Тупая марсианка

- Послушайте, кто просил вас забивать ей голову всякими идеями?

Алан пожал плечами и посмотрел на него в упор.

- Довольно глупый вопрос. Но уж коли на то пошло, почему бы ей не иметь в голове идей? Что в этом плохого?

- Вы знаете, что я имею в виду.

- Не понимаю людей, которые не могут прямо сказать, что они имеют в виду. Может быть, попробуете?

- Хорошо, попробую. Я имею в виду, что вы явились сюда со своими всякими штучками и учеными разговорами и с самого начала стали совать нос не в свои дела. И с самого начала стали лезть к ней со своими любезностями, как привыкли, должно быть, там, дома.

- Да, так. Я рад, что вы заметили это.

- И вы думаете, я не знаю - почему?

- Абсолютно уверен, что не знаете. У вас мысли работают только в одном направлении. И вы думаете, со свойственной вам узостью мышления, что я собираюсь отбить у вас вашу девушку, и вас это возмущает ровно на сумму в две тысячи триста шестьдесят фунтов. Но вы ошибаетесь-у меня относительно нее неттаких намерений.

Дункан несколько мгновений молчал в замешательстве, потом взорвался:

- Она моя жена! Пусть она и тупая марсишка, но мне она законная жена, и как я сказал, так и будет.

- Пусть Лелли марсианка, "марсишка", как вы ее называете, пусть она даже ваша жена, хоть и не похоже на то, но уж в любом случае она не тупая. К примеру, поглядите, как она быстро научилась читать, стоило кому-то только показать ей буквы. Никто не справился бы с этим так здорово, а ведь она даже языка как следует не знала.

- А вас никто и не просил ее учить. Ей читать совершенно не обязательно, она прекрасно обходилась и без книг.

- Именно так и рассуждали рабовладельцы в старые времена. Я рад, что хоть в этом смог ей помочь, если ни в чем другом.

- А зачем? Да все для того, чтобы она на вас смотрела с восхищением. Как же, учитель, великий человек!

- Я с ней разговариваю так, как разговаривал бы с любой женщиной где бы то ни было, только немного попроще, может быть, - ведь у нее не было возможности получить образование. А если она считает меня лучше вас - я не могу с ней не согласиться.

- Я покажу тебе, кто из нас лучше... - начал Дункан, но Алан прервал его.

- Вряд ли это нужно. Я, когда ехал сюда, уже предполагал, что вы никчемный человек, иначе вы не очутились бы на такой работе. А когда приехал, скоро понял, что вы, к тому же, еще и подонок. Вы думаете, я не заметил ее синяков и ссадины?.. Аскарида ты несчастная!

В пылу ссоры Дункан не мог вспомнить, что такое аскарида, но ясно понял, что это - не комплимент. Никому такое с рук не сходило. Он уже готов был броситься на обидчика с кулаками, но, как ни был разъярен, все же сдержался. Двадцать лет в космосе многому его научили - еще совсем юнцом он на собственном опыте убедился, что нет ничего бессмысленнее и нелепее, чем драка в состоянии невесомости. И тот, кто лезет первый, выглядит только смешнее.

Оба они еще порычали друг на друга, потом успокоились. Инцидент как будто забылся. Оба рассудили, что худой мир лучше доброй ссоры, а им слишком много приходилось бывать в обществе друг друга.

Алан по-прежнему совершал поездки на маленьком вездеходе, который он привез с собой. Он производил разведку отдаленных участков спутника, привозил много образцов скальных пород, проводил их анализ в своей небольшой лаборатории и, наклеив ярлычки, аккуратно складывал в ящики. В свободное время он, как и прежде, занимался с Лелли.

Дункан в душе сознавал, что Алан возится с Лелли, в основном от нечего делать, но так же прекрасно он понимал, что совместное времяпрепровождение и общие интересы не могут их не сблизить. Пока между ними не было ничего такого, на что он мог бы указать пальцем, но ведь Алану предстояло жить на станции еще почти девять месяцев, даже если его заберут вовремя. Рано или поздно между ними начнутся шашни, а там, глядишь, станут на него, Дункана, смотреть, как на досадную помеху, которую лучше бы убрать. Предусмотрительный человек не должен до такого доводить, профилактика лучше всякого лечения. Конечно, следует все сделать. тихо-мирно, без шума...

Шума не было.

В один прекрасный день Алан, как обычно, отправился на разведку на противоположную сторону спутника. И не вернулся. Вот и все.

Лелли, опять же, никак не показала, что она думает о случившемся, но кое в чем она, пожалуй, изменилась. Несколько дней она почти не отходила от окна в большой жилой комнате, прислонившись к стеклу, уставившись в черноту. Она, конечно, ничего уже не ждала, не надеялась на его возвращение - она так же хорошо, как и Дункан, знала, что по истечении тридцати шести часов ждать больше некого. Она ничего не говорила. Ее выражение лица не изменилось - все то же легкое удивление. Только в глазах можно было заметить что-то новое, как будто жизнь ушла из них, спряталась глубже, затаилась.

Дункан не знал, догадывается ли она о чем-нибудь. Он не решился задавать ей наводящие вопросы, побоялся натолкнуть на догадку - разу-меется, если она сама уже не догадалась.

Он нервничал, не признаваясь самому себе, что боится ее. Он оставил ее в покое, предоставил ей сколько угодно торчать перед окном, хотя в прежние времена быстренько погнал бы ее, нашел бы ей работу. Неуютно ему стало на станции, беспокойно - он-то ведь прекрасно знал, что ей, при всей ее ограниченности, не так уж трудно подстроить ему какую-либо каверзу, а в космосе любая неполадка кончается печально. Он внимательно следил за ней, когда она готовила пищу, и не притрагивался к еде, пока она не начинала первой. Он так и не смог понять, догадалась ли она, не подозревает ли его. После гибели Алана она ни разу не произнесла вслух его имени...

Подавленное настроение у нее держалось с неделю. Потом она резко изменилась. Больше не подходила к окну. Вместо этого она с головой ушла в чтение, читала жадно и без разбора. Дункану была непонятна ее страсть к книгам, он этого никоим образом не одобрял, но решил не вмешиваться. Пусть читает, бог с ней, лишь бы не раздумывала о всяких неприятных вещах...

Жизнь текла своим чередом, месяц за месяцем приближали Дункана к окончанию его срока службы на станции. Против своей воли он убеждался, что его мнение о прирожденной тупости Лелли было ошибочным. Она вычитывала из книг такие вещи, о которых он даже не имел представления. Иногда, правда, довольно редко, она обращалась к нему за разъяснениями, и тогда ему приходилось выкручиваться весьма неприятное ощущение; но не мог же он показать этой марсишке, что чего-то не знает! Будучи человеком практичным, он имел сильное предубеждение против всякой книжной мудрости, и частенько, вместо объяснения, твердил ей, что в книгах пишут много ерунды, потому что все эти писаки не знают настоящей жизни, как знает ее, к примеру, он. И он вспоминал различные случаи из собственного опыта, приводил ей всевозможные примеры, сам не замечая, что учит ее.