Тень Земли (Дилогия о Дике Саймоне, Книга 2)

- Ну, хозяин! - Кобелино вскочил, в восторге хлопнув себя по ляжкам. - Ну круто берешь! Одно слово - "железный кулак"! - Он повернулся к Гробовщику, с гордостью выпятив грудь. - Ясно, с кем я пришел? Понял, кто мой хозяин? Не дон-хрен Огибалов с Пустоши! Вот как надо! Не шестерить на "плащей" и "штыков", а разом загрести песюки! Мешками! А у кого песюки, особенно в мешках, тот...

- Закрой хайло; Кобель! - прервал Гробовщик, разглядывая Саймона с новым и уважительным интересом. Будто прислушиваясь, он наклонил голову к плечу, коснулся лысины, поскреб темя и произнес: - Помстилось мне или нет? Кто-то про Кулака помянул? Того ли, который из Сан-Эстакадо?

- А если того, договорились? Пако снова поскреб лысину.

- Почему ж нет? Если головой ты работаешь как кулаками... Всякому лестно пойти с таким главарем. - Он сунул пальцы в рот, пронзительно свистнул и приказал: - Ну, бразильяне, становись! Покажем товар лицом!

Побитые Саймоном, кроме коротышки-усача, начали шустро строиться в шеренгу. Вернулся выброшенный в окно, встал рядом со своими мордастыми приятелями; ещё двое вылезли из тайного хода, который скрывался за буфетом и, очевидно, вел в подвальное помещение. Кажется, в банде Гробовщика уважали дисциплину.

- Вот, - произнес Пако, кивая на трех мордоворотов-бильярдистов, - вот мои качки, Скоба, Пехота и Блиндаж. Скоба у них за старшего. Не так чтобы бугор, но все же кочка на ровном месте. Мозгов мало, зато сила есть.

- Есть, - согласился Саймон, отхлебнул из кружки и поглядел на расколотый о стойку бильярдный кий.

- Сласть и Шило - рядовые, а эти, - Пако ткнул в парочку вновь прибывших, - Хачо и Огузок, отстрельщики. Коротышка, - он повернулся к усатому бармену, который сосредоточенно щупал челюсть, - мой паханито, заведение держит, то бишь "Красного коня". Ну, и другие есть. Бойцы, "шестерки", стукачи. И все при деле, все трудятся, крутятся-вертятся. Кто гробы сбывает, кто шустрит по "черному" для Монтальвашки, а кто... - Вытянув палец, Гробовщик прищелкнул языком, имитируя выстрел. - Но банков мы не обтрясали. И никто не тряс, сынок, сколь мне помнится. Ни вольные, ни гаучо, ни остальные отморозки.

- У меня большой опыт, - отозвался Саймон, не уточняя, где и как он обзавелся подобным редкостным умением.

- Опыт - это хорошо, ежели с нами поделишься, не соврешь. А зачем тебе врать, сынок? Вроде ты не "шестерка", парень с понятием и размахом. Соображаешь, э? Будут деньги, будут люди, и будет новый дон. Может, ты, а может, - я... - Оглядев своих громил, Пако закончил мысль: - И все мы станем "железными кулаками". Не хуже синезадых, э?

В кружке показалось дно. Саймон сделал последний большой глоток и, глядя, как оседает пена на стеклянных стенках, произнес:

- Договорились.

* * *

Полутьма казалась теплой, нежной, обволакивающей. В свете звезд, мерцавших над патио, Саймон видел, как блестят глаза девушки, чувствовал, как льнет к нему нагое покорное тело. Оно тоже было теплым и нежным - как ночной полумрак, накрывший шелковой темной вуалью город на океанском берегу, заросшие лесом холмы, дороги, поля, фруктовые рощи и гавань с судами, замершими на антрацитовом зеркале вод.

Пальцы Марии легли на его плечо, замерли, погладили шрам, коснулись выпуклых мышц - даже расслабленные, они вздувались тугими буграми, будто напоминая о скрытой в них мощи.

- Ты... - прошептала девушка, - ты...

-Я...

- Ты как скала. Дик. Такой же крепкий, жесткий...

- Слишком жесткий?

- Может быть. - Она вздохнула, повернулась, устроив голову на его груди. Зато надежный.

- Очень, - согласился Саймон. - Ты даже не представляешь, какая я большая надежда. Для тебя, для Мигеля, для остальных. Для всех вас.

Он думал о своей миссии, о людях, пославших его сюда, об исчезнувшей "Полтаве", о лунном передатчике и многих других вещах, столь же важных, определявших суть его жизни, стержень существования. Эти мысли посещали его не раз и не два, но теперь что-то ушло из них и что-то добавилось: Земля уже не казалась ему гигантской проржавевшей мышеловкой, и чувство близости к ней, родства с этим миром, забытым и обездоленным, крепло в его душе. Не оттого ли, что здесь он встретился с Марией?

Еще одна девушка - мотылек, с которым можно наиграться и отпустить к другим медоносным цветам? Он чувствовал, что это не так. Он знал женщин, и женщины ему благоволили; он обладал той мужественной красотой, тем обаянием уверенности и силы, тем ореолом тайны, что привлекают женщин и покоряют их и харизматической неизбежностью. Одних он помнил; других забывал, не прилагая к тому усилий; воспоминания о мимолетных встречах сами собой опускались на дно его памяти, тонули и гасли под грузом лет, покрытые илом забвения. Но было и другое - то, что вспоминалось с печалью или улыбкой, с радостью или болью, и неизменно - с благодарностью, ибо Ричард Саймон умел ценить дары судьбы. Они являлись драгоценным ожерельем, пусть не имевшим зримого обличья, однако хранимым столь же бережно, с такой же гордостью, как шнур с побуревшими костяшками, свидетельством его побед.

Он погрузил лицо в волосы Марии; вдыхая их свежий запах, он думал и вспоминал о своих девушках. О белокурой Алине с Тайяхата, о робкой Хаоми с чарующим разрезом темных глаз, о шаловливой Куррат ул-Айн, Усладе Взоров, о неистовой страстной Долорес, о Нази и ее подружках с Аллах Акбара и о рыжеволосой красавице, дремлющей в подземельях Сайдары, которую он не мог назвать своей - ведь спящий принадлежит лишь собственным фантазиям и снам. Он думал о Чие, маленькой Чие, первом сокровище ожерелья, что разворачивалось перед ним сиянием глаз, трепетом губ, улыбками, ласковыми словами, которые шепчут в темноте, тесно прижавшись друг к другу. Он знал, что не забудет их, всех их, разбросаных в необъятном звездном мире, согретом их нежностью и теплотой; он был благодарен им, он желал им счастья, но ни к одной из них он не смог бы вернуться.

Быть может, к Чие... Но разве не Чия лежала сейчас в его объятиях?

Он приподнялся на локте, всматриваясь в полное звезд небо, где плыли, далекие и незримые, Колумбия и Тайяхат, Латмерика и Сайдара, Аллах Акбар и каторжный мир Тида. Его внезапное движение заставило девушку вздохнуть;, руки ее крепче обвились вокруг шеи Саймона, горячее дыхание обожгло щеку. Она прошептала: