Под кометой

Дождались, кричал Клавдий, размахивая над головами слушателей черным посохом. Сгорите, потому что не чтили алтарей и служителей неба, не поможет вам теперь ни наука, ни политика!., будете молиться и молитва не спасет, суд окончен и все вы осуждены на смерть в небесном знамени. Жрец пошел с холма, продолжая выкрикивать бессвязные угрозы. За ним двинулась кучка людей, из которых одни плакали, а другие ругали Клавдия и бросали в него горсти песку. Какой-то мальчишка, взмостившийся на стену, вылил на Клавдия ведро воды. Идя дальше по площади Веры я всюду видел такие же сцены. Толпа видимо еще не отдавала себе ясного отчета в значении предсказаний, делаемых жрецами, которые впрочем, никогда не переставали пугать суеверное население Гелиополиса местью неба. Эти служители алтаря походили на содержателя зверинца, у которого в кармане ключи от клеток с хищными зверями. В любой момент клетки можно было отпереть и выпустить на беззащитное население свирепых голодных животных.

Припоминая все события, предшествовавшие гибели Земли, я могу с уверенностью сказать, что паника начала распространяться из квартала Веры. В то время, когда еще во всем остальном городе, занимавшем более тысячи квадратных вёрст, шла обычная жизнь, вокруг храмов уже происходили сцены, напоминающие последние дни земли. Огромные толпы людей, среди которых преобладали женщины, беспорядочно бросались от одного алтаря к другому; падали на колени, ползали в пыли по каменным плитам, молились или посылали проклятия. Мерные удары огромных медных гонгов сливались с погребальным пением и дикими выкриками прорицателей. Здесь у подножия алтарей рождался тот великий ужас, который впоследствии заставил миллионы людей покончить с собой прежде чем земля встретила комету.

Дни стояли ослепительно яркие и солнце пробиралось даже в самые темные углы храмов. Светлые пятна там и сям лежали на каменных ступенях, на полу и стенах, металлические украшения рассыпали снопы искрящихся лучей, облитые солнечным светом мраморные статуи казались ожившими. Пестрая шумная толпа придавала картине праздничный вид. В храме Озириса в то время, когда в одном углу шло торжественное служение, в другом толпа ткачей, пришедших из предместья, разбивала на мелкие куски священное изображение, топтала обломки и бросала в цветные стекла, осколки камня. Голубоватый дым от больших бронзовых жаровен смешивался с тяжелой белой пылью от обрушенных разбитых статуй. Уже в эти первые дни паники многие атеисты оказались вдруг в рядах людей верующих, а люди религиозные то и дело превращались в непримиримых врагов молчаливого божества. Схватки приняли настолько опасный характер, что правительство хотело послать в квартал Веры войска и полицию, но так как по 176 статье основных Гелиополисских законов вооруженные люди не могли входить в храмы, то в парламент был спешно внесен законопроект от отмене этой статьи «по случаю совершенно исключительных обстоятельств», как было сказано в объяснительной записке. К сожалению прения в парламенте очень затянулись, потому что на этом вопросе лидер консерваторов задумал провалить либеральное министерство. Противники спорили до тех пор, пока человечество осталось без всякой религии. Весь город был занят событиями на площади Звезды больше чем кометой, которую впрочем пока еще видели одни астрономы.

Глава III

Концерт на аэропланах. — Кладбище старой земледельческой культуры. — Одичавшие люди. — Война, превратившаяся в стихийное бедствие. — В обсерватории. — Мнение бродячего о золотом веке

Шестнадцатого августа утром редактор попросил меня съездить в главную обсерваторию. День выдался очень жаркий. Замечу кстати, что по словам метеорологов, последнее лето было жарче всех тех, о температуре которых сохранились записи. Когда я поднялся на крышу башни, с которой отправлялись аэропланы, небо показалось мне раскаленным медным куполом, висевшим над ослепительно белым городом.

