Джейтест

— Неплохой прием — устроить малиновый перезвон прямо под носом у Стрелка, — криво усмехнулся Кайл. — Может...

— После того представления, которое вы сподобились видеть только что, ему потребуется отдых. Недели две — не меньше, — усмехнулся Проводник. — А колокола здесь звонят по разным поводам. Постарайтесь не заблудиться, когда пойдете на звук. Я оставлю метки на стенах — там, где надо поворачивать, — вот такие.

В руках Лесного человека как по волшебству появился светящийся мелок — из тех, которыми школяры любят разрисовывать стены Вестуича в канун Хэллоуина. Он набросал на стене торопливо летящий, стремительный иероглиф, неуловимо напоминающий Белый Знак, по-птичьи наклонив голову, взглянул на спутников, проверяя, поняли ли они его, удовлетворенно кивнул и нырнул в проход, уходящий во тьму.

Акустика в подземельях института и впрямь была отличной. Сюда, в тупиковый каземат, издалека — через гулкие просветы туннелей, через ходы вентиляции — доносились и тихое подвывание ветра в недалеких ущельях, и крики гром-птиц в поднебесье, и даже шелест утреннего муссона в кронах Леса там, вниз по склонам гор, странного, с Гнилого моря идущего муссона.

И звон колокола донесся до них без помех. Они успели уже завершить сегодняшний «утренний ужин» — долю сухого пайка, сдобренного водой из горного ручья, и обсуждение того, на сколько суток этого пайка еще хватит. И теперь, предвидя, что дневного сна им в этот раз не достанется, каждый из них занялся своим: Цинь медитировала, Кайл разбирался в записях и зарисовках, накопившихся в дневнике странствия, Том приводил в порядок и без того постоянно готовое быть пущенным в ход оружие.

Они с Кайлом одновременно наклонили головы, прислушиваясь к тягучему и одновременно резкому звуку, и молча поднялись, переглянувшись и кивнув друг другу. Так же — молча, без особых церемоний, поднялась на ноги и Цинь, мгновенно вышедшая из охватившего ее было транса. Трое ощущали, что им предстоит не просто встреча с новой тенью Леса. Впереди был конец чего-то одного и начало совсем другого. Не просто продолжение пути к месту, где должно состояться Испытание, — нет. Оно само!

Гулкие и пыльные коридоры и знаки Проводника на перекрестках легко вывели их на разрушенную смотровую площадку. Еле заметная тропка сбегала с нее и, огибая утес, выходила туда, где звонил колокол.

Это была даже не скальная площадка. Естественный балкон, вознесенный над пропастью. И на нем действительно была звонница. Должно быть. много позже Катаклизма, когда институт уже стал руинами, сооруженная звонница — пара рельс, вмурованных вертикально в гранитное тело площадки, и на оси между ними из обрезанного кислородного баллона сделанный колокол с языком — куском трубы, залитым свинцом. Поодаль — слева от странной звонницы — стояли двое.

Проводник и Колдун.

Кайл даже вздохнул с облегчением. Колдун был свой. Не человек Леса, не человек Джея, а в точности такой же, как и он сам, Кайл Васецки, — человек из университетских аудиторий, из тишины читальных залов, из лабораторий, сверкающих стеклом и металлом дорогого оборудования. Не важно, что он очень устал от многих лет, проведенных в Лесу, этот типичный исследователь, «рисечер», волею судеб оказавшийся в диких краях. Не важно, что на нем видавший виды общевойсковой комплект («тропическое исполнение» десятилетней давности). Не важно, что его зовут Колдуном и Хозяином Пещер. Он был свой.

И в Кайле он тоже сразу признал своего. Задержал на нем взгляд, еле заметно улыбнулся. Он был высок и сухощав — Хозяин Пещер. Чуть сутул и, наверное, очень стар. А голос его не имел возраста — спокойный и уверенный голос человека, который знает: то, что он говорит, всегда будет внимательно выслушано.

