Проект «Миссури»

Честное слово, на Санина было жалко смотреть.

— Нет, — быстро выговорил он. — Ты же знаешь, я этим больше не занимаюсь.

Вскинул, прощаясь, раскрытую ладонь и поспешно вышел, подхватив «дипломат» и перекинув через локоть черное пальто и белый шарф.

— Пижон, — негромко выцедил Сашка. — Хуже Цыбы.

Всю большую перемену я прождал в «Шаре», за столиком слева от входа, — но она так и не пришла. Скорее всего ее сегодня вообще не было в институте. Оно конечно, встретить у нас в «Миссури» посреди семестра кого-то с третьего курса — само по себе редкая удача. Но Слава, она же по жизни отличница, примерная студентка… может, все-таки заболела?

У меня был номер ее телефона. Но звонить — со стопроцентной гарантией, что нарвешься на ее родителей, — как-то… короче, до сих пор я не пробовал. Рискнуть?

Риск — благородное дело. У нас со Славой ничего бы не получилось, если б я постоянно не рисковал. С того самого вечера, когда взял да и обнял ее прямо на глазах у Багалия. А затем (очень не скоро; ну и дурак, между прочим) рискнул повторить уже без свидетелей. Когда она пришла якобы к Герке и сама верила, что к Герке, да так бы и продолжала думать, если б он оказался на месте… КО МНЕ. И поняла это сразу, как только я рискнул.

В нужное время в нужном месте. Совпавшими с точностью до миллиметра и доли секунды, как в голевом положении для решающего удара.

…Я как раз двинулся к выходу из «Шара», нащупывая в кармане телефонную карточку, — как вдруг затормозил прямо в дверном проеме. И какие-то дуры-девчонки, торопясь на пару, с разбегу врезались мне в спину; одна матюгнулась, другая глупо захихикала. А потом обошли меня с двух сторон, потому что я и не подумал посторониться.

Подумал о другом. Черт!!!

Почему-то раньше это не приходило в голову. Даже вчера, когда я небескорыстно, прямо сказать, выручил Влада, то подразумевал главным образом футбол. Вдруг все действительно хоть в какой-то степени зависит от голимой нейронки? Конечно, если абсолютный тропизм и прочие прибамбасы касаются только карьеры по специальности, то пошли они все. Комбинаторика, рекомбинаторика — мне по барабану…

А тут до меня внезапно дошло.

Слава. Я ведь ЗНАЛ, когда и где рискнуть. И еще знал, что она, такая красивая, взрослая, умная и гордая, дочка богатых родителей, девушка Андрея Багалия, по идее, никак не могла стать моей. Что те козлы, которые шептались за нашей спиной на тему «что она в нем нашла?», где-то были правы. И все равно обломались. Потому что я…

«Ком-би-на-торированная личность», — растолковывал на своей вводной лекции Цыба-старший. И дальше — насколько это круто. Первые две минуты я даже пытался конспектировать, а потом плюнул.

Кажется, он говорил еще, что насчет согласия родителей — это для абитуры. Студент, взрослый дееспособный человек, сам принимает решение, и юридически под это никак не подкопаться. А к летней сессии никто на нашем курсе не останется несовершеннолетним. Кроме меня.

Конечно, у нас с батей состоится серьезный разговор. Нет, он ведь сам когда-то играл за городскую юношескую сборную, считался перспективным и только из-за травмы был вынужден уйти!.. А теперь нате: «футбол— не профессия». Это мама его переубедила, пилит каждый день почем зря. Отец должен понять… наверное.

Насчет футбола. Про Славу — не поймет никто.

Все это не имеет значения только в одном случае. Если я — процент погрешности.

Я наконец-то вышел из ступора и зашагал вниз по лестнице. На пару все равно опоздал, так что лучше прямо сейчас съездить в студенческую поликлинику, наплести чего-нибудь и взять запрос на нейронную карту. А потом подкатиться к Владу.

В конце концов, это же только для меня самого. В смысле, я ведь не собираюсь, как Герка с Гэндальфом, во всю глотку спасать человечество от проекта «Миссури». Дальше меня оно не пойдет. А мне кровь из носу надо знать, НАСКОЛЬКО может измениться моя жизнь, если я перестану быть этим… комбинаторированной личностью.

