Иной мир

— Срок все увеличивается, — простонал Гиула, — сорок дней и четыре с половиной месяца — это уже полгода.

— Хотя бы маленькая надежда, — сказал я.

Паганини, который не был приглашен на эту беседу, залез внутрь.

— Я маленькая птичка, — напевал он, — я полечу от звезды к звезде…

[20]

— С меня хватит, — сказал Гиула. — Даже если зонд когда-нибудь прибудет — они никогда не найдут эту штуку. Я плюю на все надежды. Почему так жарко в этой клетке?

Он не дожидался ответа, а сразу вылез отсюда. Действительно, стало жарко. Шитомир безучастно таращился в иллюминатор. Я сказал: «Чи, ты серьезно возлагаешь надежды на эти зонды?»

— Да, Стюарт. Мы уже однажды говорили об этом.

Он тоже выплыл наружу.

— Что нам другого еще остается, Роджер, кроме как надеяться, — сказала Соня.

— Ты права, — ответил я — сейчас я хочу с тобой поболтать, хочешь?

Она кивнула. Мы отправились к ней в лазарет.

Мы забыли спросить у Чи самое главное. Когда он позднее еще раз наглядно изложил мне свою идею, я спросил, во сколько месяцев он оценивал свою надежду. Он тоже думал об этом и ответил: «Полгода до обнаружения зонда, год до того момента, когда кто-нибудь долетит до нас».

Полтора года. Хорошо, что Гиула не слышал. Полтора года! Число, период времени — невероятно, но все таки ограничение. Чи сказал: «Время пройдет, Стюарт. Восемнадцать месяцев много, если ждешь спасения, и их мало, если после этого периода времени придется прощаться».

Так или иначе, они — вечность.

— Как твои исследования?

— Больше неохота, — сказал я.

— Жаль. Теперь мы могли бы делать это вместе. Я пока что не буду рассчитывать дальше.

— Пока что? Что же ты такое хочешь рассчитать?

— Есть интересные математические проблемы. Если хотите, я прочту вас завтра доклад о развитии физики.

Я был не очень воодушевлен этим и, по всей видимости, Гиула тоже, но я все-таки согласился.

Пятое апреля

Паганини не хотел ничего знать о докладе. Он снова был «переполнен» музыкой. Собственно, он был самым довольным из нас всех, и, кажется, в мире, в котором он живет, лучше, чем здесь.

Чи говорил долго, порой слишком много о сложных проблемах. Он рассказывал об истоках физики, о маяках этой науки, значимых мужчинах и женщинах, который в течение двух тысячелетий выложили ее камешек за камешком. Он закончил словами: «Раньше, когда физики-ядерщики только догадывались об огромной силе атома, в обществе они считались чудаками, сумасшедшими, которые искали кошку в темной комнате. Их еле выносили и причисляли их за чудачество к алхимикам. Стоило атомным бомбам взорваться в середине нашего столетия в Хиросиме и Нагасаки, физики поднялись одним махом в глазах общественности из империи снов на первое место в обществе. Этим взрывом они навсегда заставили слушать себя».

— Удивительно, — сказал Гиула, — чтобы люди не изобретали, если бы это было возможно, они использовали это в военных целях. Такое случилось как с Архимедом, так и с Леонардо да Винчи, и как с Нобелем, так и с Ферми, Ханом и Эйнштейном. Они все были гуманистами, но из их изобретений и открытий сделали оружие. Станет ли человечество когда-нибудь разумным и поймет, что у них в качестве родины есть только эта планета?

— Этот день настанет, — сказал Чи. — В любом случае, высшая цивилизация и культурный уровень возможны только в том случае, если будет установлено господство человека над человеком. До этой цели недалеко.

— Ну, да, это мы знаем, — сказал Гиула. — Что ты понимаешь под высшими цивилизациями?

— Наша современная земная цивилизация всего лишь примитивное начало, — объяснил Чи. — Можно рассчитать, когда иссякнуть запасы энергии на Земле. До этого момента должны быть созданы предпосылки для освоения новых источников энергии. Первый из этих источников — наше Солнце. Теоретически возможно использовать его энергию. Это означало бы более высокую ступень цивилизации.

