Сердце бездны

Срочно требовалась страшная месть. И, случайно глянув на ближайшую лампу, Пит вдруг понял, что надо делать!

— Уф, ну и дурак же я! — Он со вкусом хлопнул себя по лбу. — Заговорился тут, а надо… А, Инга, ты же салага, [15] значит, должна меня слушаться, так?

Девушка с сомнением кивнула светловолосой, очень коротко остриженной головой.

— Отлично. Потрать минут пятнадцать, добеги до нашего хозяйства и передай моему заму одну бумажку. Я совсем забыл об этом, а по видеофону с ним не свяжешься — понимаешь, у нас там излучения и все такое… Помехи, нет нормальной связи! [16]

— Да. — Это прозвучало как полусомнение-полусогласие.

Инга прикидывала, не готовит ли Пит розыгрыш. Но поучаствовать в розыгрыше, затеянном этим высоким человеком с обманчиво хмурым лицом, было для нее не так уж и неприятно.

Тем временем тощий длинный энергетик, прислонясь спиной к невысокой толстенной яблоне, с самым серьезным видом накорябал электростилом на листке пластмассы: «Дельфину — приказ: подателю сего, как слишком уж скептическому элементу, дать 2 (два) щелчка в нос. Наказание не смягчать!!! Твой шеф, с приветом». Сложил листочек вчетверо, сплавил его края обратным концом стила, протянул Инге:

— Сбегай, а?

Девушка чуть заметно вздохнула: теперь записку раньше времени не прочтешь. Очень медленно — чтоб позлить Пита — поплелась из оранжереи и пошла по коридору — уже с нормальной скоростью. Подошвы ботинок великолепно липли к пластиковому полу: все время отдираешь ноги с некоторым трудом. Странно, ведь на «Титане» есть центробежная тяжесть, зачем же здесь приспособления для невесомости?

Повинуясь светящимся, алым указателям, в изобилии расклеенным по стенам около каждого разветвления коридора, морщась от этого цветового сочетания алое на голубом, — Инга добралась до энергоблока.

Денис Кукер (в просторечии Дельфин) был до предела недоволен и миром, и его обитателями — они-то веселились вместе с гостями! В конце концов, чтоб скоротать мерзкое дежурство, он начал внеочередную проверку систем.

По инструкции следовало зажечь предупреждающие транспаранты. Но… Посторонние по энергохозяйству не шлялись, присутствие подчиненных, а тем более начальства, на данной территории в данный отрезок времени было невозможным.

Поэтому не был включен ни один сигнал. Кукер (втайне от Барлоу) время от времени допускал это нарушение инструкции. И бед не бывало.

Инга Петере подошла к блоку конденсаторов. Посторонним совершенно не следовало лезть в него, но обходить все это хозяйство по длинному круговому коридору не хотелось. И раз экран оповещения горел спокойным серо-синим цветом, девушка не менее безмятежно нажала огромную белую клавишу на стене. Подождала, пока бронированная, отполированная до зеркальности дверь лениво уползала в паз. Улыбаясь, перепрыгнула через комингс и зашагала между рядами стальных, ослепительно отполированных кубов.

Она почти добралась до противоположного конца и радовалась, что сейчас попадет в нормальный коридор и перестанет жмуриться от этого сияния, идти почти вслепую.

И тут прохладный воздух мгновенно раскалился, распался на сеть снежно-белых молний, безжалостно отраженных в бесконечном металле…

Обстановка на «Титане» и «Дальнем» остывала медленно. Дельфин и его начальничек отдыхали на гауптвахте — после жуткого избиения на генеральском ковре. Сам Барлоу люто жалел, что он — не древний бог и не может вот так просто, без бумаг сбросить их обеих с неба на Землю. Инга третий день лежала в коме — что было невероятным, счастливейшим чудом. Ее непосредственный шеф, медик-1, Алексеев, с первых часов болезни подчиненной вдрызг поссорился с «малокомпетентными» коллегами-«титанами». Поэтому они не участвовали в лечении Петере. Но несколько раз на дню докладывали генералу, что пока «полуграмотный русский» решил придержаться верной методики. А медкомпьютеры «Титана» и «Дальнего», на время стыковки ставшие единой сетью, показывали, что риска для жизни девушки уже нет.