На площадке, окруженной высокой решеткой собрались члены музыкального общества, дававшие в этот день концерт в высших слоях атмосферы. Закон строго воспрещал игру на музыкальных инструментах ниже трех сот метров над поверхностью земли. Это благодетельная мера была введена с тех пор, когда механические музыкальные инструменты начали представлять серьезную угрозу общественному спокойствию. Музыканты обзаводились дешевыми маленькими аэропланами или брали их на прокат и целыми роями, вместе со своими слушателями, кружились над городом. Рядом со мной летел толстяк, прижимавший к груди слепившую глаза медную трубу. Он принял меня за любителя музыки и размахивая платком, кричал:

— Невыносимая жара… позвольте познакомиться — Эрнст Тимболь, помощник нотариуса… Смотрите, скрипка уже начала!

Толстяк приложил трубу к губам, оглушительно затрубил и словно шмель начал носиться между аэропланами. Впереди согнув длинные ноги и вытянув шею летел юный флейтист; скрипач плавно описывал широкие круги, виолончель то взлетала к небу, то опускалась к стеклянному куполу над станцией аэропланов. Капельмейстер, помещавшийся в центре этого шумного роя, кричал в рупор:

— Маэстро, ради Бога не ниже трехсот метров! замолчите маэстро! поднимитесь еще метров на двадцать. Справа идет полицейское судно с мегафоном.

Для будущих людей, которые найдут от нашего мира только кучу обгорелых обломков, я поясню, что мегофоном назывался механический музыкальный инструмент, приводившийся в движение машиной в сто, пятьсот и более лошадиных сил. Это была адская музыка, от которой могли упасть самые прочные стены подобно тому, как пали стены древнего Иерихона.

Мегофоном, игравшим сонаты Бетховена была уничтожена вся великая армия негров, двинувшихся на завоевание Европы. На полицейских судах, поддерживавших порядок в воздушном океане были установлены самые слабые мегафоны, которые пускались в ход в тех случаях, когда надо было заглушить голоса ораторов, неугодных правительству или прервать незаконную музыку.

Я видел однажды как сотни скрипачей металась над синей дождевой тучей словно комары над прудом, а над ними как буря ревела полицейская музыкальная машина. На этот раз все обошлось благополучно и когда мой аэроплан повернул к востоку я видел музыкантов, расположившихся полукругом — два ряда слушателей впереди, и капельмейстера на верху на половину скрытого облаком. Часа два мы летели над пустынными лиловыми полями, окружавшими мировой город. Из корзины аэроплана эти мертвые поля напоминали грязное морское дно в час отлива.

Истощённая тысячелетней культурой почва без искусственных удобрений перестала питать растения, чахлые, мелкие кустарники, как лишаи расползались по голой земле. Глубокие овраги переплелись в густую сеть; заброшенные деревни, обрушенные насыпи, размытые дороги, заросшие сорною травою, напоминали, что здесь кладбище древнего непонятного нам мира, когда земледелие повсюду занимало миллион рабочих рук.

До какой степени жизнь этих древних людей отличалась от нашей, показывает описание их обедов. Они ели жареное мясо, мучнистые клубни, листья, корни и семена различных растений, которые возделывали на полях и около домов. Чтобы съесть огромное по объему количество пищи, требовалось не мало времени, а на переваривание её, по словам заслуживающих доверие историков, надо было от двух до трех часов; очень часто во время переваривания проглоченных растительных и животных веществ наши отдаленные предки спали или дремали сидя в креслах. Теперь мы питаемся пилюлями, в которых сконцентрировано все необходимое для поддержания жизни. Четыре или пять пилюль утром, до десятка днем и две или три вечером составляют всю пищу взрослого человека. Фабрики, химические лаборатории и заводы, на которых машины приводятся в движение силой морского прибоя и солнечной теплотой заменили хлебные поля, сады и скот древних. Самая величайшая революция в мире была произведена теми учеными, которые научили легко обращать неорганические вещества в органические и так как открытия в этой области следовали одно за другим очень быстро, а техника успевала использовать в больших размерах на фабриках и заводах данные, добытые в лабораториях, то и земледелие неожиданно очутилось на краю пропасти. Крестьяне вынуждены были забрасывать свои поля и направляться в город. Создалось великое переселение, нищих, разорённых людей, труд которых наука и техника сделали ненужным. Часть крестьян долго еще продолжала возделывать пшеницу, рожь и другие хлебные растения, но это было такое же выгодное и прибыльное занятие, как например, ручная работа ткача под стенами огромных фабрик, способных в одну неделю одеть население целого государства.