— С твоим тезисом о примитивном начале нашей цивилизации я с тобой охотно соглашусь, — сказал я, — иначе не было бы возможно, что мы несемся беспомощные по Вселенной.

— А дальше? — поинтересовался Гиула.

— Если человек хочет подчинить себе солнечную энергию, в далеком будущем он будет с пользой использовать весь Млечный путь. Это нельзя исключать, потому во Вселенной уже есть существа, которые достигли такого состояния.

— Но почему это должно произойти? — спросил Гиула.

— Возможно потому, что это закон сохранения видов в высшем понимании. Человечеству не останется иного выбора. Или оно будет исследовать и стремиться дальше, или оно погибнет.

Соня сказала: «Ты видишь далекое будущее, Чи, но люди еще не справились мл своим настоящим. Они ведут войны, чтобы захватить клочок земли…»

— И за власть, — добавил я. — Еще есть страны с высокоразвитой техникой, в которых все производится ни сколько для того, чтобы удовлетворить потребности людей, сколько чтобы извлечь прибыль и еще больше — власти.

— Это правда, этот анархический способ производства является препятствием, — ответил Чи. — Но люди выберутся и из этого загона — развитие доказывает это, и техника внесет свой вклад в то, что на Земле победит разум. Кто знает, возможно эти противоречия тем временем уже устранены.

— Ты был и остаешься мечтателем, Чи, — сказал Гиула.

— Все люди мечтают — у меня нет повода для того, чтобы быть пессимистичным. Жизнь не остается на месте, иначе она была бы бессмысленной.

Гиула громко рассмеялся.

— Чи, когда я слышу как ты говоришь, мне хочется плакать. Был ли еще совсем недавно смысл в твоей Суперновой? Где же разум в этой странной природе, покажи мне его! Почему звезды таращатся на нас час за часом? Что такое гравитация? Только не приводи мне свои физические законы. Например, были также произведены расчеты, что Солнце однажды расширится и займет все пространство известной нам на данный момент Солнечной системы. Я не верю в твои суперцивилизации, это не больше, чем мания величия. Жизнь это сон, ничего более — и даже не особо прекраснее. Возникновение и протекание, этому закону подчинено человечество.

— Возможно, — сказал Чи, — возможно и нет. Но даже если жизнь всего лишь сон — почему мы должны его отбрасывать? Разве не есть смысл в том, чтобы хорошенько и красиво обустроить Землю и наслаждаться этим сном до самого конца?

— О какой Земле ты говоришь, Чи? — спросил я. — Здесь наша Земля, «Чарльз Дарвин», названная по имени натуралиста, который причислил историю сотворения мира в первой книге Моисея к сказочной литературе. Только здесь больше не возникают виды, и здесь нет естественного отбора.

— И все же мы живем, — ответил Чи.

— Ты называешь это жизнью?

Паганини заполз в кабину. Я показал на него.

— Посмотри на него, Чи, подобие Бога, наше отражение. Он определяет наш путь.

— И путь Земли, если разуму не суждено победить, — бросил Гиула.

Лицо Паганини было ужасно бледным. Его взъерошенная борода придавала ему запущенный вид. Он затряс головой и начал петь: «Я птица с зелеными перьями, и я полечу от звезды к звезде…»

— Прекрати, Дали, — сказала Соня. — Давай, сядь рядом со мной.

Он послушался.

— Порой я не знаю, человек ли я, — задумчиво сказал Гиула. — Мы разговариваем, мы можем общаться — а что мы еще можем? Человеку нужно ходить в театр, он должен менять одежду и чувствовать, когда дует ветер и когда идет дождь. Дождь — знаете ли вы еще, что это такое? Дождь…

— Прекрати, Гиула! — отчаянно закричала Соня, — я прошу тебя, прекрати!

Паганини потихоньку напевал.

— Я буду летать и найду его. И тогда я спрошу его…

— Кого ты найдешь и спросишь? — спросил Чи.

— Его, — торжественно ответил он, — его, который в ответе за все. Я все скажу ему.

— У меня скоро иссякнет терпение, — пробормотал Гиула. — Притворись же хотя бы раз обезьяной, Паганини, я хочу видеть своих далеких предков…