— Наверное, можно обойтись без формальностей, — сказал он, слегка повернувшись к Проводнику. — Наши гости знают, как обращаться ко мне, а я о них тоже знаю достаточно. Вас, девочка, зовут Циньмэй, и мне приходилось иметь дело с людьми, которые приходили сюда от вашего отца. Давно. Вы тогда были совсем маленькой. — Колдун старомодно поцеловал руку, протянутую ему китаянкой. — А вашего отца, господин Васецки, — он подал Кайлу руку, — я, может быть, знал в лицо. Мы почти ровесники с ним. Правда, работали в разных отделах института, но мельком друг друга могли видеть. Меня тогда звали Радо. Доктор Радован Зорич. Тогда — до Катаклизма. Во всяком случае, ваше лицо мне кого-то напоминает. Ну, а для вас, господин, — он повернулся к Тому, — не остается другой вакансии, кроме Томаса Роббинса, следователя Федерального управления. И вы сегодня — главное действующее лицо.

— Боюсь, что да. — Том пожал руку Колдуна с легкой растерянностью. — Как-никак, теперь — моя очередь. Вы, я вижу, хорошо осведомлены о ходе наших дел.

— У нас будет время поговорить о них. — Хозяин Пещер был чуть уклончив. — А сейчас поторопимся в мою здешнюю нору. Мне надо посмотреть на ваш Жребий. И обследовать вас самих. Прежде всего — вас, следователь.

— Не будем терять времени, — согласился Кайл, всматриваясь в становящееся белесым от приближающегося полуденного жара небо. — Указывайте нам путь.

— Это по тропе вниз, — охотно пояснил Колдун, — потом — по скобам, вбитым в скалу. Когда-то это был аварийный выход из испытательных цехов. Там внизу будет горловина туннеля. Надеюсь, вам удастся добраться до нее без приключений. В конце концов, если уж вы добрались сюда живыми и невредимыми, то с этим упражнением в альпинизме справитесь шутя. Но страховочные тросы все-таки закрепите. Здесь далеко падать.

Вовсе не все в институте, оказывается, было разбито и разрушено. Не все тут было подвержено тлению. Всего в десятке метров под живописными, поросшими черным мхом развалинами свет флюоресцентных светильников заливал вполне обжитые кабинеты и лаборатории. Здесь, Том успел заметить это по множеству почти незаметных признаков, продолжалась своя тихая, подземная жизнь. Свежие еще ватные тампоны валялись на столах, растворы в колбах не успели высохнуть, а сами колбы и мерные цилиндры не заросли вековой пылью. Исчерканные листы не пожелтевших еще распечаток заполняли корзины у приткнувшихся по углам терминалов. В кабинете, куда привел их Колдун, был устоявшийся запах, от которого Том отвык за время долгого марша по зарослям Внутренних Пространств. Здесь было накурено. Причем не так уж и давно. Правда, обивка кресел, в которые они сели, давно обтрепалась, пластик стен облупился, а светильники в коридорах горели через два на третий — останки былого форпоста науки вели свою тайную жизнь явно не на субсидии Большой земли. Однако Колдун как-то поддерживал эту жизнь, верно, все же не без чьей-то помощи и явно не в одиночку.

Впрочем, незримые помощники Хозяина Пещер вовсе не стремились попадаться на глаза его гостям. Ни одна живая душа не встретилась им на пути, пока они проходили сквозь длинную анфиладу в разной степени захламленных помещений и переходов упрятанного в глубь скалы осколка некогда огромного Института Внутренних Пространств. Правда, два или три раза что-то, похожее на внутренний укол, заставляло Тома тихо и стремительно оборачиваться, чтобы успеть встретить чей-то — чей? — взгляд, острый и пристальный, каждый раз успевавший исчезнуть за поворотом коридора или за приоткрытой дверью, которая — он готов был поклясться — была закрыта, когда они миновали ее. Ему стало не по себе — нет, не от этого незримого присутствия посторонних. Просто он раньше не замечал в себе явной способности ощущать чужой взгляд, чужое присутствие, чужой, незримый интерес к себе. Это было знаком изменения. Изменения в нем самом. Это пугало.

Колдун долго рассматривал янтарный короб, и так и этак поворачивая его на широком столе перед собой. Его сухое, с острым, как лезвие секиры, профилем, лицо, казалось, осунулось, в глазах вспыхнул желтоватый огонек азарта.

И Проводник, устроившийся поодаль от всех в темноватом углу, тоже заинтересовался тускло мерцающим средоточием тайны. Его глаза выразительно сверкнули. Нечасто Тому приходилось видеть на этом лице что-то, кроме отрешенного внимания к чему-то нездешнему. Он перевел взгляд на Колдуна.