Снежок в аду

— По-моему, это вы должны делать нам предложения, разве не так? — парировал Хеманс.

— Отнюдь, — заявил я. — О том, были ли эксперименты в поместье Холлингхерст противозаконными и до какой степени, знаете только вы. Только вы знаете и можете описать детей, проживавших в поместье, а также аномальные обстоятельства их рождения, воспитания и все прочее. Если вы хотите объясниться и оправдаться, прежде чем полиция сделает собственные выводы, медлить не советую.

Нет, он не расхохотался — но и не очень-то испугался, по-видимому.

— Вы должны были установить личность тех, кого убили, — заявил он.

— Напротив, — ответил я осторожно. — Полиция не смогла отождествить тела с какими-либо людьми, находящимися в розыске. Государственными службами убитые также не зарегистрированы. Это само по себе уже создает почву для беспокойства. Ни вы, ни ваши коллеги не подавали заявлений об опекунстве над какими-либо детьми, поэтому полицейские никак не могут объяснить, как дети поселились в этом доме. И почему, учитывая факт их проживания в поместье, они, судя по документам, не посещали школу, не состояли на учете у врачей, не…

— Мы теряем время, — скривился Хеманс. — Если вы будете прикидываться незнайками, я лучше подожду формального допроса. Тогда мой адвокат сможет определить, о чем мне лучше умолчать.

— После пожара я говорил с одной из девочек, — сообщил я. — По ее словам, она не считала, что ее биологической матерью была обычная женщина. Это она от вас узнала?

— Мы сказали ей правду о ее происхождении, — ответил он.

— И в чем же состоит эта правда?

— Что она — плод научного эксперимента.

— Противозаконного эксперимента?

— Разумеется, нет. Ни я, ни кто другой из моих коллег никогда не пересаживали гены человека другим животным. Мы со всем тщанием старались оставаться в рамках существующих законов.

— Но вы не публиковали никаких сведений о своей работе, — парировал я. — Не подавали заявки на патенты. Даже по критериям частного сектора это необычная тяга к секретности.

— От публикаций мы воздерживались, поскольку работа не была завершена, — не сдавался Хеманс, — а теперь, благодаря вашему бесчеловечному вмешательству, не будет завершена никогда. Заявок мы не подавали, поскольку не были готовы. Впрочем, это вообще не ваше дело. Роли, Брэд и я имели возможность финансировать проект из собственного кармана.

— Полицейские не поджигали дом, — отметил я. — Не их вина, что ваши материалы и оборудование сгорели. Их уничтожение — ваших рук дело.

— Это не так, — солгал Хеманс. — Пожар начался случайно, в суматохе штурма.

— Дело не в том, что вы финансировали свои исследования сами, — заявил я, не давая сбить себя на другую тему. — Вы их держали в тайне. Старались засекретить изо всех сил. Судя по всему, свои опыты вы проводили на детях — детях, которые, с официальной точки зрения, все равно что не существуют. Будь это ваши собственные дети — и то эксперименты являлись бы противозаконными. Если же дети не ваши… здесь требуется много чего объяснить.

— А объяснение вам уже известно, так что давайте-ка без экивоков.

— Простите, — объявил я, — но мне ничего подобного не известно. У меня есть подозрения, что история, рассказанная девочкой, была всего лишь цветистой байкой, которую вы сочинили, чтобы приукрасить свои успехи. Мертвых не допросишь, так что у нас нет никакой возможности узнать, могли ли особи, которых генетики сочли свиньями в человеческом обличье, разговаривать, а не то что рационально мыслить. Я лично не сомневаюсь, что сцена в подвале была срежиссирована — как иначе эта троица сумела бежать, если выход, к которому они якобы направлялись, оказался блокирован?

— Возможно, они нашли другой, — рассудил Хеманс. — С кем вы разговаривали?

— Она назвала себя Алисой.

— Мы все называли ее Алисой, — заверил меня он. — Значит, среди убитых ее нет? И от снайперов она ускользнула?

— Ее найдут, — процедил я. — Неважно, кто она — свинья или человек, — ей нигде не укрыться. Куда бы она ни направилась, след останется. На дворе двадцать первый век. Теперь спрятаться невозможно.

