Цвет надежд - зеленый

Верелиус осторожно провел рукой по шероховатой пожелтевшей бумаге с печатями и подписями, два или три десятилетия прошло с трх пор, как он получил ее, в те времена он был еще энтузиастом.

Он нашел и свои собственные записи, касающиеся того события. Сначала казалось, будто правительство встретило в штыки его предложение, все - и премьер-министр, и референты, и все собравшиеся "фыркали и хихикали", как презрительно передал ему его доверенный. Лишь министр финансов сидел, закрыв глаза и опустив голову, будто спал. И немудрено было уснуть выступавшие говорили вяло и монотонно.

Неожиданно министр финансов встрепенулся. Его ухо уловило несколько слов.

- Расход на содержание заключенного в настоящее время составляет двадцать пять крон в сутки или примерно десять тысяч крон в год. Расход на необходимую дозу вертотона при рациональном использовании составит всего восемь крон двадцать три эре.

- Повторите, пожалуйста, - попросил министр. Цифры повторили.

- Сколько у нас в стране заключенных?

- Две тысячи триста или немного больше.

- Если выпустить две тысячи, можно сэкономить восемнадцать миллионов, - сказал министр.

В пятидесятые годы десять тысяч крон еще считались хорошим годовым доходом. Весь годовой бюджет государства укладывался в девятизначную цифру.

Через несколько минут заседание кабинета пришло к единогласному решению: предлагалось провести опыты с вертотоном.

Однако никто не пожелал стать подопытным кроликом. Очевидно, в этом были повинны средства массовой информации. И отчасти доктор сам вызвал такую реакцию. Он согласился дать представительную пресс-конференцию, не сомневаясь, что вертотон вызовет всеобщее одобрение.

Он просматривал свои заметки, сделанные специально для пресс-конференции. Отрицательные стороны существующей системы заключения: изоляция, половые извращения, депрессия, трудности снова приспособиться к жизни в обществе - лучшие заключенные на воле оказываются худшими, гласит старое правило. Дальше шли выгоды вертотона: для общества - сокращаются расходы на содержание заключенных, благодаря тому что многие тюрьмы можно будет просто упразднить. Для заключенного - он не будет разлучен с семьей и друзьями, сможет работать в полную силу вместо того, чтобы шить почтовые мешки и клеить конверты, сможет учиться, гулять... одним словом, сможет жить почти обычной жизнью.

На другой день в газетах появилось сообщение о пресс-конференции, которое можно было бы назвать вполне удовлетворительным, если не считать, что переврали несколько цифр и исказили фамилию врача.

А еще через день это сообщение было прокомментировано в передовицах: "Возвращение к колодкам..." "Заключенные - подопытные кролики..." "Безумный эксперимент..." "Заражение крови как способ наказания..." "Реформа" без гарантий..." "Такие безумные проекты приходят в голову только идеалистам..." "Остановить глупость!"

Появилась и карикатура, на которой доктор Верелиус был изображен в виде якобинца, разрушающего Бастилию.

Он пожал плечами. Тогда она очень огорчила его. Но хуже то, что он не смог продолжать своего дела. Никто не согласился подвергнуться действию вертотона. Доктор разговаривал с заключенными, совершившими самые разные преступления, говорил о выгодах и прежде всего о том, что срок заключения сокращается на треть, но желающих так и не нашлось. И тогда он сдался. "Может, оно и к лучшему", - думал доктор. Он выкинул из головы свою затею, постарался забыть о ней, и постепенно те воспоминания затянулись другими, накопившимися со временем.

Но то, что человек заставляет себя забыть, хранится у него в подсознании и в один прекрасный день вдруг всплывает наружу. И сплетается с другими воспоминаниями... глаза косули и Густафссон, цветные цыплята в Копенгагене и вертотон.

Наверно, это неспроста. Может, вертотону все-таки найдется применение? Теперь это еще важнее, чем раньше, - за эти годы число заключенных выросло до трех с половиной тысяч.

4

Что же такое вертотон?

Перед доктором лежал протокол пресс-конференции.

Он, помнится, показал журналистам ампулу.

- Вот мой препарат. Объем ампулы не превышает дозы, которую вы получаете при уколе у зубного врача. Одна ампула содержит пятьдесят миллиграммов красящего вещества, это растительный препарат, который я изобрел.

- Почему он называется вертотоь?

- Потому что он зеленый. Если ввести его в руку, он с кровью распространится по всему телу. Красящее вещество скапливается в дерме - собственно коже - и оттуда попадает в эпидерму - верхний слой кожи. Таким образом кожа приобретает зеленый цвет. И не только кожа. Ногти и волосы тоже становятся зелеными.

- Навсегда?

- Нет, разумеется. Дерма за один раз способна усвоить лишь определенное количество препарата, как почки и другие внутренние органы. Излишек остается в крови и поглощается оттуда постепенно по мере освобождения дермы. Таким образом препарат и выводится из организма.

- Вы уже делали опыты?

- Да. На морских свинках я точно рассчитал дозу и время действия препарата.

- А на людях?

- Признаться, я испробовал этот препарат на себе. Я ввел себе небольшую дозу, рассчитав, что освобожусь от нее через две недели. Это произошло через тринадцать дней.

- У вас есть свидетели?

- Нет. Я провел этот опыт во время отпуска, специально сняв для этой цели старую заброшенную усадьбу. За все время я не видел ни одного человека.

- А теперь вы, значит, хотите, чтобы подопытными кроликами вам служили заключенные? По-вашему, им мало тюрьмы? Ведь они не смогут жить на старых заброшенных усадьбах.

- Но весь смысл в том, что заключенные и должны подвергнуться действию вертотона как раз для того, чтобы избежать тюрьмы. Принято думать, будто тюремное заключение способствует исправлению и улучшению человека. Однако, чем дольше я наблюдаю, тем больше в этом сомневаюсь. Тюремное заключение, даже самое короткое, может оказаться роковым на всю жизнь. С моим препаратом преступников не придется изолировать, а ведь преступником человек считается с той минуты, когда доказано, что он украл два десятка яиц, подделал счет, убил соперника или привез контрабандой тысячу пар нейлоновых чулок. Одним словом, - доктор выдержал небольшую паузу, - одним словом, каждый, кто нарушил одиннадцатую заповедь.