Торжествующий мертвец

Предчувствие страшной беды было настолько сильным, что я бросил инструменты и поспешил к дому.

Из осторожности замедлив шаги, я стал тихонько приближаться. С веранды меня не было видно, но ради перестраховки я сделал крюк и прошел за изгородью. Вместе с тревогой росло чувство настоящего гнева. Каким же я был слепцом, что не видел происходящего у меня под носом. А теперь может случиться что угодно. Как же я раньше не понимал, что эта проклятая перекачка требовала встреч наедине или иной физической близости? "Я задушу его, - слышал я свои собственные слова. - Он заслуживает этого!" Мне казалось, что пальцы мои сжали шею этого существа, что время забежало вперед или как-то сжалось, отражая уже случившееся или то, что должно было случиться.

Октябрьский день подходил к концу, когда я осторожно вошел в гостиную.

С того места, где находился, Рауля видно не было. Но я ясно видел Дэни. Как и прежде, он сидел на старом плетеном стуле и читал книгу. Хотя сидел он весьма своеобразно. У него была странная застывшая поза человека, пристроившегося на краю стула и наклонившегося вперед. Последний луч розоватого света освещал его белокурую головку, лицо закрывала книжка.

Ужас и необъяснимое отвращение переполнили меня. Сильно испугало и вызвало тошноту что-то странное в позе Дэни, во всем его виде.

Тяжело дыша, я начал приближаться. Я двигался очень осторожно, но Дэни все-таки заметил или почувствовал это и стремительно вскочил. Книга выпала из рук.

Мне трудно описать выражение его лица в этот момент. Оно было как ужасный цветок. Как мы знаем, дьявол-обольститель губительную дань взимает особенно с самых молодых грешников. А то, что он дает в замен признается всеми менее охотно и всегда больше волнует. Вот и теперь то, что я узнал о плате за грехи моего сына, было ужасным.

Если бы мог, я бы забыл это. Лицо Дэни казалось пародией, издевкой над моей памятью о его детстве. Стянутое и резко очерченное, старое, но не такое, каким становится с годами. Глядя на него, я вдруг с мучительной ясностью почувствовал себя пленником вечности.

Внезапно мои раздумья прервал отчаянный крик Дэни. Я распахнул французское окно и бросился на веранду.

Где Рауль? Я успокаивал себя тем, что с Дэни ничего страшного не случилось. А моя главная задача - немедленно найти его мучителя. Неужели это существо исчезло? Нет. Я заметил его тяжело бегущим от веранды к кустарнику.

Я догнал его около каретного сарая. При моем приближении Он обернулся и неуклюже вытянул руку, чтобы оттолкнуть меня.

Мои руки сжались вокруг его горла. Прошло несколько секунд, а мерзкий тип молчал. Вдруг до меня донесся легкий шум. Говорят, что у некоторых обычно бессловесных существ в экстремальной обстановке появляется слабая способность издавать звуки. Так в кипящей воде в состоянии агонии несчастные омары издают свой последний слабый писк. Вот и сейчас раздался такой сдавленный крик. Это вызвало у меня глубокое отвращение.

Мои пальцы сжимались все крепче. Во время схватки я оттеснил Рауля к дереву, стремясь припереть его к стволу.

Однако ему удалось перехитрить меня, а может я просто поскользнулся. Во всяком случае мы оба рухнули на землю. Я оказался на нем. Он извивался и старался выбраться, все время ускользая от моих рук. А через миг - он и вовсе пропал.

В изумлении я поднялся и оглянулся вокруг себя. Рауль исчез. И никаких следов...

2

Наступили черные дни. Трудно даже передать, насколько черные. Хотя с исчезновением зловещего приятеля Дэни худшее казалось позади. Но сердцем я чувствовал, что это всего лишь передышка. История далеко еще не завершилась.

"Передышка... Нет, даже не передышка. Рауль изгнан, но его ужасное дело осталось. Дэни все еще болел. Его взгляд выражал испуг и неприязнь, как будто я был виновником его страданий. Он реагировал очень болезненно, если я приближался к его кровати и разговаривал с ним. Как ни обидно это признать, но потеря этого страшного паразита ввергла Дэни в самую настоящую прострацию. Теперь он уже не был похож на мальчика, которого Сесиль и я так любили.

