Путь империи

Во время всего перелета Эйлле проводил языковое запечатление каждый раз, когда отходил ко сну, но его словарный запас был пока ограничен. Во всяком случае, эти человеческие слова были ему незнакомы. Эйлле пообещал себе, что попросит Яута найти их.

— Похоже, мне предстоит интересная задача. Для меня будет честью принять участие в ее решении.

— У людей это называется «грязная работа», — Каул сжал кулаки. — Местных нужно постоянно воспитывать. В лицо они говорят тебе одно, а стоит отвернуться — делают совершенно противоположное. И утонченности Плутрака здесь не место. Если считаете, что не сумеете сделать все, что может потребоваться, вам лучше сразу подыскать менее ответственную должность.

Яут внезапно заволновался. Он переминался с ноги на ногу, шевелил руками, словно не знал, какая поза окажется уместной. Дать этому беспорядочному движению какое-то толкование было невозможно. Некоторое время Эйлле наблюдал за старым воином, но так и не понял, что тот хотел ему передать.

— Я сделаю все, что потребуется, Главнокомандующий Каул, — Эйлле развернул уши. — Губернатору достаточно лишь приказать.

Каул не ответил. В наступившей тишине было слышно, как шумит воздух в фильтрах. Голографическая карта вращалась, точно планета вокруг своей оси, ее огни притягивали взгляд.

Каул, Эйлле, Яут — все трое просто наблюдали. Эйлле сосредоточился на своем времячувстве, добиваясь, чтобы все вокруг казалось неподвижным. Он хотел понять, что скажет Каул, но в голову ничего не приходило. Потом откуда-то сзади донесся негромкий вздох Яута, и Эйлле позволил себе восстановить обычную скорость восприятия.

— Сражения в секторе Маркау закончились, — внезапно произнес Дэно. — Только что поступило сообщение о том, что фракция Полной Гармонии нанесла поражение фракциям Истинной Гармонии и Мелодии. По некоторым признакам, события будут и дальше развиваться в этом направлении. Дальнейший ход течения читается неоднозначно, но большинство экспертов считают, что это произойдет скорее раньше, чем позже.

Эйлле снова устремил взгляд на карту и даже подошел поближе, чтобы понять смысл непрерывного перемещения этих крохотных огоньков — розовых, зеленых и янтарных.

— Зачем? Сразу после такого крупного сражения…

— Кто знает? — отозвался Каул. — Пока никому не удалось понять, чего на самом деле хотят Экхат… кроме одного: что они хотят остаться одни во Вселенной.

Глава 2

— Я узнал, что новый Субкомендант происходит из очень влиятельного клана!

Это было первым, что услышала Кэтлин Стокуэлл, едва доктор Кинси перешагнул порог ее комнаты.

— Плутрак, ни больше ни меньше! Может, он даст мне интервью для моей книги — как ты думаешь?

Ошарашенная, она оторвалась от компьютерного терминала за которым сидела в окружении груды истрепанных книг, принесенных из библиотеки. И уставилась на профессора — помятого человека средних лет с широким лбом, кожей цвета яофе с молоком и курчавыми серебристыми волосами, — словно видела первый раз в жизни.

Кэтлин уже почти пять лет училась в Университете Нью-Чикаго, в центре Мичигана. Получив прошлой зимой степень бакалавра истории, она уже писала докторскую диссертацию и работала лаборанткой у своего научного руководителя, доктора Джонатана Кинси.

Кинси специализировался на американской истории, но два года назад загорелся идеей написать книгу по истории джао. Каким-то образом он умудрился выбить у Губернатора Земли разрешение на исследования и даже заручиться невнятными обещаниями сотрудничества. Кэтлин подозревала, что причиной были скорее невнимательность и недопонимание, нежели настоящее одобрение. В культуре джао, похоже, не существовало понятия «истории» в привычном для людей смысле. Дело не в том, что джао не интересовались собственным прошлым — напротив, они относились к нему очень трепетно. Однако этот интерес заключался скорее в сохранении преданий клана и их изустной передаче от родителей детям. Это были истории, но не история — наука, какой ее представляют себе люди.

