Неоцененная попытка

Наш престиж в глазах Джонсона явно возрос.

Из кинофабрики — длинного низкого здания со служебными кабинетами по фасаду, цехами и техническими лабораториями на задворках — вышел служитель и принял у нас чемодан с роликами. Джонсон провел нас через боковую дверь и кого-то окликнул — имени мы не разобрали. Неизвестный оказался киномехаником: он забрал коробки с пленкой и скрылся в кинобудке. С минуту мы посидели в мягких креслах, но вот механик звонком возвестил, что все готово. Джонсон посмотрел на нас, мы кивнули. Он нажал выключатель, вделанный в подлокотник кресла, и верхний свет потух. Сеанс начался.

Фильм шел час десять минут. Мы неотрывно следили за Джонсоном, как коты за мышиной норой. Когда на экране появилась надпись «Конец», Джонсон нажал на кнопку, чтобы включили свет, и повернулся к нам.

— Откуда у вас эта лента?

— Ну как, найдем общий язык? — улыбнулся Майк.

— Общий язык?! — с жаром выпалил Джонсон. — Еще бы! Получится грандиознейший фильм, каких еще свет не видал!

Из будки вышел киномеханик.

— Слушайте, вот это фильм так фильм! Откуда он взялся?

Майк покосился на меня. Я предупредил:

— Только никому ни слова.

Джонсон посмотрел на киномеханика, тот пожал плечами:

— Моя хата с краю.

Я подсунул им крючок с наживкой:

— Этот фильм снимался не в Соединенных Штатах. А где именно — значения не имеет.

Джонсон тут же клюнул, разом проглотив и крючок, и леску, и грузило:

— В Европе! Ну конечно. Гм… Германия. Нет, Франция. Россия, возможно Эйнштейн, или Эйзенштейн, как его там зовут…

Я мотнул головой:

— Неважно. Всех ведущих актеров либо нет в живых, либо они уже не снимаются, но вот наследники… вы же понимаете…

Джонсон понимал.

— Совершенно верно. Рисковать нет смысла. А где остальной материал?

— Кто знает? Нам и так повезло, что столько сумели сохранить. Удастся сделать фильм?

— Безусловно. — Он на минуту задумался. — Пригласите сюда Бернстейна. А еще лучше Кесслера, и Маррса заодно.

Механик ушел. Через несколько минут в зал вошли трое мужчин: крупный, плотного сложения Кесслер, за ним молодой, нервно куривший Маррс и Бернстейн, звукорежиссер. Нас представили друг другу, и Джонсон спросил, не возражаем ли мы против вторичного просмотра.

— Нет. Нам этот фильм нравится еще больше, чем вам.

Тут мы, пожалуй, дали маху, поскольку, едва фильм закончился, как Кесслер, Маррс и Бернстейн буквально засыпали нас изумленными вопросами. Мы им ответили так же, как и Джонсону. Но нам было приятно, что они с таким интересом отнеслись к картине, о чем мы им и сказали.

— Любопытно, кто оператор? — Кесслер хмыкнул. — Лучшая работа, клянусь дьяволом, с времен «Бен Гура» [1]. Оператор что надо.

Я повернулся к нему.

— На этот вопрос я как раз могу ответить. Снимали те самые парни, с которыми вы сейчас беседуете. Спасибо на добром слове.

Все четверо вытаращили глаза.

— Это правда, — подтвердил Майк.

— Надо же! Вот это да! — не удержался Маррс.

Они смотрели на нас с явным уважением. Это приятно щекотало наше самолюбие.

Затянувшееся неловкое молчание нарушил Джонсон:

— Что там у нас дальше по программе?

Мы приступили к обсуждению практических деталей.

Майк, как обычно, сидел прикрыв глаза, внимательно вслушиваясь в разговор и предоставляя мне возможность говорить за двоих.

— Фильм надо полностью озвучить.

— С удовольствием, — отозвался Бернстейн.

— По меньшей мере десятка полтора, если не больше, актеров, внешне похожих на ведущих персонажей, которых мы вам показали.

Джонсон уверенно заметил:

— Это несложно. В архиве Отдела подбора киноактеров есть фотографии всех актеров со времен возникновения Голливуда.

— Знаю. Мы проверяли. Но по причинам, которые я уже излагал мистеру Джонсону, актерам придется работать за наличные и забыть о последующих отчислениях.

— Пари держу, что эту работенку поручат мне, — простонал Маррс.

— Угадал, — отрубил Джонсон и обратился ко мне: — Что еще?

— Пожалуй, только планы проката фильма, которых у нас пока нет. Надо будет прикинуть.

Джонсону мои слова явно пришлись по вкусу.

