Посланец

Найл промолчал, лихорадочно припоминая известных ему людей: Риона, Юккулу, Нефтис и Джариту, Сидонию, Танию, Савитру…

– Прости, Мерлью, но все, кого я знаю, живы.

Принцесса с силой прикусила губу, отвернулась.

– Тебе везет… Наверное, забери ты ее тогда… Когда я хотела ее тебе подарить… Может, она тоже осталась бы жива… Нет, это я виновата. Зачем я потащила ее сюда? Почему вообще не осталась в городе?

Найл подошел к принцессе и молча обнял.

– Видела я ее дочку… – всхлипнула девушка. – Сморчок какой-то… Неужели ради этого стоило умирать?

– Ты тут ни при чем, – прошептал Найл. – Женщины умирают во время родов не только в Дельте.

– Но не она… Савитра была сильной… С ней ничего не должно было случиться.

Этого не должно было случиться не только с ней. Родов не выдержало больше десяти женщин. А ведь на свет не появилось еще и половины детей.

Лес вампиров напоминал подвергшийся нападению муравейник: со всех ног бегали туда-сюда люди со свежими листьями пухлянки и кувшинами с водой; тут и там раздавались крики; ученицы медика падали с ног, а сам Симеон, не спавший несколько ночей кряду, угрюмо бродил с красными глазами и разбрасывал по сторонам грубые короткие приказы. Кожа его приобрела буро-коричневый оттенок, а волосы совершенно выцвели.

Шабр тоже не спал, но переносил подобную нагрузку легко, настроение его с каждым часом улучшалось, мысли приобрели некую лихорадочность. Нынешним утром он улучил минуту, подскочил к Найлу и гордо сообщил, что каждый четвертый ребенок рождается здоровым. Не мог, видно, утерпеть, не похваставшись.

– Я хочу похоронить ее, – сказала принцесса.

– Что? – не понял Найл.

– У нас, в Дире, умерших было принято предавать воде, – объяснила девушка. – Мы вывозили их на середину озера и опускали за борт. Не хочу, чтобы она валялась в общей куче, словно мусор. Савитра – не объедки с паучьего стола!

– Хочешь похоронить ее в озере под холмом? – на всякий случай уточнил правитель.

– Да.

– Ну так похорони, – кивнул Найл.

Сам он тоже не раз задумывался о погибших. В городе пауков таких проблем никогда не возникало. Люди там не умирали – они просто-напросто исчезали бесследно, и никаких обычаев, связанных со смертью и погребением, у слуг пауков возникнуть не могло. Когда двуногие обитатели города получили свободу, это даже привело к эпидемии, справиться с которой стоило большого труда.

Семья Найла хоронила умерших в песках. Они вырывали среди дюн глубокую яму, стелили на дно мягкую шкуру и укладывали на нее покойного, положив ему с собой полную флягу воды, крепкое копье и прикрыв лицо панцирем паука-верблюда – чтобы уховертки боялись. Песчаные барханы имеют привычку ползать с места на место, и вскоре могила исчезала, словно растворившись в окружающей пустыне.

Правитель уже неоднократно собирался достойно похоронить умерших, но всякий раз что-нибудь мешало: в роще у реки они спасались от гусениц, на поляне – уходили от человеко-лягушек, сейчас, в лесу, из-за суеты вокруг постоянных родов, для этого не хватало свободных рук. К тому же брошенные мертвые тела ни у кого не вызывали удивления: недавние рабы смертоносцев даже не подозревали, что людей можно достойно проводить в последний путь.

Вот пауки – это да. В каждом случае гибели смертоносца от руки человека его останки торжественно сжигали на центральной площади, нередко сопровождая это событие показательной казнью сотни людей – для острастки.

Возможно, именно это трепетное отношение смертоносцев к насильственному уходу из жизни и побудило Найла не закапывать, а кремировать отца…

– У Нефтис родился мальчик, Посланник Богини, – «услышал» Найл послание Шабра. – Мне казалось, тебе будет интересно это услышать.

– Она жива?

– Жива! Я лично помогал ей при родах, – похвастался смертоносец.

– А как себя чувствует Джарита?

– Начинаются схватки… – И ученый паук исчез из сознания.

«Значит, у меня родился сын…» – понял Найл, но почему-то не испытал при этом никаких эмоций.

Впрочем, за прошедшие дни он вообще мог разучиться чувствовать. Найлу приходилось заботиться о пропитании всей колонии; в голове постоянно крутились мокрицы, гусеницы, кузнечики, саранча, растительные клопы, мухи, вампиры и прочие, и прочие, и прочие… Да еще Симеон каждую свободную минуту тратил на то, чтобы вытребовать у правителя хоть какой-нибудь растительной пищи. Цветы-кровососы успевали подрасти дважды, и оба раза медик состригал их под самый корешок. Раза три пришлось отважиться на весьма рискованные путешествия за «живыми капканами», чтобы тушить в их жиру тростниковые ростки, но почему-то обошлось без жертв. Похоже, воздействие поселившегося на поляне злого божка разогнало и человеко-лягушек, и опасных хищников.

К счастью, благодаря близости Богини выжившие после родов женщины очень быстро набирались сил и вскоре уже могли участвовать в охоте; уведенные из города паучата подросли и набрались опыта. В общем, добычи теперь хватало с избытком, однако Найл настолько привык днем и ночью думать только о еде, что теперь вместо беспокойства о сыне заботился лишь о том, где проводить следующую облаву.

– У Джариты родилась дочь, Посланник Богини, – опять проявился в сознании Шабр. – Надеюсь, тебе это интересно.

– Как она?

– Совершенно здорова. – Паук почувствовал, что правитель беспокоится именно о служанке. – Наверное, ты не знал, Посланник Богини, но стражниц и служанок для тебя подбирал именно я.

В его мыслях звучали нотки торжества.

– Скажи, Шабр, а когда кончится эта волна родов?

– Думаю, в течение ближайших дней. Влияние Великой Богини значительно сократило сроки вынашивания детей, и они рождаются очень… – Тут смертоносец сбился на образ, который можно перевести как «кучно» или «плотно».

– Это хорошо… – кивнул правитель и внезапно спросил: – А о ком еще ты собираешься мне сообщить?

– О Савитре. Она будет одной из последних.

– Так я и знал, что ты следил за нами…

– Я о вас беспокоился, – с некоторым ехидством поправил смертоносец.

– Мерлью была права, – усмехнулся Найл. – Ты совершенно очеловечился.