А если Санин и мне откажет, то я… я…

Я уведу у него Наташку Лановую! Запросто. Тем более что она сама давно ко мне пристает. Но кто я раньше был? — мальчишка. А теперь… Так что пусть имеет в виду.

Усмехнулся; увидел на стене таксофон и притормозил. Сейчас, когда план действий обдуман и просчитан наперед, мне море было по колено.

— Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, Славу.

— Привет.

— Привет, Женя.

Мы поцеловались — долго, по-настоящему; здорово, если б не мерзкий вкус помады, что-то типа вазелина. Хотел незаметно сплюнуть, но не вышло: Слава тут же засекла мое намерение и объяснила, что помада у нее защитная, от ветра. «Вот и нечего целоваться на ветру!» — как прикалывалась вся наша раздевалка, когда лет в четырнадцать у меня на губах высыпала простуда…

Засмеялся. Слава тоже улыбнулась — правда, наверняка чему-то другому. Из-под ее короткого пальто выглядывал кончик косы: точь-в-точь хвостик. Я не удержался, дернул. Она спохватилась и высвободила косу наружу. От этого движения потеряла равновесие, поскользнулась: к вечеру грязное месиво на тротуаре смерзлось в конкретный ледяной панцирь, а у нее на сапогах тонюсенькие каблучки. Вскрикнула и намертво вцепилась в мой локоть. Испугалась.

Как будто я дал бы ей упасть.

Были сумерки; теперь темнеет не так рано. Некоторые витрины и рекламы уже светились, другие экономили электричество, и улица казалась какой-то рваной. С неба начало сеяться что-то вроде смеси микроскопического дождя со снегом, и я завертел головой, подыскивая поблизости кафешку. Потом вспомнил, что у меня нет денег.

Ну и ладно. Погуляем немного, а как замерзнем, сразу в общагу. В «Миссури» я выловил Юльку Сухую и попросил передать моим сокамерникам (сами-то они на пары не ходят), чтобы сегодня вечером тусовались где-нибудь в другом месте, причем желательно до утра. Они хоть и оба с приветом, а в таком деле не подведут, это святое.

Покрепче обнял Славу за плечи: на ощупь она была — мокрое пальто. Скорее бы потеплело. Хотя, когда потеплеет, я, наверное, буду уже не здесь…

И тут мне до ужаса захотелось рассказать ей про сборную на чемпионат Европы, пусть оно еще пятьдесят на пятьдесят, не считая проблемы с предками. Все равно. ЕЙ — можно.

— Слав, знаешь, у меня тут офигительная новость. Шанс всю жизнь изменить…

Она притормозила так резко, что я сам чуть не загремел на обледенелый асфальт. Развернулась и, вскинув голову, взглянула мне прямо в глаза — так, что я тут же осекся. Они всегда меня сбивали с толку, ее громадные глазищи…

И сказал смазанно, обыкновенно:

— В общем, тренер думает рекомендовать меня в сборную. На чемпионат Европы. Среди юниоров. Или Серого, он еще не решил.

После короткой паузы она улыбнулась:

— Но это же здорово! Действительно шанс. Ты молодец, Женя…

Обрадовалась. Почти по-настоящему; да нет, даже не «почти». Если б еще у нее на лице не было написано вот такенными буквами: она почему-то надеялась услышать от меня что-то совсем другое. И, черт возьми, мне в жизни не догнать, что именно.

Было уже совсем темно и холодно. У меня затекла рука, обнимавшая ледяной и мокрый кашемир. Мы шли молча, и я никак не мог собраться и намекнуть, что пора бы двигать в общагу. И вообще сочинить хоть какую-нибудь тему для разговора. Ведь ежику понятно, что ей ни капельки не интересно про футбол…

И вдруг Слава сказала, тоже очень спокойно и буднично:

— А я написала заявление на рекомбинаторику.

Конечно, ей же целых двадцать лет. Первое, о чем я подумал. И только потом вник: а ведь это неслабо! Даже наш Гэндальф, идейный борец с проектом «Миссури», насчет заявления что-то не спешит. Да и вообще, насколько мне известно, никто у нас на курсе пока… впрочем, кто ж признается: это дело, как втолковывал батя Цыбы, кон-фи-денциально. К тому же время терпит аж до июня. А с другой стороны…

— Не знаю, — протянул я. — По-моему, комбинаторика — не такая уж плохая вещь. Я даже сегодня думал… может быть, если б не она, ничего у нас с тобой бы не получилось…