— Проще простого. Один взгляд на рекламный киноролик — и компания «Юнайтед Артистс» на самого Шекспира плюнет.

— А как с недостающими эпизодами? — вмешался Маррс. — Имеете на примете сценариста?

— Что-то вроде режиссерского сценария у нас есть или будет примерно через неделю. Хотите пройтись по нему вместе с нами?

Он с готовностью согласился.

— Каким временем мы располагаем? — вступил в разговор Кесслер. Работа предстоит большая. Когда желательно ее завершить? — В обиход уже вошло сплоченное «мы».

— Вчера, — отрезал Джонсон, вставая. — Есть у вас идеи насчет музыкального сопровождения? Нет? Попробуем договориться с Вернером Янссеном и его ребятами. Бернстейн, с этой минуты вы лично отвечаете за эту картину. Кесслер, соберите свою команду и просмотрите фильм. Маррс, перетряхните в архиве досье актеров вместе с мистером Левко и мистером Лавиадой, когда им будет удобно. Держите с ними связь в отеле «Коммодор». А сейчас я попросил бы вас зайти ко мне в кабинет — обсудим финансовые условия.

Все прошло как по маслу.

Я вовсе не хочу сказать, что работать было легко. Ничего подобного. Несколько месяцев подряд мы трудились в поте лица. Чего стоило разыскать единственного актера, действительно похожего на Александра Македонского.

Это был молодой армянин, потерявший всякую надежду получить хоть какую-нибудь роль и уехавший на родину в Санти. Актерские пробы, репетиции, перебранки с костюмерами, декораторами и бутафорами, оборудовавшими съемочную площадку и делавшими декорации. В общем, хлопот у нас было по горло. Даже Руфь, задобрившая отца ласковыми письмами, честно отрабатывала свое жалованье. Мы поочередно диктовали ей различные варианты, пока наконец не подготовили сценарий, который удовлетворил и Майка, и меня самого, и юного Маррса, который был настоящим докой по части диалогов.

Я имею в виду другое: расположить к себе видавших виды профессионалов, которые присутствовали при взлетах и закатах десятков кинокартин, от приключенческих супербоевиков до всякого барахла, оказалось для нас делом легким и благодарным. То, что мы сумели сделать, действительно произвело на них впечатление. Кесслер огорчился, когда мы отказались участвовать в съемках недостающих эпизодов фильма. Мы хлопали глазами, ссылались на занятость и выражали полную уверенность в том, что он сумеет сделать это не хуже. Он превзошел себя, да и нас тоже. Не знаю, что бы мы делали, попроси он у нас какого-нибудь практического совета. Оглядываясь назад, я прихожу к мысли, что ребятам, с которыми мы познакомились и сотрудничали, изрядно надоело иметь дело с набившими оскомину второразрядными кинокартинами и они обрадовались встрече с людьми, понимающими разницу между глицериновыми слезами и подлинным искусством и не скупящимися уплатить пару лишних долларов. Думаю, они отнесли нас к категории ловких дельцов с туго набитой мошной.

Наконец хлопоты остались позади. Все собрались в просмотровом зале мы с Майком, Маррс и Джонсон, Кесслер и Бернстейн, а также остальные члены съемочной группы, которые делили с нами эту поистине титаническую работу, и увидели на экране плод своих усилий.

Фильм вышел потрясающий. Каждый поработал на славу.

Когда на экране появился Александр, это действительно был Александр Великий. (Молодой армянин получил заслуженную премию.) Вся ослепительная гамма красок, вся роскошь, великолепие и блеск на экране, казалось, обжигали душу. Даже мы с Майком, видевшие все это в действительности, сидели на краешках кресел, впившись глазами в экран.

Подлинный реализм и размах батальных сцен — вот что, на мой взгляд, обеспечило успех фильма. Кровавый бой, конечно, увлекательное зрелище, когда знаешь, что все это выдумка, что мертвые вот-вот воскреснут и пойдут обедать. Но когда такой военный обозреватель, как Билл Моулдин, посмотрев фильм, выступает с восторженной статьей о том, как схожи тяготы и удел пехоты во все эпохи и времена, — будьте уверены: Моулдин знает, что такое война. Как, впрочем, и пехотинцы из разных стран мира, которые в своих письмах сравнивали битву Александра Македонского при Арбеле с боями на плацдарме у Анцио и в Аргонне. Измученный, далеко не безразличный к своей судьбе крестьянин, который устало бредет, отмеривая милю за милей по пыльным равнинам, и кончает свой путь смердящим, голым, израненным трупом средь роя жирных мух, — чем отличается он от другого крестьянина, который вместо сарисы [2] держит в руках винтовку? Это мы старались подчеркнуть особо, и преуспели.