Третья мировая война (сборник)

Про арбалеты сказано было кратко, но я не сомневался, что псковичи и новгородцы пришли на Дон и Непрядву с тяжелыми арбалетами. А у татар были только луки.

Князь Дмитрий был мудрым воином и уже в битве на Воже поставил свое войско за рекой. Причем не на самом берегу, а шагах в сорока от него. При стрельбе из луков тем выше успех, чем ближе противник, стрелять татаро-монголам пришлось издали, а когда войско перешло реку, началась сшибка и луки оказались бесполезными…

11

— Мама, — попросил вечером Антон, — расскажи про старое, про нашу деревню, про Поле…

— Что же я тебе расскажу? — Усталая женщина присела к столу, ласково посмотрела на сына. — В гражданскую войну девочкой была. Помню, как по Куликову шла конница… Тогда я еще ничего и не понимала-то… Это потом народ как будто проснулся.

От волнения лицо женщины помолодело, вспыхнуло румянцем.

— Ударницей я была, в Москву на слет посылали. Брат уехал в Воронеж, долго учился — не погибни на войне, был бы ученым. А ведь в глухой деревне родился…

— Мам, — смущенно проговорил Антон, — я про давнее спрашиваю. Может, ты что от стариков слыхала, песню какую-нибудь?

— Может, про эту войну рассказать? Как фашисты золотой крест хотели снять с нашей церкви? Так ты сам хорошо помнишь…

— Гостю расскажи, а я запишу…

— Слышим, самолет летает немецкий. Небольшой такой, наверно, разведывательный. К брюху петля проволочная привязана. Ходит кругами, норовит крест петлей зацепить. Раз промахнулся, другой раз промахнулся, потом зацепил, а провод, на тебе — лопнул! Видно, и в самолетике что-то повредилось, сразу пошел на снижение. Сел прямо в поле.

Женщина с охотой вспоминала прошлое:

— Недолго они тут хозяйничали. Помню, вечер, спать надо ложиться, а я всем своим одеться потеплей велела, на пол легли… Все люди знали, что наши наступать будут. Как ударят вдруг пулеметы, как задрожит земля — конница наша мчится… Летят, шашками блещут!.. — В деревне знали, что будет бой. Немцы не знали, а люди знали. Один старик в поле за соломой пошел к зароду, а за зародом — конные, четверо или пятеро. Лейтенант в бинокль на немецкие позиции смотрит. «Иди, — говорит, — дедусь, в деревню, скажи всем, чтобы не спали, ждали гостей желанных…»

Мать продолжала:

— Жутко перед боем. Мы в сарае жили — в доме-то фашисты хозяйничали. Легли, лежим, я ухо к земле приложила. И голоса слышу, топот глухой, подняла голову — ничего не слышу, будто вода в уши попала. Понимаешь, даже птицы не пели… Будто и они ждали… Ветер, и тот стих, лист не шелохнется, трава не прошелестит. Только осины и шумели, будто им всех страшнее…

— Мам, — сказал Антон, — а какой-нибудь древний рассказ помнишь?

— Слыхивала многое. Старики любят рассказывать, петь любят…

— Про Куликовскую битву что-нибудь?

— Говорили. Да ведь поди разбери, что быль, а что небыль. Говорили, что татары ночью деревни жгли, утром в Дону вода была черной от сажи… Говорили, что после битвы много раненых коней в округе осталось… Слыхивала, один татарин от страха в лисью нору залез — заступами откапывали. Много чего слышала. Воронов столько налетело — будто туча над холмом встала.

— А про ветер говорили? — Антон торопливо записывал все, что рассказывала мать.

— Говорили и про ветер. Сначала он дул в лицо нашим, а после полудня подул в лицо татарам…

— Мама, а песни?

— И песни про битву разные пелись. Одну даже помню.

Мать Антона сняла с головы темную шаль, распустила снежно-седые волосы. Тихо полилась песня:

Допев песню, женщина посмотрела на меня:

— И в старину так было, и в наше время от горя слезы рекою текли. Двое у меня не вернулись — муж и братишка. Отец и дядя товарища твоего… Вот и пригодилась старая песня.

Антон зашелестел карандашом, по памяти записывал слова песни.

— От прабабки чудное слыхивала. Будто был один воин ранен тяжело, лечили его в здешней деревне. Сам он был с севера, тосковал по дому, все к реке ходил, смотрел на воду, а потом ему девушка полюбилась. Так и не вернулся на родину, только оберег на родину отослал, матери, чтобы знала, что не погиб. Прабабка говорила, что наш род от того воина и от той девушки, в которую он влюбился…

Достав из-за пазухи оберег, я положил его на стол…

— Такой, как этот?

— Может, и такой, кто знает… За веками — как за холмами.

— Это вещь Валентины, женщины из нашей деревни…

Я рассказал все, что знал, и мать Антона задумалась, низко опустив голову.

— Выходит, она вроде как родственница нам с сыном…

— Очень уж дальняя, — вздохнул Антон.

— Нет! — вскинула голову его мать. — Близкая, самая близкая. У нас тоже почти никого не осталось. И у нас весь род вороги погубили, война ведь за войной!

Женщина обернулась ко мне:

— Адрес, пожалуйста, скажи. Напишу Валентине, как могу — так и напишу. В гости позову, она одинокая, я одинокая, вдвоем веселее…

Антон весь ушел в себя, слова матери, видно, глубоко легли в душу.

Мать Антона вновь запела…

12

Совсем еще маленьким мальчиком я услышал рассказ о том, что рядом с нашей деревней, в кургане-могильнике, похоронены древние воины. Страшно было идти на могильник, но я пошел и, поднимаясь по скату холма, увидел вдруг убитых. Рядом со мной лежали оброненные щиты, поблескивали кольчуги павших воинов, ветер развевал их волосы, рядом на кочках сидели черные вороны.

Страх прошел, и я увидел, что на могильнике расстелен лен, в стороне лежат еще не развязанные снопы, а черные вороны оказались обыкновенными головнями.

Трудно было даже представить Куликово поле после битвы.

На Куликово поле вышли лучшие сыны русской земли, и многие из них полегли в битве… Нужно было сберечь старых и малых — сберечь любой ценой. Если бы к Мамаю подоспела подмога — полегли бы все. Но воины князя Дмитрия были готовы и к этому.

Никто не думал о собственной жизни.

Псковичи, новгородцы — люди свободной земли — не убоялись плена, не убоялись рабства. Нужно было спасать русского человека, его тихую, добрую душу… Спасать любою ценой.

Битва ушла за холмы, и на Куликовом поле утвердилась страшная тишина, которую нарушали лишь стоны раненых.

Пленные и раненые татары бросали оружие, со страхом смотрели на русских, но тех, кто уцелел, воины князя Дмитрия не трогали и словно не замечали.

Убитых было в несколько раз больше, чем живых; мертвые лежали, сжимая оружие, в броне, в шлемах; живые стаскивали кольчуги, снимали тяжелые шлемы. По старым боевым законам доспехи надевались перед битвой и снимались сразу после нее…

Перепуганные лошади жались к лесу, к воде. Их ловили коноводы, навязывали в засеке.

Будто во сне, смотрел я на порванные кольчуги, на окровавленные повязки, брошенные мечи и разбитые щиты.