Сон войны (сборник)

— Демодок? — испуганно переспросил Гермес и настороженно огляделся. — Слушай, дорогой братец, я тут с тобой заболтался, а ведь у меня дела! Только сейчас вспомнил, что папа Зевс послал меня за… Ну, тебе это неинтересно. Трудись, не буду мешать. Пока! — и Гермеса не стало.

Демодок усмехнулся, не разжимая губ: гостям эти реплики богов слышать необязательно. Не так поймут.

Ну-с, работой Гефеста гости в достаточной степени заинтригованы, а что там у нас на Олимпе?

На Олимпе было ничего себе: бессмертные веселились. Как всегда. Пили, плясали, плели между делом интриги. Вершили судьбы… Посейдон развлекал Громовержца, упорно продвигаясь к какой-то своей цели. Вот и славно, пускай себе продвигается. Аполлон скучал: его порядком развезло от нектара, он с механическим упорством терзал золотые струны своей кифары и клевал носом. Незамужние хариты вяло вышагивали по кругу.

И это называется хоровод?! Только что руки за спину не заложили! (Откуда это? Ладно, потом…) Эх, вы, олимпийцы, ну что б вы без меня делали?

Демодок поудобнее перехватил лиру и выдал подряд три развеселых перебора с подстуком. Аполлон встрепенулся, прислушался, блеснул певцу благодарной улыбкой и забренчал порезвее, на лету схватывая подсказанные аккорды. Взвились одежды харит, замелькали в разрезах стройные ножки и вечно юные упругие перси с нецелованными сосками. Другое дело!

Мрачный задира Арей оторвался от профессионального созерцания очередной драчки внизу и заоглядывался насчет кому бы врезать. Для начала. Ближе всех к нему сидела Афина Паллада — строгая и трезвая воительница; но она для того и была так близко, чтобы в корне пресекать Ареевы поползновения. А вот затылок дяди Посейдона — как раз на расстоянии вытянутой руки. И трезубец его закатился под стол — пока-то нашарит…

Стоп. Только не это! Схерия чтит Посейдона.

Отчаявшись по-настоящему развлечься, Арей присосался к кубку, исподлобья наблюдая за пляской харит. Одежды юных прелестниц взвивались и опадали в таком бешеном темпе, что и не было их видно — одежд. Однако и сами девчонки (вертлявые бестии!) кружились и подпрыгивали с неменьшей резвостью — разглядеть что-нибудь было весьма непросто. И незаметно для себя Арей увлекся этой достойной целью.

Ну, наконец-то! Демодок облегченно перевел дух и с удивлением услышал три властных, требовательных хлопка. Это царь Алкиной, возбудясь описанием пляски богинь, трижды хлопнул в ладоши — и стайка юных наложниц присоединилась к танцорам. Правильно: лучше один раз увидеть, чем…

Вздохнув незаметно о том, что смертные девы давно и надежно сокрыты от его взоров, певец, не прерывая мелодии, опять отыскал взглядом Арея. Увлекся, драчун! Задышал, раскраснелся. Глаза бегают, рот приоткрыт, брови азартно подняты — хорош! Ну, последний штришок…

Прежде чем наложить его, Демодок мельком глянул на Посейдона. Тот, ничего не замечая вокруг, уже вплотную придвинулся к Зевсу и что-то ему горячо втолковывал, овладев, наконец, высоким вниманием. Громовержец мерно кивал, супил брови, усиленно морщил царственное чело. Демодок прислушался: речь шла о каких-то кораблях, о наглости смертных, дерзающих бороздить море, о том, что настала пора положить предел, поскольку авторитет страдает — на это Посейдон особенно напирал. А потом вдруг стал перечислять имена — знакомые, полузнакомые и совсем незнакомые Демодоку, причем имя царя Алкиноя было тоже помянуто, но в середине списка и без должной к царю благосклонности. Вряд ли такой разговор понравится феакийцам.

Демодок подмигнул харитам. Подмигнул и указал им глазами сначала на Арея, который уже поерзывал в кресле и сучил ногами от возбуждения, а потом на Афродиту — супругу хромого Гефеста, скромно стоявшую в стороне. Прелестницы мигом сообразили, что от них требуется, переглянулись, захохотали и, хохоча, втащили пенорожденную в круг.

Афродита немножко поотнекивалась, но тут Аполлон с подачи Демодока выдал такой невообразимый фортель на своем инструменте, что богиня махнула на все рукой, стала в третью позицию, повела плечами, притопнула — и плавно взмахнула туникой, нечаянно обнажив… Это было последней каплей: Арей, грохоча медными доспехами, круша и опрокидывая мебель, устремился к цели.

