, а вот Ольга Эдуардовна: Сколько их по Москве? В совпадения я уже верить перестал, хотя проверить по базе, конечно не мешает. Фамилия, правда, другая. Ха, наверное, и дата рождения теперь тоже. Странно, что имя и отчество оставила. Это она не подумав.

Я откинулся на кресле и глубоко задумался. Выходит, она все это время мне врала. Вот, стерва, а я ей так верил. Значит она заодно с этим Мистером Бруком и Ричардом Гордоном. Только не понятно, почему ее саму не плющит, когда она общается с этими. Мы ж с ней вместе в контору ходили, куда всех ненормальных направляют. Может она не чувствительная. Тогда непонятно, что она там делает и почему на них работает, а главное, зачем она им тогда нужна? Зато теперь понятно, почему нам так легко все удавалось. Ну что ж, теперь самое время и позвонить. Я достал сотовый и набрал номер. Трубку на том конце подняли почти сразу.

- Антон! Антон - это ты? Тебе может угрожать опасность. Ты дома?

- Я все про тебя знаю, Симонова. Что удивлена? У меня за эти дни тоже накопилось много вопросов.

- Я сейчас приеду. Никому не открывай дверь. Никому, слышишь? Я буду минут через двадцать. Дождись меня, хорошо?

- Хорошо. Я буду ждать. И заведясь, я тронулся в направлении дома. Уже подъезжая к своему дому, я увидел на въезде во двор машину скорой помощи и милицейский УАЗик. Люди в халатах и милицейской форме суетились рядом с трансформаторной будкой. Я остановился около собравшихся зевак и подозвал соседа по подъезду.

- Че там?

- Да oпера какого-то нашли, вроде. Мент одним словом. То ли тюкнули чем, то ли сам скапустился. Да ты езжай, щас приставать начнут, нас уже всех тут и пересчитали, и подписи собрали и поговорили по душам. Отпечатков пальцев только что не собрали. Тебе это надо?

И я рванул к подъезду, подальше от толпы и всей этой заварухи. Нет, определенно день неудачный. Я елозил ключом в замочной скважине и думал о том, что еще покойника встретить для полного счастья не хватало. Ах, Оля, Оля. Как же ты могла? Я прикрыл за собой дверь, снял плащ и потянулся к вешалке, чтобы его повесить.

- Здравствуйте Антон Геннадьевич.

От неожиданности пальцы мои разжались и плащ кулем осыпался на пол.

Я медленно повернулся и увидел Шакала.

- Вы?!

- Похоже, вы меня уже узнаете, Антон Геннадьевич. Отрадно, отрадно и он протянул мне руку для рукопожатия. Я попятился к двери. Ах ты, черт, запер уже. Нет, отпереть не успею. Опять к окну? Да куда мне!

- Ну что ж, раз вы не хотите здороваться, то не надо. Я знаете, что подумал - сказал Шакал - а и Бог с вами. Мне смешная мысль пришла в голову. Зачем об вас руки марать, я сегодня превзойду даже себя, ты у меня так сдохнешь! И он вдруг совершенно инфернально захохотал. Причем делал он это долго, с всхлипываниями и даже, кажется, прослезился. Я не сразу понял, что его так рассмешило, но он, содрогаясь от ужасного смеха, прохрипел - ты у меня сам задохнешься. Еще минут пять - десять и у тебя начнется реакция на меня - и он опять затрясся в смехе.

Боже мой, только тут до меня дошел ужасающий смысл сказанного им, я почувствовал, как начинают чесаться руки, еще немного и я буду биться в астматическом статусе.

- Вам пат, уважаемый Антон Геннадьевич, вам пат. Это только говорят, что двум смертям не бывать, но ведь мы с вами опровергнем эту аксиомку, - и, растопырив пальцы и раскинув руки начал приближаться ко мне.

- Стой, один вопрос, - попытался я оттянуть время. - Тот, труп внизу, три дня назад - это твоих рук дело?

Он опять неестественно засмеялся.

- Моих рук? Вот это каламбур. Так весело мне еще никогда не было. Да! Вот этих рук. Чик, - и он ткнул пальцем в воздух, как будто дотрагиваясь до воображаемой жертвы, и готово.

- Но зачем, зачем они все тебе?

- Ну что ж, за то, что ты меня так повеселил, сказал он, переводя дыханье, так и быть, отвечу: тот внизу тогда вечером, как и этот сегодняшний. Первый вел Марка и зачем-то тогда стоял внизу, а я когда его срисовал, сразу понял, что что-то не так там у вас, уже собрался идти разбираться, но ждал какого-нибудь сигнала, чего шефа зря напрягать, у него ж такая же реакция, как у тебя сейчас, даже сильнее. У меня действительно сыпь поднималась по всему телу, и я чувствовал, как предательский комок подкрадывается к горлу, но я был счастлив этим минутам. Жизнь, даже такая ужасная, с зудящим телом и удушьем лучше, чем неминуемая смерть от прикосновения этого нелюдя.