Плач кукушонка

Потом они остались переговорить с Владом наедине, где она все же не удержала слезу.

— Ты, серьезно, хочешь, чтобы она официально стала твоей дочерью на два-три месяца?

— Вы предложите оптимальный вариант? — спросил Влад. — Вы же видите, что нет иных путей. Оставить все, как есть, объяснить умирающем ребенку о своем бессилии перед буквой закона? Мы, ведь хотим порадовать дитя. И, если даже ради временного счастья, мы приложим немного усилий для радости этого, прошедшего муки ада, ребенка и капельку отклонимся от общих правил, неужели найдется судья, который посмеет осудить и упрекнуть? Разве мы просим каких-то халявных благ и льгот? Всего-то признать нас папой и дочкой без имущественных и финансовых претензий. Единственное, в чем я выигрываю, так это в отмене бездетного налога. Очень, кстати, копеечного. Ну, еще нам предоставят семейную путевку в санаторий. Самая большая льгота — она смело будет держать меня за руку и звать папочкой без страха, что кто-нибудь когда-нибудь посмеет запретить ей это делать.

— Я это сделаю. Обещаю к концу месяца, а точнее, ко дню ее рождения, к 25 июню у тебя будет такой документ.

— Мы очень шумно отметим такое событие, — радостно воспринял обещание судьи Влад, чем вызвал у нее какое-то легкое недопонимание. Судя по экспертизе и выводу медиков, как бы свидетельство о смерти не пришлось выдавать сразу за свидетельством о рождении. Но она не могла увидеть в этом корысть и выгоду. А вот любовь и нежность перли через край. Он действительно безумно любит этого ребенка.

На испуганный вопросительный взгляд Светланы, Влад нежно обнял ребенка, радуя хорошими новостями.

— Тетя очень хорошая и обещала скоро сделать нам замечательный подарок: семейный документ.

— И мы с тобой будем, как одна семья? — с надеждой спросила Света.

— Разумеется.

Внутренняя радость так захлестнули ребенка, что она не смогла выразить свой восторг, с трудом сдерживая поток слез и рыдание. Тихо взяла папину руку, прижала к щеке и наслаждалась ласковому прикосновению к любимому человеку. Говорить было страшно, чтобы не спугнуть все хорошее, что чередой после бед и мучений вливается в ее жизнь. Влад почувствовал состояние дочки и не стал навязывать общение. Просто взял ее на руки.

Она уже реже вспоминала прожитые годы, те страшные и кошмарные дни на чердаке в страхе и голоде. Позабылись и неприятные вредные людишки, обижавшие и оскорблявшие, причинявшие массу обид и боль. И, когда в дверь кто-то постучал, поскольку папа был в ванной, она сама открыла дверь и впустила посетительницу. Пригласив ее в дом, она вернулась на диван к телевизору и к своему любимому мишке. Но вдруг, словно пламенем обожгло сердце и мозг. Она вспомнила посетительницу. Это была помощница тети Веры. Она с ужасом и непониманием, что здесь может делать эта женщина, смотрела на нее, словно чувствуя исходящую от нее угрозу.

— Светик, кто там пришел? — крикнул Влад из ванной.

— Это я, — ответила за Свету посетительница. — Магомед не соизволил явиться к горе, вот гора и появилась.

— А, Рита, заходи, я уже готов, — Влад вышел из ванной в легких шортах и поцеловал в щечку гостью. — Выпроводила своего гидрографа?

— Да, три дня назад, — она настойчиво проталкивала Влада на кухню, чтобы посекретничать подальше от лишних ушей. Но, видно, не учла свой звонкий громкий голос и хорошую звукопроницаемость тонких стен. — Мне Сания все рассказала. Ты что, с ума сошел, совсем крыша поехала? — Очень громким шепотом налетела она на Влада. — Хоть бы со мной посоветовался. Ты кого в дом притащил? Да еще, слышала, удочерить хочешь. Это же побирушка помойная. Она из магазина не вылезала, все у тети Веры хлеб выклянчивала. Ты бы с ее наследственностью ознакомился. Такая же шалава, как и мамаша, вырастет. Куда потом деваться будешь?

