Крюшон соло

- Нет, он не забыл, поэтому заранее послал сенешаля проверить, все ли в порядке, и подготовить своему королю рабочее место. Сенешаль же предусмотрительно захватил с собой длинный шест и с его помощью лихо махнул на ветку дуба.

- Вот как!

- Да, а потом он своей рукой повышвыривал из дупла всякий мусор вроде ненужных белок и дятлов и постарался, чтобы все было в идеальном порядке, включая увлажнение и отсутствие древесной стружки. Затем наш добрый король был поднят вверх с помощью системы блоков и тросов.

- Что, они тоже оказались с собой у преданного сенешаля?

- Да, он учел упрек короля в недальновидности и стал с тех пор ужасно запаслив, сопровождая короля на охоту. Даже лошадь брал с собой непременно обученную, хотя этого королю уже не требовалось.

- Но зачем же Луи все же понадобилось чпокать дупло дуба?

- Он не мог вынести прошлой неудачи и решил взять реванш за фиаско у вяза. А впрочем,- добавил аббат,- не исключено, что король стал с тех пор древосексуалистом и изнывал от страсти повторить божественные ощущения единства с природой.

- Так, и что же было дальше?

- Увы,- вздохнул аббат,- нашему королю вновь не повезло. Веревочная система была не отработана, и несчастный король Луи с первого раза не попал в дупло.

- Но куда же он попал, в таком случае?

- Сначала он с размаха треснулся о ствол своим телом и... соболезнующе вздохнул аббат,- немного ушибся. Затем, когда король слегка попенял сенешалю за неточность прицела, сенешаль отрегулировал высоту блоков и с помощью осевого троса направил обожаемого короля точно к дуплу. На этот раз Луи попал в него...

- Ну, слава Богу! Все-таки сумел! С какого же расстояния?

- С четырех метров. Он висел на ветке соседнего дуба,- пояснил Крюшон,а сенешаль качнул его к дуплу с помощью осевого троса. И король запросто залимонил точно в дупло, правда,- тяжело вздохнул аббат,- не тем, чем хотел.

- Не тем, чем хотел? - переспросил в недоумении император. - А чем же? Чем он хотел и чем он попал?

- Наш король,- охотно разъяснил аббат Крюшон,- всегда хочет одним и тем же местом. Однако в дупло он попал головой.

- О!

- Да, но худшим было не то, что он туда попал головой, а то, что он не мог оттуда головой выпасть.

- То есть он опять застрял?

- Именно, ваше величество!

- Какой ужас! Что же было потом?

- Потом прибежал медведь-говноед и стал требовать своей доли.

- Вероятно, он сидел с раскрытой пастью под дубом и громко ревел? предположил валдыка.

- Сначала да, но заминка была в том, что наш обожаемый король забыл загодя снять штаны, и все лакомство настырного медведя попало в них, не достигая вожделеющей пасти хищника.

- Так, так!

- Ну и,- продолжал аббат,- медведь полез вверх и принялся лапой стаскивать вниз угощение, которое он уже считал принадлежащим себе стаскивать, разумеется, вместе с тем, где они находились.

- А что же сенешаль?

- Сенешаль упал в обморок на соседнем дереве и ничем не мог воспрепятствовать не в меру сластолюбивому медведю. И медведь буквально выгрыз в штанах короля огромную дыру. К счастью, наш находчивый король Луи, для которого нет безвыходных положений, догадался, вися головой в дупле, руками приспустить свои штаны. А то бы этот навязчивый хищник выгрыз бы и ту промежность, что они облегали.

- А что же дятловошки, дятел? - расспрашивал чрезвычайно заинтересованный император. - Или в этот раз их не было?

- Не было,- признал аббат. - В этот раз были муравьи. Они ползали туда-сюда по дубу и мимоходом покусывали зад несчастного короля. А проклятые дрозды, охотясь за муравьями, так и норовили склюнуть муравьев с нежного королевского тела.

- Ай, ай! - сочувствуя собрату по королевскому ремеслу, стал сокрушаться император. - Но что же свита?

- Свита подоспела как раз вовремя, чтобы отогнать зарвавшегося медведя-говноеда. Потом, конечно же, они вынули нашего страдальца-короля из дупла, потом распутали сенешаля, хотя король Луи и велел его оставить болтаться на канате под соседним дубом.

- Почему же не было исполнено высочайшее повеление? - нахмурился император.

- О, это вышло совершенно непроизвольно,- заверил аббат Крюшон. Просто когда стали перерубать веревки, опутавшие короля, то сенешаль сам полетел вниз и рухнул на землю.

