Журнал «Если», 2007 № 04

Сквозь оглушенность и растерянность она понимала, что коридор словно бы тянется в никуда и что это место (если это какое-то место) никак не может находиться позади маленькой лавочки сантерии, куда она вошла — когда? — десять минут назад. Здесь было холодно и пахло, как в старом подвале, в темноте Энжи чувствовала, что вокруг нее много всего происходит. В точности она ничего не разобрала, но везде кружили и вспыхивали искорки.

А потом они вдруг очутились в комнате Марвина.

Это была, несомненно, его комната: тут были носатые и бородатые оккультисты по стенам, тут были фланелевые зимние простыни, на которых он спал круглый год, потому что на них красовались физиономии игроков «Нью-Йорк метс», тут в полном составе стояли на полке пластмассовые герои «Стар трека», которых Энжи подарила ему на прошлое Рождество. И тут сидел на краю кровати Марвин и выглядел таким потерянным и одиноким, каким Энжи в жизни его не видела.

Он даже головы не поднял, пока El Viejo не бросил Энжи на ковер перед ним и не отступил на шаг, открывая в усмешке зубы, огромные, как зубья в медвежьем капкане. Тогда Марвин соскочил с кровати, расплакался и, шмыгая носом, стал карабкаться на сестру, повторяя: «Энжи, Энжи, Энжи». Энжи обняла его, пытаясь одновременно уберечь шею, волосы и спину, и все бормотала:

— Все нормально, все в порядке, я здесь. Все хорошо, Марвин.

А у нее за спиной хмыкнул El Viejo:

— Ведьма-плакса… маленький, маленький brujito-плакса.

Энжи взвалила своего ревущего братишку на бедро, словно пакет с продуктами, как делала это, когда он был маленьким, и повернулась к старику:

— Спасибо, — сказала она. — Теперь можете отвести нас домой.

El Viejo улыбнулся — на сей раз не усмехнулся, а медленно растянул губы.

— Может, предоставим это ему?

А после повернулся и ушел, исчез, словно проскользнул меж молекулами воздуха. Энжи осталась в комнате, пытаясь оторвать от себя Марвина, прилипшего, точно пластырь, а он льнул, больно упираясь подбородком ей в макушку. Наконец Энжи удалось сбросить его на кровать, и, уперев руки в бока, она спросила:

— Что случилось? И о чем только ты думал?

Марвин еще слишком горько плакал, чтобы ответить.

— Обязательно было так поступать, да? Никаких дурацких заклинаний для новичков, ты теперь с большими ребятами играешь, да, о Великий? Ну и что произошло? Как получилось, что ты не можешь вернуться?

— Не знаю!

Мордочка Марвина распухла от слез, которые лились без перерыва, пока Энжи пыталась поправить ему повязку. Трудно было вытянуть из парня хоть сколько-нибудь внятные слова. Он только жалобно завывал:

— Не знаю, что не так! Я сделал все, как полагается, но оно не работает! Не знаю… может, я забыл…

Он не смог закончить фразу.

— Травы, — мягко и спокойно сказала Энжи. — Ты оставил свои волшебные травы… — Она уже собиралась добавить «дома», как сообразила, что они и есть дома: сидят на кровати Марвина в его комнате. Такая путаница уж точно была ей не по зубам. — Ты забыл свои глупые травы.

Марвин протестующее затряс головой, так что во все стороны полетели слезы.

— Нет, не забыл, не забыл… смотри!

Он ткнул пальцем в рассыпанные по кровати грязные засохшие сорняки — едва увидев их, Лидия тут же бы, все выкинула. Марвин с трудом сглотнул, вытер нос рукавом и попытался унять слезы.

— Их, правда, трудно найти. Не знаю, может, они уже старые… Но они всегда так выглядят. А теперь не работают…

И он снова завыл. Энжи сказала, что и доктору Джону Ди, и Уиллоу было бы за него стыдно, но и это не помогло.

Она села рядышком, обняла его и, пригладив растрепанные вихры, сказала:

— Ладно, давай подумаем. Может, трава силу потеряла, может, загвоздка в чем-то другом. Ты все делал, как в тот раз, когда ходил за Миледи?

— Кажется, да, — голос у Марвина был тоненький и жалобный, совсем не похожий на его обычный низкий рокот. — Но я совсем запутался, Энжи. Я ничего уже не понимаю. Все так перемешалось, я ничего не помню.

