Там, на востоке

грозило смятением и бедой. Алина перестирала одежду гостя, развесила её в проветренной бане -- там и снаружи не увидать, и высохнет за час. Затворила тесто и, покуда печь держит жар, испекла пирог с гречневой кашей и жареным луком. Хотела сходить на холм, затеплить свечку на том месте, где скрипела Мефодьева мельница, но не решилась одна и поставила свечу на столе перед кружкой сливянки. Эх, дядька, как тебя сейчас не хватает...

Путник спал. Алина, пробегая по делам, порой приостанавливалась, касалась выпростанной из-под одеяла руки. Рука была живой, но холодной, словно где-то за сердцем ещё не мог растаять последний осколок льда.

Вот уже все дела переделаны. Изба чиста, хлев затворён, на столе -корчага парного молока и тёплый пирог, прикрытый рушником. Вечерний сумрак ещё не скоро, но поминальная свечка плачет всё ярче, и нет сил быть одной.

Спящий повернулся на бок, открыл глаза. Несколько мгновений смотрел непонимающе, потом проговорил:

-- Алина... А я боялся, что мне приснилось.

Алина, присевшая было на краю лавки, вскочила, придвинула отцову одежду:

-- На, вот, одевайся. Твоё ещё, поди, не высохло, -- а сама спешно убежала за печь, ненужно загремела ухватами.

-- Тебя впрямь Алиной зовут? -- донеслось из светёлки.

-- Ну...

-- А меня -- Гэр.

"Господи, что за имя? Не бывает у людей таких имён. Собака пристойней рычит. Может, понасмешничать гость решил?"

-- Кто ж тебя назвал так?

-- Мать, -- путник, уже одетый, шагнул в кухОнку. Отцовский наряд

сидел на нём мешковато, телом парень не вышел, а так -- человек как

человек. И в глазах нет насмешки, видать и впрямь Гэром зовут.

-- У нас таких имён не слыхано. Издалека идёшь-то?

-- Издалека. Я и сам не помню, сколько иду. И откуда -- не помню.

-- Говорят, по ту сторону земли море будет, а за ним снова земля, и люди живут. Ты, часом, не оттуда?

-- Может быть. Море я переплывал, да и не одно. Было даже, что чуть не утонул, а вот выплыл.

-- А куда идёшь?

-- На восток.

-- А что на том востоке-то? Ищешь что? -- Алина никак не могла понять странных ответов.

-- Не знаю, -- тихо ответил Гэр. -- Иду -- и всё.

А что он мог ответить девушке, пробудившей его от ледяного беспамятства? Он давно привык не оглядываться и никогда не возвращался к пройденному. Где-то в прошлом осталась полузабытая родина, ненужные друзья, мать, тихое: "Не уходи...", полное безнадёжного отчаяния. И всё-таки, он ушёл. Сила бОльшая, нежели он сам, вела его на восток. Порой он останавливался, но ненадолго, и едва появлялась возможность, снова пускался в путь. Он привык шагать прямиком, не обходя препятствий, и преграды падали перед силой, что вела его в никуда. Пустыни, топи, враги, злое колдовство не могли его остановить и, если не желали уступить дороги, то рассыпались в прах.

Как-то тиран одной из далёких земель, полагавший себя непобедимым, велел бросить странного чужеземца в тюрьму, и на целый месяц поход Гэра замер. Владыка и думать забыл