- Рухнул? А что же - он так и не очнулся от обморока?

- Очнулся, ваше величество! В полете сенешаль вскрикнул, хотя и несколько истошно, что выдало полную ясность его сознания. Правда, соприкоснувшись с землей, он вновь его несколько затуманил.

- Ну, а мадам Помпадур?

Аббат только развел руками.

- Она, увы, была вне себя. Нашему доброму королю едва удалось ее умиротворить - он был вынужден подарить ей манто из пингвиньих лапок и половину Тюильри.

- Ну, славу Богу, все окончилось благополучно! - вздохнул император Некитая. - Отчего же вы плачете, аббат?

- Я... - отвечал Крюшон голосом, прерывающимся из-за рыданий,- я... о-о-о... скорблю... о-о-о... дубовых... рощах... а-а-а... Франции! Они пали жертвой любострастия... а-а-а... нашего возлюбленного монарха-а-а!..

- Так что же,- поразился император, его супруга и весь двор,- король Луи и теперь велел срубить все дубы до единого?!.

- О да,- заливаясь слезами, отвечал аббат. - Все до единого!

- Ну и древосек же ваш король Луи! - от души высказал император свое заключение.

- Истинная правда, ваше величество,- тотчас признал аббат. - Абсолютный древосексуал, иначе и не скажешь.

- А этот Версаль, придворные, свита,- они что - тоже древосеки?

- Ну, конечно, ваше величество! - подтвердил аббат гениальную догадку некитайского властителя.

- Ай, ай! - сокрушенно качал головой император.

- Да у нас в Париже, почитай, все древосеки,- присовокупил аббат. Древосеки да гомосеки. Додики, одним словом.

- Ну и место же этот ваш Париж! - удивился государь. - Одни додики!

- Зато граф Артуа... - напомнил аббат Крюшон. - Он святой!

- Граф Артуа,- с благоговением повторил император. - Ну, граф Артуа...

И опять этот козырь крыть было решительно нечем.

На следующем приеме аббат опять заплакал среди разговора с императором.

- Что, опять безумный король Луи? - догадался государь.

- О да, ваше величество! - плача отвечал аббат.

- Но что же на сей раз выкинул этот сумасброд Луи? - вскричал император в величайшем изумлении.

На сей раз сумасброд Луи отправился в ореховую рощу. По повелению мадам Помпадур по всему пути следования короля заранее были вырублены все деревья выше человеческого роста. Про место охоты и говорить нечего - там деревьев не осталось вообще, одни пеньки да кустики. Разумеется, это не остановило удальца-короля - он оторвался от свиты и с гиканьем устремился в сексуальную атаку на зорко замеченный большой пень. Все придворные ловили своего монарха по всему полю между торчащих пней и остатков орешника, но неудержимый король, как заправский регбист-форвард, прорвался сквозь все заслоны и с сенешалем, висящим на пятах, попытался овладеть пнем. По несчастью, в пне оказалась большая щель, и туда-то и угодил невезучий Луи - угодил, естественно, тем, чем он всегда хотел. И тут как тут подлый крот,- впрочем, нет, это был коварный удод - своим твердым и наточенным как игла клювом долбанул несчастного короля Луи в то, чем король всегда хотел. Сделав это, удод улетел, король же остался на месте, несмотря на свое желание догнать удода и обсудить с ним кое-какие личные вопросы. Точнее, Луи был вынужден остаться, потому что в предательскую щель пня был изменнически воткнут топор, оставленный там каким-то ротозеем-древосеком. И вот этот-то топор и схватил так опрометчиво несчастный король, корчась от неприятных ощущений и желая отомстить за них удоду. После этого щель сжалась; то, чем король, всегда хотел, оказалось защемлено пнем; вопли короля резко услилились; медведь-говноед был тут как тут - бегал вокруг пня, отгоняемый алебардами подоспевших стражников, и недовольно ревел; вскоре из Тюильри прибыла мадам Помпадур; она была крайне разочарована произошедшим; орешник исчез с лица Франции. Ну и, разумеется, после этого в Некитае окончательно выяснилось, что король Луи - бесподобный, непревзойденный, неповторимый додик; его придворные - додики; все подданные - додики; мать короля - додик; отец короля - додик каких свет не видел; Париж - додик; мадам Помпадур - тоже додик; кардинал Ришелье - отпетый додик. Зато граф Артуа - святой: он ни разу не онанировал.