— Это относится и к людям, которые за ней охотятся, — заметил он. — Одно дело — окружить дом в лесу, совсем другое — зачистка общенационального масштаба, которая затянется на несколько недель. Сколько беглецов вы ищете?

— А сколько всего было в поместье?

Хеманс удержался от улыбки, но явно сообразил: вот он, один из его лучших козырей. Если внушить нам, будто поросят было не четверо, а, допустим, семеро, наши поиски, вдохновленные этой ложью, продлятся очень долго. Он правильно рассудил, что «зачистку общенационального масштаба» (уместен ли тут этот термин — уже другой вопрос) утаить очень сложно.

— Зачем вы это сделали? — без обиняков спросил я. — Идея весьма странная. Что побудило вас попробовать?

— Доктор Хитченс, вы сами генетик, — ответил он. — Кто-кто, а вы должны понять.

Я считал, что уже понял. И решил, что пора доказать это ему.

— Если вы действительно это сделали, — проговорил я, — то напрашивается вывод, что получилось это у вас случайно. Ни за что не поверю, будто вы начали работу, уже предвидя истинный успех своего эксперимента в области прикладной гомеотики. Могу лишь предполагать, что вначале вы просто пытались определить границы пластичности эмбрионов. Вы не посмели бы наложить анатомическую матрицу человека на свиные эмбрионы, если бы предвидели блестящие результаты своего эксперимента. А едва обнаружив реальные способности малышей, поняли, что крепко влипли, поскольку не знаете, что с ними делать, — поэтому вы просто продолжали работу, тайно наблюдая за их развитием и недоумевая, как все это прекратить. Вероятно, вы были лишь благодарны полиции за вмешательство — ведь она переложила ответственность на себя.

Хеманс посмотрел на меня словно бы с уважением.

— Вы все твердите «если» да «если», — пробурчал он, — но на самом-то деле так не считаете, верно? Вы отлично знаете, что Алиса настоящая.

— Не знаю и знать не могу. А вот вы точно знаете. По-вашему, она очень умна?

— Умна, но не чересчур, — пробурчал он с деланной неохотой. — Развита не по годам, но ненамного выше нормы. Обычное человеческое дитя. Но, доктор Хитченс, ее родители, и вправду, были свиньями. Мы это действительно сделали — и мы готовы защищаться в любом суде, на который вы нас потащите. Мы готовы отстаивать свою идею любой ценой. Кстати, мне нравится кличка, которую вы нам придумали. «Прикладная гомеотика» звучит намного солиднее, чем Брэдов «гомеобоксинг». Если вы знаете, что мы занимались именно гомеотикой, то должны знать, что ее уже не задушить. Поздно!

Хеманс имел в виду не только то, что он и его коллеги готовы отстаивать законность своих экспериментов и ценность вытекающего из них нового биотехнологического метода. Он хотел сказать, что они будут бороться за статус людей для своих первых созданий. Может, он чересчур охотно смирился с ролью жертвы полицейского давления, но в то же самое время давным-давно спланировал линию своего поведения в этой роли. Вероятно, богом он сделался по воле случая — но от положенной богу ответственности за свои творения увиливать не стал. Этим он выгодно отличался от своих противников — нас. Нам только предстояло осознать свою ответственность. Мы ворвались в поместье, ничего толком не зная, но с сильным желанием пострелять. Моей вины в этом не было, но если кризис углубится, с меня будет такой же спрос, как и с остальных.

— А еще я предполагаю, что фокусы с изменением срока развития — это еще не все, — продолжал я. — Пусть гены свиней на девяносто восемь и шесть десятых процента гомологичны человеческим, этого еще недостаточно. Что бы вы ни говорили Алисе, немалую долю остальных генов вам пришлось изготовлять собственноручно. Возможно, вы копировали последовательности генов из контиг-библиотек, тиражировали в искусственной среде и заносили ретровирусами в эмбрионы, но это не оправдание для ваших действий. Человеческие гены есть человеческие гены, даже если изготавливать их с нуля, и, пересаживая их в эмбрионы свиней, вы нарушали закон.