Боги не особенно удивились его поведению.

Один только Зевс обернулся на шум и даже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но сразу передумал и поспешно отвел глаза, опять приставив ухо к устам морского владыки.

Демодока эта его поспешность насторожила, но разбираться и вникать было некогда, потому что Арей уже сгреб чужую жену в охапку и, осыпаемый на бегу щипками и оплеухами, почесал вниз по склону горы — по направлению к ближайшей оливковой роще. Хариты с визгом порскнули во все стороны.

Надо было вмешаться — и побыстрее.

Демодок отыскал взглядом Эрота, выдернул его вместе с луком и колчаном из-за пиршественного стола и поставил перед собой.

— Цель видишь? — спросил он, указав на удиравшего хулигана. Эрот важно кивнул, дожевывая.

— Огонь! — скомандовал Демодок.

— Бешполежно… — Эрот глотнул и задумчиво покачал головой. — Вот если бы он ее на плече нес, как барана — тогда можно бы. А так медный панцирь благородного бога надежно экранирует его жертву.

— Жертву? — переспросил Демодок. — Зачем же стрелять в жертву?

— А в кого? — удивился Эрот.

— В Арея, конечно! Пусть он почувствует к ней любовь и… ну, там… нежность, что ли. Уважение, в конце концов!

— Он ее и так любит, — Эрот заморгал. — Видно же!

— Это вы называете любовью? — горько произнес Демодок.

— Так ведь похитил! — проникновенно сказал Эрот. — Значит, воспылал. Страстью…

— Да… — Демодок сокрушенно покивал. — Да, конечно. Я все забываю, что вы не люди. Вы боги. Ни ума, ни фантазии — сплошное могущество.

— Так я пошел? — вопросил Эрот.

— Нет, погоди! Понимаешь… — Демодок замялся. — Ведь она-то к нему не пылает, понимаешь? А этот уголовник ее все равно изнасилует…

— Связь без взаимности греховна, — важно согласился Эрот.

— Вот я и говорю!.. — Арей уже преодолел половину расстояния до рощи, времени почти не оставалось, но Демодок задал-таки еще один вопрос. Он давно собирался задать его Эроту, да все не представлялось удобного случая. — Чем у тебя начинены стрелы? — спросил он как можно небрежнее.

— Любовью, — самоуверенно изрек Эрот.

Демодок бешено глянул на него, но сдержался и отвел глаза.

— Любовью, — бормотнул он сквозь зубы. — Ампула с «амбасексом» — и вся любовь.

— Что?

— Так, ничего… — Все-таки надо было решаться, и Демодок решился. — Стреляй в жертву! — приказал он.

— Так ведь броня экранирует, — напомнил Эрот. — Двойная: наспинная и нагрудная. Вот если бы он ее на плече нес или повернулся бы…

— Разговорчики в строю! — прервал его Демодок. Схватил юного бога за шкирку, прыгнул, и они приземлились в роще.

Арей приближался к ним большими скачками, крепко прижимая к груди добычу. Богиня визжала и дергалась, лохмотья белой туники развевались по ветру.

— Огонь! — снова скомандовал Демодок.

Эрот послушно выдернул из колчана стрелу, наложил ее на тетиву и поднял свой золотой лук, тщательно целясь. Но, так и не выстрелив, опустил оружие.

— Это же мама… — проговорил он, растерянно глядя на Демодока. — Она мне потом всыплет, — добавил он, подумав.

— А, ч-черт! — сказал Демодок, выхватил у него лук и встал во весь рост. Арей со своей орущей и брыкающейся ношей был уже шагах в двадцати — промахнуться почти невозможно. Демодок вскинул оружие и резко натянул тетиву…

Звук лопнувшей струны ошеломил его, но не сразу проник в сознание. Некоторое время он еще видел. Он успел увидеть, как стрела блеснула на солнце и растворилась в цели. Успел увидеть, как в последний раз дернулась Афродита; как ее кулачки, отчаянно молотившие по оскаленному лицу Арея, вдруг замерли, разжались, и она стала нежно гладить это лицо; как сам Арей споткнулся и побежал медленнее. Успел удивиться изменившемуся лицу вояки: откуда-то появился в нем проблеск мысли и — черт побери! — нежность к этой женщине, к этой хрупкой игрушке, которую он было похитил на время, но уж теперь не намерен был отдавать никому и никогда. И еще Демодок успел понять, что стрела Эрота пронзила сердца обоих — значит, врал пацан про броню (а, может, и не врал: ведь оттуда, с вершины Олимпа, Афродиту заслоняла двойная броня — наспинная и нагрудная; стрелять же в Арея было, по словам Эрота, просто не нужно — «и так любит»)…