Света закрыла лицо мишкой, со страхом и ужасом вслушиваясь в слова Риты, ожидая хоть полсловечка в ее защиту, но он молчал. Конечно, он, ведь, ее мужчина, он любит ее, она красивая. А Света действительно, уродливая, присосалась, обрадовалась, что наступила настоящая жизнь с мечтой, а оно раз, и все кончилось. Куда теперь деваться? На чердак она не пойдет, утопиться не хватит сил и смелости, ведь она познала, какая может быть интересной и прекрасной жизнь. Неужели папа больше не любит ее и никогда не возьмет на ручки, не назовет Светиком, не споет колыбельную, не расскажет сказочку.

— Я понимаю, что теперь ты сам не знаешь, как выкрутиться. Хочешь, помогу, мне до нее нет никакого дела, — продолжала распыляться Рита. — Прямо сейчас выгоню ее, и никаких проблем. Тебе о жизни думать надо, о семье, а не о подкидышах. Скажешь, своего придурка выгоню, к тебе прибегу?

Потом наступила гнетущая тишина. Никто не говорил, не передвигал на столе посуду, словно в миг никого не стало, и Света вновь одна посреди степи.

— Я хочу, чтобы ты ушла, — выстрелом прозвучал приговор устами любимого папочки.

А как теперь уйти, если отнялись ноги, не слушаются руки, как покинуть навсегда то, что стало таким родным? Ее родным. Ведь у нее появился собственный гардероб. Да, она не всегда правильная дочка, вечно вся перепачкается, постоянно рвет одежду, ничего у нее не получается с помощью по дому. При попытке вымыть посуду, бьются тарелки, пробует что-нибудь постирать, так еще хуже перепачкает. Хотела зажечь газ, так чуть не устроила пожар. Правильно папа говорит: "леди-катастрофа". Только вот теперь папочки не будет, и никто не скажет Светочке, что она катастрофа.

— А еще, — продолжал Влад, — навсегда забудь мой адрес и дорогу к моему дому.

А может попросить прощения и пообещать научиться всему. Я буду стараться, я буду очень хорошей дочерью.

Она почувствовала, как он стал рядом, и как от его прикосновения тело пронзило током. Он наклонился над ней, нежно подхватил снизу под ноги и усадил на колени, прижав ее к теплой обнаженной груди. Слезы не выдержали напряжения и хлынули потоком. Света уже не сдерживала рыданий, но ничего не понимала в сложившейся обстановке. Он что, по-прежнему любит ее, и она все еще нужна ему?

— Понимаешь, Светик, — нежно шептал папочка. — Ты поплачь, а я попытаюсь объяснить. Я никогда и не любил ее, тем более, она замужняя. Вот мы иногда и встречаемся. И это не моя вина, а беда ее мужа. А сейчас она посмела обидеть мое самое любимое создание, оскорбить наши чувства своей поганой речью. Ты ее больше никогда не увидишь не только в этом доме, но и вообще рядом со мной. Я стер ее из своей жизни и памяти. Мне такие злые чувырлы без надобности. Точнее говоря, нам. Если уж случится женщина в нашем доме, то в первую очередь она должна будет признаться в любви к тебе. А я подумаю. Договорились?

— Хорошо, папочка, — кивала, уже разобравшись во всем, но еще продолжая всхлипывать, Светлана. Господи, какое счастье и какая она глупая! Только теперь даже папе стыдно признаваться в своих предположениях. Как она посмела усомниться в нем, поверить этой чувырле. Слово, какое папа придумал, подходящее к этой ненавистной помощнице тети Веры.

Чтобы подсластить минутное огорчение, Влад на ужин открыл новую банку какао, и они сладко отпраздновали восстановление благополучия и радости в семье. И пусть эта чувырла злится и наговаривает на них всякие гадости, но для папы с дочкой самое дорогое и ценное, это душистый чай, какао и веселый смех.

Пережитые волнения и страх немного измотали детский организм, поэтому, как всегда, а точнее, чаще всего, ребенок весь перепачканный в какао, уткнулась носом в диванную спинку и спала в счастливом сне. А Владу опять пришлось сонную раздевать и укладывать в кровать. И уже во сне рассказывать ночную сказку.

4

Заместитель начальника строительного управления Эрнест Йогорович приехал сразу после обеда часа к трем. Он отозвал Влада в сторонку и торжественно, хоть и небольшой долей секретности, вручил зеленую книжечку — свидетельство о рождении ребенка. Свидетельство, свидетельствующее, что Светлана с этого момента имеет право называться его дочерью на законном основании со всеми вытекающими правилами и обязанностями отца перед ребенком. Влад прижал книжицу к губам и на радостях обнял строителя.