К началу четвертых суток Инга открыла глаза. Непривычные проблески темноватого, ледяного огня в них только подчеркивали бледность осунувшегося лица. Спокойно созерцая белый, полузеркальный потолок, она почти мимоходом спросила:

— Какая-то неприятность?

Петр Сергеевич Алексеев облегченно выдохнул, но счел своим долгом садануть об пол кардиолокатором — благо прибор был рассчитан и не на такое:

— Мол-лодец! Доложи по видео капитану! А денька через два еще генерал выдаст тебе причитающееся!

Пациентка созерцала потолок — только где-то под донышками зрачков плясала усмешка. Лицо — спокойно и холодно. Никаких эмоций.

И — ни одного взгляда на экран медкомпьютера, на данные о своем состоянии, которое, согласно машине, было далеко не блестящим.

Поздний вечер, почти ночь. В такое время освещались лишь служебные помещения — пустые, не гулкие только из-за звукоизоляции. Старпом «Дальнего» медленно двигалась по широкой трубе-туннелю. Мертво улыбалась — сама не зная для кого. Скорее для того, чтобы показать самой себе: все, все в порядке.

Но ей было страшно. ТО, что недавно утащило ее с вечеринки в оранжерее, опять пришло. ОНО появляется все чаще. Нина не возмущалась, не сопротивлялась только вот сегодня не выдержала, сбежала из каюты. Но сейчас уже полностью взяла себя в руки и шла назад — добровольно. И ОНО — ждало, когда она придет к НЕМУ по своей воле.

Она победила слабость. Только вот ноги почему-то все еще ватные. Да сжимает сердце, сильно сжимает…

Дверь с бело-черной пластиковой табличкой приближалась. В голове лениво крутилось какое-то полуреальное воспоминание — будто она идет от двигателей «Дальнего», к которым ее что-то не пустило, вроде бы одна из дверей заработала не так, не открылась на личный код старпома… Воспоминание все больше расплывалось, да оно и не казалось существенным. Может, ОНО использовало даже бегство от НЕГО в своих целях — какая разница?.. Главное, Нина возвращается…

Она, давая себе последнюю поблажку, немного постояла в коридоре, разглядывая витые буквы своей должности и Ф.И.О. Потом нажала кнопку замка, вошла.

И опять — приступ страха, паники. Чисто животный ужас не сознания — оно вроде б не боится, — а самой биологии, самого тела.

Автоматически засветилось золотое бра над кушеткой. Мягкие, тяжелые лучи потекли по «тисненым обоям». Стали почти живыми лица родных — на тоненьких пленках трехмерных фотографий, приклеенных к стенам. В полумраке дальнего угла на пульте бытавтомата слабо заиграли синтетические полудрагоценные камни — и их тоже приклеивала она сама, не в силах смотреть на стандартное безликое уродство этого терминала…

Рагозина села на кушетку — в ее каюте мебель никогда не убиралась в стены. Это немного не по правилам, но все же в Уставе нет прямого запрещения на сей счет. А постоянная, неизменная кровать так пахнет домом… Жаль, что у Нины нет брата. Тогда бы он нес честь рода. А она сама могла бы быть на Земле и не мучиться ощущением Пустоты за стенкой, не изматываться на ненавистных физических тренировках. И тем более никогда бы не встретилась с ЭТИМ…

Она мяла в тонких, нервных пальцах цветастое толстое покрывало — тоже не казенное, а сотканное еще прабабушкой из настоящей (!) овечьей шерсти. Шерсть немного кололась, это было приятно, это отвлекало… от…

Старпом знала, что так НАДО. И что следует гордиться тем, что ее используют — пусть даже это настолько неприятно для ее низшей сути. Ведь речь идет о счастье Родины, о благе Человечества…

Мутную, муторную волну страха давить было не легче и не труднее, чем всегда. Вот, случилось: ОНО, словно наконец уловив состояние Нины, вроде бы спешно помогло — перемены в состоянии сознания ускорились. Женщина с дикой, звериной благодарностью подумала о чуткости этих неизвестных людей, — и ее веки захлопнулись, как свинцовые бронированные двери. Тело стало далеким и чужим, осело на кушетку. Чернота перед глазами кружилась тяжким, жутким водоворотом, смывавшим весь мир. И со дна этой воронки поднимались испарения еще большего мрака…