За месяцы, проведенные вместе, Кэтлин очень привязалась к профессору Кинси. Но уже не в первый раз она сожалела, что проницательность и эрудиция — не единственные качества, которые делают ее научного руководителя похожим на «сумасшедшего ученого» из комиксов.

— Категорически не советую, — произнесла она со всей твердостью, которую можно было выразить, понизив голос ДО полушепота. Банле, телохранительницы — а вернее, тюремщицы Кэтлин — видно не было, но она наверняка стояла в коридоре, прямо у входа в комнату.

— Ты уверена? — не сдавался профессор. — Не спорю, ты гораздо лучше разбираешься в обычаях джао, я первый это признаю, но… Такая возможность! Он же из Плутрака, Кэтлин. А Плутрак — быть может, самый уважаемый из всех ныне существующих коченов джао!

Кэтлин покосилась на дверь, от всей души желая, чтобы с голосом у профессора стало так же плохо, как и со здравым смыслом. К несчастью, Банле блестяще владела английским, хотя ее полное имя звучало как Банле кринну нао Нарво.

— Возможно… — девушка более выразительно посмотрела на дверь и прошипела: — Только вряд ли Нарво согласятся с вашим мнением, профессор.

При этих словах Кинси наконец-то вернулся с небес на землю: Кэтлин поймала его встревоженный взгляд, брошенный в сторону коридора. Кочен, который возглавил Завоевание и получил право править Землей, был самым давним и самым яростным соперником Плутрака из всех, кто присутствовал на нынешней политической арене джао. И считал себя ничуть не менее прославленным, чем Плутрак.

По крайней мере, у людей создалось именно такое впечатление. Внутренняя политика джао представляла собой настоящие дебри. Строго говоря, «политика» джао была «политикой» в той же мере, что и «история». Однажды, улучив момент, когда Банле не было поблизости, профессор Кинси шепнул своей студентке, что при всех своих технологиях джао напоминают ему скорее древние варварские племена, чем цивилизованное общество. Впрочем, все эти хитросплетения отношений между кланами — «коченами» — имели для самих джао куда большее значение, чем политика для современного человека.

Временами, разбираясь в системе взаимоотношений джао, Кэтлин вспоминала рассказы своей ныне покойной бабушки о спорах и распрях между кланами ее предков, аппалачских горцев. Структуры управления в современном понимании этого слова у них, похоже, не было вообще.

«Ваш прапрадядя украл у нас свинью, но я, так уж и быть, не буду обращать на это внимания, поскольку ваша прапратетя вышла замуж за второго кузена моего прадеда, и потому что я видел, как их третий сын помогал возводить забор на земле, принадлежавшей дяде моего прадеда, пока его жена не умерла и он не женился на Уиддер Джонс, и незаслуженно доставшейся потом дочери Уиддер от ее первого брака с Томом Хоббсом. Поэтому я продам вам эту брагу по хорошей цене ведь в конце концов вы не обязаны во всем отчитываться за этого бездельника Хоббса…»

Такие истории очень забавляли Кэтлин, пока она была маленькой девочкой. Но когда тебе двадцать четыре, многие веши ты начинаешь воспринимать совершенно иначе. Подобно большинству ее предков-горцев, джао становились весьма агрессивны, когда дело касалось подобных вопросов. Давнее противостояние великих коченов Нарво и Плутрак могло сколь угодно напоминать вендетту Хэтфилдов и Маккоев [3], вот только масштабы были не те. И если противостояние перерастет в открытый конфликт, все человечество окажется между молотом и наковальней.

Ситуация усугублялась тем, что по каким-то причинам, о которых Кэтлин не имела ни малейшего представления, Нарво назначили «Губернатором» Земли одного из самых жестоких отпрысков своего клана — Оппака кринну ава Нарво. Его меры считались зверскими даже по меркам джао, к тому же, в отличие от большинства своих соплеменников, он был подвержен внезапным вспышкам безумной ярости. Кэтлин даже сомневалась, был ли он полностью в здравом уме, но об этом сложно судить, когда имеешь дело с инопланетными существами. Так или иначе, с таким же успехом они могли сделать правителем Энса Хэтфилда по прозвищу «Дьявол».