Проект «Миссури»

Впервые!

В учебный процесс внедрены новейшие достижения в области

технологий нейромоделирования и комбинаторики, что даст

нашим выпускникам уникальную возможность в абсолютной

степени реализовать заложенный в них потенциал.

Вступительные экзамены:

Математика

Экономическая география

История

Иностранный язык (по выбору)

Сочинение

Индивидуальное собеседование (тестирование на предмет

подверженности комбинированной нейронной стимуляции центров способности к абсолютному тропизму)

МИИСУРО — институт, доступный каждому, кто обладает

мобильной психикой!

Наши выпускники — люди, от которых зависит Будущее!

Именно они изменят мир!

Р.S. Применение нейронной комбинаторики является

добровольным и конфиденциальным, осуществляется по заявлению студента и с письменного согласия его родителей. Если у Вас возникли вопросы по данному поводу, обращайтесь к Главному куратору проекта Константину Олеговичу ЦЫБЕ.

ЕВГЕНИЙ, первый курс

Я ей соврал, что она у меня вторая.

Сказал бы «десятая», не поверила бы. Хотя, по-моему, она не поверила и так. И вообще зря я начал ей врать.

На столе виднелась в темноте початая коробка конфет и неоткупоренная бутылка кагора. Сам я не пью, у меня режим, — а она, оказалось, тоже не пьет. Да и конфеты с ликером не особенно пошли, хотя и не сказала ничего, съела кое-как одну или две… в общем, зря покупал. Хотя в чем проблема? Гэндальф с Геркой все слопают, выпьют и не заметят. Как и того, что наша четыреста пятая впервые за полгода похожа на комнату, а не на свинарник. Три часа горбатился… а как иначе можно было ее сюда привести?!.

И не хотела оставаться. Твердила, что дома ее ждут, волнуются и так далее, но потом все-таки сбегала на проходную, позвонила. И вернулась. А у меня — этот идиотский кагор с конфетами. Да еще и наплел зачем-то, будто она у меня вторая…

Слава…

Что-то зашуршало и мягко свалилось прямо мне в лицо: чуть не заорал от неожиданности, честное слово. А это был всего лишь динамовский шарфик, он держится на стене полосками скотча, и один конец отклеился, уже не в первый раз… А Слава спрашивала, что это за шарфик у меня над кроватью. И про нашу сборную спрашивала, кто из них кто; может, ей и вправду интересно. А может, просто не могла придумать, о чем еще со мной говорить.

Попробовал закинуть конец шарфика за спинку кровати: не получилось, слишком короткий. Подергал, не отлепится ли другой конец: нет, крепко. Тогда затолкал в щель между матрасом и стеной. И все это левой рукой, да так, чтобы почти не шевелиться. Чтоб не скрипнуть пружинами. Чтоб, не дай бог, не придавить ее волосы… они, волосы, были везде. По всей кровати, в том числе у меня на лице, чуть ли не во рту. И еще, кажется, свисали с другой стороны до земли…

Она сказала, что я у нее тоже второй. Я и так знал. Все это знали.

Все знали. И все замолкали — ушки на макушке! — каждый раз, когда мы со Славой проходили через общаговский вестибюль, где телевизор. На блоке тоже: четыреста десятая вообще всегда в полном составе высыпала на кухню и там шушукалась, я сам слышал. А маньячка Лановая как-то прижала меня к подоконнику и давай выпытывать: а ничего, Женечка, что она на три года тебя старше?.. А правда, что у нее батя — крутая шишка?.. А Багалий еще не бил тебе морду?

Насчет последнего я долго смеялся. Андрей, конечно, крепкий парень, но чтобы морду — МНЕ?!.

А со Славой у нас тогда еще ничего не было. И ходила она, как и раньше, к Герке, песни петь. А я — просто провожал. И даже не мечтал. Не смел.

От неподвижного лежания у меня все затекло; только бы повернуться на бок! — думать о чем-то другом я уже не мог. А должен бы, наверное, о ней… о нас… и не думать даже, а кайфовать, наслаждаться. Ведь какая там, к черту, вторая… Ты стал мужчиной, Жека. Сегодня. Сейчас. То есть уже час… или полтора?.. назад.

А еще говорят, что это мы, мужики, сразу же засыпаем.