Ну а жуткому увальню, принесшему нам столько бед, удалось вырваться из моих рук и бежать. Я полагал, что он вернется во Франция и не будет больше беспокоить нас. Возможно это или нет - я не знаю. Во всяком случае именно эту мысль я пытался внушить себе. Правда не обязательно и не всегда оказывается "печальнее" того, что ты воображаешь. А в данном случае присутствовало что-то такое, что не позволяло не принимать во внимание все обычные разумные объяснения.

Когда после бегства Рауля я вернулся в дом, Дэни находился в полуобморочном состоянии. Услышав шум убегающего по веранде человека, слуги бросились туда, нашли Дэни лежащим около стула. Они отнесли его в комнату. Придя в себя, он долго тихо стонал, пока не принял успокоительное, которое дал ему вызванный мной Годерих. Ночь прошла спокойно, наступил новый день. Как я уже упоминал, Дэни болезненно реагировал на мое приближение. Однажды он даже забаррикадировался от меня в своей комнате. Я просто с ума сходил, опасаясь как бы он не натворил с собой что-нибудь нехорошее. Годерих разделял мою тревогу.

Вы узнали что-нибудь новое об этом жутком существе? Оно исчезло? спрашивал он.

- Что-нибудь новое? но как?

- Теперь, когда его нет, говорить о нем будут более открыто, ваши слуги, например...

- Конечно, - согласился я. - Да... разговоров много.

Действительно, если раньше Дженни и Клара сдерживали себя, то теперь они высказывали мне все, что чувствовали или знали о Рауле. Правда, это не добавляло мне новых сведений о нем. Я так и сказал Годериху.

- А как вы объяснили слугам внезапное исчезновение этого типа?

- никаких подробностей я не сообщил. Очевидно, они догадываются, что я прогнал его. Не думаю, что их интересует, как он убрался, раз уж его здесь нет.

- Признаюсь, чувствую, что много сделать не смогу. Советую обратиться к психиатру.

Но к этому я еще не был готов. Может быть, меня несколько смущал укоризненный тон моего друга? Если да, то его тон был оправдан. Годерих не мог не почувствовать, что описывая финальную сцену, в разговоре с ним я не указал о подробностях...

Дэни настолько поправился, что уже смог покидать свою постель, комнату и иногда в одиночестве бродить среди кустов и по лугу. Но между нами сохранялось отчуждение. Моя осведомленность или частичная осведомленность о его страшном секрете вызывала у него ужас. Что-то жуткое заключалось также в настойчивых усилиях ребенка придать ситуации свою собственную удобную и как-бы оправдывающую версию - очистить, приспособить или смягчить ее, сделать более терпимой для себя, а также видеть во мне, а не в рауле своего врага.

Так не должно было продолжаться. Даже если бы я прожил до ста, мог ли я или он забыть то, что я должен еще помнить? Я бы всегда напоминал ему. Если он вырастет, а, может быть, это уже случилось, с чувством мучительной подавленности он пожелает моей смерти.

Неделю или около этого все шло без изменений. Я не знал, что на самом деле произошло с раулем, и это не давало мне покоя даже в его отсутствии. Вскоре после его исчезновения меня посетили из полиции Винчестер-сити.

- Приваче, - сказал мне констебль, я едва вспомнил фамилию этого типа, - не явился на участок через месяц после регистрации. У меня ли он?

Я правдиво ответил, что он удрал неизвестно куда.

- Удрал?

Я объяснил, что нарушитель правил был другом моего сына и что я практически ничего о нем не знаю. Уважаемый и, на мой взгляд, очень респектабельный констебль был неудовлетворен и озадачен.

- Он обязан был отметиться, как положено, - проворчал он. - Если он направился во Францию, то, как вы понимаете, в порту могут возникнуть некоторые затруднения и неприятности. Тем временем состояние здоровья Дэни продолжало улучшаться, по крайней мере, внешне. Он уже не выглядел таким бледным, появился аппетит. Однако усилились ночные шумы. Появилось и новое явление - насмешливое гиканье. В конце концов эти звуки стали настолько звонкими, что мне пришлось перенести свою спальню подальше от комнаты Дэни.