На глубине

– Если ты думаешь, что это действительно возможно, то это здорово! – воскликнул Ренальд.

– Правда? – Винсент повернул к ним свое невыразительное лицо. – Посмотрите на себя. Кто вы? Что мы такое? Мы уроды на дне океана!

– Это лучше, чем смерть, – заметила Аманда.

– Так ли это? Жить там, где мы выросли, едва ли лучше, чем быть мертвыми. И уж точно не лучше это оказалось для наших друзей. Что думали об этом Колин, Дарла, Сергей?

Он не собирался никого ранить этим замечанием, но имена имели эмоциональный вес. Они вызывали воспоминания о друзьях детства, страдавших разрушающими, болезненными аутоиммунными болезнями. Экспериментальные средства лечения, больше похожие на пытки, не давали никаких результатов, и друзья, оказавшиеся генетическими ошибками, исчезали…

– Мы не свободны, – сказал Винсент уже тише. Он вспомнил десятилетнюю Мерсед, бывшую его лучшей подругой. Девочку с ужасным лицом барракуды, которая хотела увидеть солнце. Она поднялась в верхние слои океана, в зону фотосинтеза. Ее создавали для жизни на дне, поэтому в верхних слоях все ее белки денатурировали из-за пониженного давления. С их иммунными системами сейчас происходило прямо противоположное.

Мертвое тело Мерсед плавало в воде, пока ее не подобрали жители города – те жители, на которых не лежало проклятие ссылки на дно океана. Для всех выживших из поколения Винсента это событие стало жестоким напоминанием о том, что они никогда не увидят солнца.

– Мы не живем, – сказал он. – Люди заставили нас пожертвовать всем человеческим, чтобы мы смогли хотя бы существовать. Мы – человеческие мозги, живущие в неправильно собранных, чужих телах. У нас нет красоты, привлекательности, любви. Нет родителей. Нет детей. Нет семьи. Люди на Земле и в других колониях, даже заключенные, могут получать удовольствие от еды, видеть и чувствовать солнечный свет, смотреть в зеркало и не бояться собственного отражения.

– Мы – твоя семья, Винсент, – произнесла Аманда.

– Что ты такое говоришь? – спросил Ренальд у Винсента.

– Мы слишком долго мирились с обстоятельствами, слишком многое вытерпели. Мы лишились чувства собственного достоинства, когда наши предки, прибыв сюда, не нашли в себе достаточно мужества, чтобы признать: их путь окончен.

– Ты не собираешься делать лекарство? – спросил Ренальд.

– Я считаю, что у нас есть шанс исправить эту ошибку.

– Я не готова умирать, Винсент, – сказала Аманда.

Ренальд молча смотрел на него. Потом произнес:

– Наша смерть ничего не изменит. Города все равно собираются продолжать создание таких, как мы. Буквально – тебя и меня.

Винсент махнул рукой, словно рубанул топором.

– Хватит думать о выполнении миссии! Я не говорю о какой-то мечте, великой цели или вымирании. Слишком многое сделано ради страха, замаскированного под дальновидность. Речь идет о людях, о нас, и только о нас. Подумай о нас как о людях. Даже самому ужасному преступнику на Земле не приходится жить так, как живем мы.

– Я считаю, что бесцельно расстаться со своей жизнью – аморально, – заявил Ренальд.

– Ты слишком легко принял чужие правила, Ренальд. Подумай!

– Я ничего не принимал, Винсент. Я просто собираюсь выдержать до конца.

– Это слова Кента.

– Это мои слова. И я не прощу тебя.

Винсент и Ренальд смотрели друг на друга.

– Что это значит, Ренальд? – спросила Аманда.

Никто не ответил.

– Что это значит, Винсент? Прощать за что? Это про те эмбрионы, которые ты уничтожил в Паутине Шарлотты?

– Винсент ищет выход с точки зрения морали, – пояснил Ренальд. – Он знает, что я не смогу сделать лекарство от этой болезни так, как это может сделать он. Думаю, сейчас, после этой прелюдии, он заявит нам, что собирается убить себя. Проблема в том, что он потащит нас за собой, если сделает это сейчас. Он пытается найти решение, которое позволит ему не стать убийцей из-за бездействия. Вот он, наш храбрый моралист Винсент.

Винсент ничего не ответил, и Аманда уставилась на него большими пустыми глазами. Он подумал о Мерсед. Путь, который она избрала, всегда оставался открытым для него. Но он всегда опаздывал. Это касалось сделанных заявлений, принятых решений, споров о том, как следовало поступить первым колонистам. Он треснул изнутри. Тоска, разочарование, смех стонали, желая вырваться из тюрьмы громоздкой плоти. Винсент так и не стал тем, кем хотел. Он не стал ни отважным вестником, как Мерсед, ни защитником, как Кент. Он имел свои слабые и сильные стороны, как и все остальные, но только не там, где надо. Неспособные плакать, не имеющие век глаза Винсента смотрели на Ренальда и Аманду. Он плакал без каких-либо внешних проявлений – о потерянных друзьях, разбитых мечтах, о самом себе.

Все подумали, что Мерсед сошла с ума, сломалась, как многие другие. Но они с Мерсед знали, что солнечный свет содержит признаки человечности, которые у них отняли: красоту, наслаждение, страсть, любовь.

– Мы с Амандой закончим отсоединение базы от океанского дна, – сказал Ренальд. – Столкновение с астероидом произойдет в течение следующих девяноста минут. А ты решай, что будешь делать. Пойдем, Аманда.

– Я уже решил.

Их лица, словно мертвые рыбы во тьме, не выражали ничего, и Винсент не вложил в свою фразу ни толики чувства. Они ждали, и даже он ждал.

– Я последую за Мерсед.