— Хорошо, — сказала Энжи, — хорошо. Давай начнем с самого начала? Я помогу тебе. Ты попытаешься сделать все, что помнишь, что знаешь, про то, как двигаться во времени, а я буду за тобой повторять. Сделаю в точности как ты скажешь.

Кивнув, Марвин снова вытер нос. Они сели по-турецки на полу, и Марвин добыл откуда-то грязный коробок спичек, который всегда носил с собой — на случай фейерверков. Следуя его указаниям, Энжи сложила крошащиеся сорняки в блюдечко Миледи, а брат их поджег. Или попытался, потому что они не вспыхнули, а задымились и запахли затхлой пылью, так что Энжи с Марвином тут же расчихались. Прокашлявшись, Энжи сказала:

— В прошлый раз тоже так было?

Марвин не ответил.

Был один момент, когда Энжи показалось, что заклинание вот-вот сработает. Комната вокруг расплылась (ладно, чуть-чуть расплылась), и Энжи услышала далекие неясные звуки. Но когда клубы дыма развеялись, они все еще были в четверге… Оба сразу это поняли.

— Ладно, попытка не пытка, — сказала Энжи. — А как насчет сосредоточенности, про которую ты говорил? Может, у тебя мысли скачут? Может, ты какие-то слова не так произнес? Подумай, Марвин.

— Я думаю! — Марвин уже готов был опять расплакаться, но не сделал этого, а медленно сказал: — Что-то не так, но дело не во мне. Нет, не во мне. Что-то не пускает… — Он внезапно повеселел. — Может, нам за руки взяться? Ведь теперь нас двое. Надо попробовать.

Они попытались, держась за руки, а потом еще раз, сидя в пентаграмме, которую выложили скотчем на полу, — Энжи видела такое в «Баффи — Истребительнице вампиров» (хотя Марвин сказал, что это ничего не даст), — а затем еще раз с травами в особом порядке, который, как показалось Марвину, он вспомнил. И еще раз, когда заклинание произносила Энжи, после того как Марвин ее натаскал, — на маловероятный случай, что его собственный голос сел или что он неверно произнес какое-то слово. Ничего не помогало.

Марвин сдался раньше Энжи. И внезапно, пока она на свой страх и риск пробовала заклинание (самый последний раз, и некоторые слова словно бы нагрели ей рот, когда она их произносила), он несчастным клубочком свернулся на полу, постанывая:

— Нам конец, нам конец, нам никогда из четверга не выбраться!

Энжи понимала, что перед ней просто перепуганный мальчишка, но ей самой было страшно, и каким облегчением было бы дать ему пару затрещин и наорать на него. Но вместо этого она попыталась, как могла, утешить брата:

— Он за нами вернется. Не может не вернуться.

Тут Марвин сел, протирая кулачками глаза.

— А вот и нет. Ему не обязательно за нами возвращаться. Разве ты не поняла? Он знает, что я ведьма, как и он, и просто оставит меня здесь, чтобы я ему не мешал. Извини, Энжи, прости меня!

Энжи почти никогда не слышала этих слов от Марвина, и уж точно в одном предложении.

— Для этого еще будет время, — сказала она. — Просто интересно… как, по-твоему, удастся нам привлечь папино или мамино внимание, когда они вернутся домой? Как, по-твоему, они сообразят, что с нами случилось?

Марвин затряс головой.

— Ты меня не видела, а ведь я все это время был там. Я тебя видел и вопил изо всех сил, но ты даже не заметила. И они тоже не заметят. Мы ведь не в нашем доме, мы просто здесь. И всегда тут будем.

Энжи собиралась уверенно рассмеяться, чтобы подбодрить и себя, и брата, но вышла у нее, скорее, икота.

— Нет. Ну уж, нет! Не собираюсь я всю жизнь провести в твоей дурацкой комнате. Попробуем это нелепое колдовство еще разок… а потом я… я еще что-нибудь сделаю.

Марвин, казалось, хотел спросить, что еще она может, но осекся, и это было к лучшему.

Они испытали заклинание еще разок, и еще разок, и еще. Проделали всеми возможными способами, какие только пришли им на ум, разве только на голову не вставали, впрочем, им и это, наверное, не помогло бы. То ли травы Марвина потеряли свою силу, то ли Марвин просто забыл ключевую фразу — они не могли даже уловить хрупкое ощущение перемены, какое пришло в первый раз. Снова и снова они открывали глаза и оказывались в прошлом четверге.