Рошка

И — всадник.

Как из ножен его выхватили в небо. Осеннее марево прострелено было солнцем, и всадник рос, конь прядал скачками, ближе, ближе…

Вскинув руку, скакал Рошка, и окровавленная ладонь словно горела.

Магуль сделал знак холуям, не торопитесь, мол, пусть подъедет поближе.

Разом завыли, рванулись собаки.

По лицам конвоя я понял, юнкер, что там, за спиной творится.

Они корчились, орали, как дети.

Ой, парень… Сдохну я, невмоготу говорить…

Город вспыхнул, как коробок, закричал огнем со всех концов. Зачадил вползаката. Занялся арсенал — грохнула пороховая башня. Охрана бросила подводы, как в тумане я видел… арестованные разбегались на волю.

Лошади бились в постромках.

И резкий крик перекрыл сумятицу. То по сизой траве, потеряв платок, бежала рыжая Мария, юбка, взмыв, обнажила колени.

Рошка замешкался, закрутил коня, весь потянулся к ней, улыбаясь, миг — и подхватил бы в седло.

Магуль, выпавший из двуколки, брошенной кучером, вырвал пистоль, выстрелил.

И бросило Рошку в пыль крестом.

Тут я словно в вате потонул. Проморгался на плацу, пыльный, в копоти. Вокруг меня собрались люди, я никого не узнавал. Отлежал в лазарете два дня, как закрою глаза — все виделось мне, как дорожный прах под телом меняет цвет на быстрый, алый… Этого не опишешь.

Стал я поправляться, героем прослыл в гарнизоне. Наплел им небылиц пострашнее, чтобы оправдать штатские шмотки.

А ротному вышла нахлобучка от начальства за самодурство, и скоро его от нас перевели.

Что? Нет, никакого колдовства не было. Просто я умолчал, а Рошка тогда на площади добавил… как подводы покинут город, начнется колдовство, и убережет свое добро тот, кто подожжет дом соседа. А как займутся кровли, пусть разбегаются без оглядки, может быть, порознь людьми станут.

Тогда все посмеялись друг перед другом, а про себя решили, что будут делать. Старая штука, а они купились, потому что умели жить похитрее.

Воля твоя, парень, можешь не верить, считай, что я тебе наврал сказку.

Нет, с тех пор я не выходил ночью. Не хватало духа, а случая не представлялось… Вот такие пироги…

Темнеет… Хочешь — ночуй у меня. В сарае найдется второй тюфяк.

О чем я думаю? Не твоя печаль. Ну, мне кажется, что такие города горят ой, как плохо… Да и мало ли в Ночной Логрии городов. Представляешь, Логрия соединится, а вторая половина — такая. Собаки, рвы… Ну, да, и рукава закатанные.

Молиться надо. Ничего поделать нельзя.

Э, постой! Ты куда? Дурак, что ты в одиночку сможешь? Вот, один уже допрыгался…

Подожди, я возьму короб. Товар… Да гори он, товар!

Парень! Я с тобой!

Ты что, ревешь что ли? Ну ладно, показалось… Дай мне руку, а то я робею. Правая сторона где? Ага…

Ну, юнкер… раз… два…

Господи!

_{28 мая 1998,}

_{Москва.}