Все-таки повернул голову, а там и все остальное: терпеть дальше не было никаких сил. Кажется, прижал прядь ее волос. Замер, прислушиваясь: не проснулась?! Потом осторожно приподнялся на локте и посмотрел.

И только тут понял, что она вообще не спала.

Лежала на спине, глядя в потолок черными глазищами, и неслышно, без единого звука, плакала.

После разминки Вась-Вась сказал, что с той недели по-любому тренируемся в поле, даже если снег еще не сойдет. Потому как меньше чем через месяц сборы, и кой для кого они будут решающими. И попросил остаться — меня и Серого. И уже нам двоим толкнул маленькую, но впечатляющую речь.

Короче: если мы сумеем себя показать, то он будет рекомендовать кандидатуру в сборную на чемпионат Европы среди юниоров. В основной состав!.. Тут наш тренер сделал паузу и добавил: разумеется, кого-то одного. Лучшего. И смотрел почему-то на Серого. Хотя потом, после тренировки, я слышал, как Серый жаловался ребятам, что, типа, Вась уже заранее выбрал Жеку, только к нему и обращался.

По дороге в общагу я заскочил на почтамт позвонить домой. Обычно предки сами звонят мне на проходную по субботам в восемь вечера, но там же тусуется куча народу, а сообщать эту новость всей общаге я пока что не собирался. С другой стороны, если вообще не говорить, мама потом смертельно обидится.

А так, я думал, она обрадуется. Черта с два! Хотя я, собственно, еще не успел сказать о главном, только заикнулся про сборы в конце месяца, как меня тут же прервали. Мол, ни о каких сборах и речи быть не может. Типа из-за этих самых сборов я и так чуть не завалил зимнюю сессию (это она о четверках по языку и зарубежке). Что, кажется, настал момент, когда взрослый человек должен выбрать, что ему нужнее, футбол или высшее образование, да еще в таком вузе, как МИИСУРО! Тут я, конечно, обозлился и ляпнул, что футбол мне нужнее всех на свете голимых корочек. Мама расплакалась и передала трубку бате. А я, как идиот, остался на связи — ну что стоило отключиться и потом сказать, что деньги кончились?

Еще и попытался что-то ему втолковать. Мне ведь уже семнадцать, это, может быть, последний шанс засветиться среди юниоров, а иначе рискую на всю жизнь застрять в невыездном резерве. А сессия в «Миссури» — халява, все знают, что главное — без проблем пройти комбинаторику. И тут отец мне выдал!..

Оказывается, он уже написал заявление насчет меня. Относительно рекомбинаторики на летней сессии. Моего собственного мнения никто и спрашивать не будет, потому что я несовершеннолетний («взрослый человек», да?), на эту тему батя успел проконсультироваться с самим Константином Олеговичем. Так что нечего мне рассчитывать на халяву. И вообще на что-то, кроме…

Тут аванс и вправду кончился. А доплачивать и продолжать разговор я, понятно, не стал.

Идти в общагу расхотелось. Если сокамерники на месте, по-любому не дадут жизни своими дурацкими песнями и еще более дурацким трепом. Тренерской новостью с ними не поделишься, на такие вещи им глубоко плевать: то ли дело изменять мир и строить Будущее! А также мучиться глобальным вопросом: подавать или не подавать заявление на рекомбинаторику? Им всем уже по восемнадцать. И Гэндальфу, и Герке, и Владу.

Со Славой я встречался только в семь. И то она не была уверена, что сможет прийти.

Снежно-грязная каша расползалась под ногами, мерзковатый ветер забирался под куртку, а я еще сдуру после тренировки намочил в душе голову, и волосы не успели просохнуть. Шататься два часа по улицам— гарантированная простуда, а это было бы совсем не в тему. Решил съездить в библиотеку, законспектировать что-нибудь из списка Вениаминыча на второй семестр. Как-никак аргумент для предков. И потом, может быть, Слава тоже там… кстати, куда ее вести в такую погоду?

А в троллейбусе ко мне привязались контролеры. Трое здоровых бритоголовых парней: один спрашивает билетик, а двое отсекают пути к отступлению. Надо было сразу послать их куда подальше: с кем, с кем, а со мной бы точно в драку не полезли! — но я, как примерный студент, честно вынул кошелек и предъявил проездной.