Чудовище (СИ)

Эрик сначала похмурнел. Ждать Орвина было долго, но... Черт с ними, с танцовщицами. Точнее не так - пусть будут танцовщицы... И вино... И еще кто-то смазливый и доступный рядом.

Уже устраиваясь на шикарном, укрытом бархатом, ложе, смотря на то, как накрывают специально для него стол, как приносят блюда и предлагают вина, Эрик вдруг вспомнил о том, что такой жизнью он не жил слишком давно. Что почти забыл, как это отдавать приказы и следить лишь за тем, чтобы приказы незамедлительно и безоговорочно выполнялись, чтобы те, кто находятся рядом, лишь с почтением смотрели в глаза, ловя малейший намек, и услужливо пытались реализовать все твои доступные желания. И это... Это было действительно здорово.

Потому что Эрика больше не пугались. Потому что не видел в глазах у слуг Эрик брезгливости и тайного ужаса. Только услужливость. Только обычный испуг, только обычную рабскую покорность. Ведь у каждого, кто пришел обслужить важного господина, сверкали на руках драгоценными камнями браслеты невольников.

Когда был допит до дна пятый бокал вина, когда красивые, похожие, как сестры, смуглолицые девушки дотанцевали уже третий танец, когда белокурый, такой молодой, такой красивый мальчишка-стюард стал казаться слишком похожим на Ская, только тогда Эрик, откинувшись в сладкой неге на подушки, снова вспомнил слова седоволосого таксиста.

"Отрава против отравы"... и улыбнувшись - не горько и болезненно, а вполне довольно и пьяно, кивнув сам себе, ответом на мысли, вдруг расхохотался. Жизнь определенно налаживалась и без Ская.

А вот что происходило дальше, кроме как пьяным безумием и назвать нельзя было.

Помнил немного и отрывками.

И про белобрысого мальчишку, которого раздев, бросил поперек дивана и трахал долго, со злостью, не понимая ни почему, ни для чего он это делает. Удовольствия-то не было. Помнил, что паренек плакал, вырваться не пытался - не посмел бы, но стонал под Эриком явно не от страсти, а от плохо скрываемой боли. Потому, что не любовью действие было, а какой-то изощренной, придуманной пыткой и для мальчишки, и для Эрика.

Помнил, что кричал, обзывал самыми последними словами этого белобрысого, поставив перед собой на колени. Помнил, как приказал убираться, потому что не мог больше видеть рядом не Ская, а суррогат, бледную копию, подделку. Помнил, как ужасным монстром себя в это мгновение почувствовал. Помнил, как стало противно, как начало тошнить, как тут же в комнате, лежа не диване, блевал долго, до желудочных спазмов, просто на шелковые простыни. Как пытался докричаться до Ская, в перерывах между приступами тошноты. И боль помнил... Помнил как грудь горела от внутренней горечи. От того, что не уходил Скай из сердца.

А когда более-менее в себя пришел, когда хоть что-то соображать начал и дошло наконец что натворил, то нежданное солнце и тут пакость устроило. Закат в комнату хлынул, и небо, закрашенное в багровый с красным, заставило Эрика разрыдаться от того, что понял, невозможно из души Ская вытравить. Навечно и намертво он там. И никакая другая отрава не поможет. Потому что без Ская и самого Эрика бы не стало... Чудовищем Эрик без Ская становился. Уродом и монстром.

========== P.S. Возвращение

Глава 6. Воздух ==========

Воздуха не хватало. Скаю все время не хватало воздуха. Не мог даже вздохнуть нормально. И ждал, как спасение, маленькую пассажирскую яхту на Магриб, спрятавшись от навалившейся реальности в припортовом дешевом кафе. К заказанному обеду не притронулся, только кофе цедил уже третью чашку и думал о том, что ненавидит Тейю до сих пор слишком сильно.

Странно устроена человеческая память. Вот, казалось бы, что ему, Скаю, планета-то сделала? Но ощущение тоски и ужаса пришло и навалилось сразу же, как серовато-зеленое мутное небо увидел. И вспомнил. До мельчайшей подробности вспомнил то, что восемь лет назад именно здесь рядом с воротами комопорта в Рабских кварталах происходило. И космопорт с ядовито-яркими абстрактными рисунками на стенах вспомнил. Именно сюда отчим Ская привез. Именно через этот зал волок к стоянке каров, чтоб доставить в один из аукционных домой и продать навсегда. Скай даже помнил сколько за него дали. А дон Грей, получив за сделку семь золотых монет, не торгуясь, все документы на руки перекупщику отдал. Задачу свою полностью выполнив - избавился от Ская.

Зелено-серое небо давило на плечи, выжимало из легких запас кислорода даже сейчас. После того, как лайнер припланетился, после того, как Скай, снова испугавшись, чуть ли не последним из пассажиров через пост таможни в зал прибытия прошел и увидел это тяжелое небо, так сразу и задохнулся и от прошлого, и от теперешнего. Все перемешалось, безумным калейдоскопом картинки в голове прыгали. Выбежал из зала, думал хоть если не в космопорту, то на открытом воздухе легче станет. А стало только хуже. С прошлым лицом к лицу столкнулся. Вытравленную памятью цветную фотографию наяву увидел. Красноватое-блеклое в трещинах дорожное покрытие, голые седые деревья и недалеко, в паре километрах вверх по дороге, черные силуэты Рабских бараков и аукционных домов.

Запомнил же это все намертво.

А еще у памяти какой-то странный эффект оказался. Раньше помнил не детали, а именно эмоции и ощущения. Смазано все было и размыто. А сейчас как раз подробности всплыли. Ярко и больно одновременно. Помнил помост, сбитый из неструганных досок, помнил тахэ - грязное и воняющее почему-то болезнью и старостью, помнил, как причмокивал губами перекупщик, за подбородок Ская ухватив, лицо разглядывая. Помнил, как болела отметина, поставленная доном Греем - воровской знак, клеймо на плече. Помнил отчима, который был рад сделке и с удовольствием пересчитывал галлаксы.

И наконец-то вспомнил, почему воздуха не хватало. Отсюда же все началось. С Тейи.

Когда ошейник надели, вначале слишком сильно для острастки стянули обод, демонстрируя возможности устройства. И в настоящую удавку превратился ошейник. Точнее так - неволя настоящей удавкой стала. Дышать с тех пор всегда тяжело было. Свободно дышать - практически невозможно.

И до тех пор пока на руки вольную не получил, пока рабский чип не убрали, такие вот приступы паники, когда корчился из-за того, что вдохнуть не мог, были слишком частыми.

А сейчас вернулось все снова, будто Скай добровольно в эту самую неволю возвращался.

Чтоб хоть как-то в себя прийти, хоть как-то соображать начать о дальнейших планах и действиях, надо было спрятаться и от серо-зеленого неба, и от пейзажа на горизонте.

Забился перепуганным мышонком в первый подвернувшийся кафетерий, место нашел себе так, чтоб только барную стойку и видно было, и ожидая заказ, глаза закрыл, чтоб хоть как-то переключится на настоящее.

Думать о том, что с ним будет на самом Магрибе, когда дона Грея увидит, вообще не хотелось. Ненависть, как оказалась, слишком сильной до сих пор была. Но кроме ненависти вполне ощутимо страх горло сжимал. По-настоящему понял Скай, что боится отчима. Боится, что у того до сих пор право силы будет.

И снова захотелось все бросить и вернуться. К Эрику. На Галатею. В маленький домик у моря. К закатам и рассветам. Туда, где дышать можно было полной грудью, и где всегда рядом находился тот, кто в крайнем случае помочь мог и, обняв крепко-крепко, от всех бед защищая, сказать успокаивая: "Не бойся, дыши со мной. Я рядом".