«Если», 2008 № 11

Примерно то же самое случилось и со мной. Стоило прозвучать роковому слову «уволен», страхов моих как не бывало. Мало того, я ощутил чувство, близкое к восторгу. Прискорбный факт, что сам я лишаюсь места и снова становлюсь безработным, казался мелким и незначительным по сравнению с моей радостью при мысли, что дура железная наконец-то оступилась.

Развязно ухмыляясь, я вышел в коридор, однако перед дверью Труадия все же малость перетрусил и решил, что мудрее предстать пред грозны очи невидимым и неслышимым (для себя, естественно, для себя). Убрал звук, убрал изображение и двинулся, так сказать, по приборам, постоянно сверяясь с путеводными стрелками.

Будем надеяться, что мебель в кабинете не переставляли.

На ощупь открыл дверь, вошел. На бледно-сиреневом фоне возникли две тоненькие красные окружности, напоминающие мишени. Затем сработала распознавалка. Левой мишенью оказался Лёша Радый; правой, понятно, сам Труадий Петрович. Во рту у меня шевельнулся артикулятор, а в гортани отдалась неслышная дрожь динамика. Затем перед глазами выскочил значок в виде стульчика.

Мне предлагали сесть.

Что ж, спасибо.

Я нащупал нужную бусину четок и затребовал изображение стула в натуральную величину. Его и только его.

Посадка прошла успешно.

Мне уже было настолько все фиолетово, что ни о каких сожалениях, ни о каком самокопании не могло идти и речи. Я удивлялся лишь одному: откуда во мне взялось столько злорадства? Когда накопилось? «Допрыгался, козел? — с бесстыдным ликованием думал я о своем верном боте. — Ишь! В конкурсе он победил! Начальник отдела геликософии, вы только подумайте! Ну везло тебе какое-то время — по теории вероятности. И на этом основании ты возомнил себя выше Леонида Игнатьевича Сиротина? Да, лентяя! Да, пофигиста! Но человека, черт побери, человека! Который, по мнению одного бомжа из пьесы Горького, звучит гордо!..»

Гордиться принадлежностью к роду людскому! К этой раковой опухоли на теле планеты! До чего ж он, гад, меня довел?

Судя по тому, что левая мишень была обозначена пунктирно, Лёша, по своему обыкновению, молчал. Беседу вел исключительно Труадий Петрович — непрерывная линия, образующая окружность, опасно тлела алым.

Так прошло минут десять. А может, и больше. На этот раз за временем я особо не следил.

ЖЕЛАТЕЛЬНО ЛИЧНОЕ ПРИСУТСТВИЕ

Это еще зачем? Мы люди скромные, можем удалиться и на автопилоте.

Я включил изображение и звук.

Труадий Петрович уже не сидел за столом, он стоял. Лёша Радый — тоже. Оба смотрели на меня со странным выражением.

Встал и я.

— Н-ну… — недовольно пошевелив усами, буркнул наконец Труадий. — Будем считать, что ты оправдался…

«Будем» он произнес как «бум».

— Если бум не поддерживать, он быстро выдохнется, — изрек бот.

— Тоже верно… — подумав, согласился Труадий.

Глава одиннадцатая

Пару часов спустя в более спокойных условиях я прокрутил весь разговор от начала до конца. В принципе, автопилот — идеальный инструмент шантажиста. Скрытая камера, по сути дела.

Интересно, разрешат ли со временем предъявлять подобные записи в суде взамен свидетельских показаний? Видимо, если и разрешат, то нескоро.

Но это, я вам доложу, была сценка! Редкий случай, когда жизнь поднялась до уровня фильма, отснятого талантливым режиссером.

Нет, я не оговорился.

Попробуйте представить из любопытства, что перед вами не быт, а кино. По молодости лет я довольно часто так развлекался. Попробуйте — и вы ужаснетесь. Принято считать, что чем произведение ближе к жизни, тем оно талантливее. Бред. Страшно представить, какое количество обыденности надо промыть, чтобы получить одну крупицу искусства! Но обыденность в сыром виде… Боже, как отвратительно мы исполняем собственные роли! Станиславский наверняка бы завопил: «Не верю!»

Любительские съемки чужих застолий и свадеб — видели? Более бездарной актерской игры, чем в жизни…

Нет, даже не так. «В жизни не видел более бездарной игры, чем в жизни». Да, теперь гораздо лучше. Почти Ежи Лец.

Конечно, бывают исключения. Редко, но бывают. Например, запись, которую я только что просмотрел. Единственная к ней претензия: все снято с одной точки.

В кадре царил Труадий. Суровое недвижное рыло секьюритиобразного Лёши Радого мелькнуло раза два, не больше. Эпизодник. Статист. Зато какой типаж, какой типаж!..

Итак, запись.

Когда я вошел, глава ООО «Мицелий», мрачный, даже слегка спавший с лица, нервно елозя «мышкой» по коврику, считывал данные с монитора. Не удостоив взглядом, велел мне сесть.

Изображение нелепо мотнулось.

Безобразная операторская работа!

Затем Труадий прекратил мучать оргтехнику, поднял на меня траурные запавшие глаза и стал держать паузу. О как он ее держал! Сиди я перед ним собственной персоной, скончался бы в судорогах уже на третьей секунде. Но перед Труадием сидел бот, безмозглая железяка, гипнотизировать которую безнадежно в принципе. Вы никогда не пробовали убить кирпич морально? Попробуйте. Вас это многому научит.

Тем временем истекли положенные на паузу шесть секунд.

— Какие-либо проблемы, Труадий Петрович? — осведомился бот.

Труадий чуть отшатнулся и посмотрел на меня с восхищением. Почти влюбленно. С такой волшебной наглостью ему наверняка еще сталкиваться не доводилось.

— Только не надо прикидываться, Лёня, будто сам не понимаешь, что ты наворотил в наше отсутствие, — зловеще-вкрадчиво молвил он. Было, однако, видно, что геликософское мое спокойствие его смутило. Перед ним явно сидел ни в чем не повинный сотрудник. Либо не сознающий своей вины по крайней тупости. — Ты сломал нам всю стратегию, Лёня. Стратегию, которую мы выстраивали несколько лет… В самом деле, не понимаешь? — с сочувствием переспросил Труадий. — Ладно. Тогда давай с начала…

Говорил он долго и хорошо. Правда, я почти ничего не уразумел. Бот — тем более.

Красивое слово «стратегия». Не хуже чем «геликософия».

Та часть информации, которую мне удалось усвоить, заключалась, насколько я могу судить, в следующем: в итоге деятельности отдела мелкие зависящие от нас фирмы каким-то образом оказались за бортом (за бортом чего?), зато наметился альянс со злейшими конкурентами.

Вот к чему, оказывается, приводит бездумное нажатие на кнопки.

— Что скажешь, Лёша? — неожиданно повернулся Труадий к своему заместителю.

Тот отозвался не сразу.

— Прибыль возросла, — глухо и отрывисто сказал он.

— Разве?.. — Владелец «Мицелия» снова схватил «мышку» и принялся терзать компьютер. — Да… немного… — несколько озадаченно проговорил он наконец. — Но, во-первых, прости, не вижу пока причинной связи. И потом… разве дело только в прибыли?

— Да, — сказал Лёша Радый.

— Ну, не знаю! — Труадий Петрович откинулся на спинку кресла.

Был очень недоволен и раздосадован. — Может быть, я старомоден, Лёша, может быть… И все-таки моральные обязательства перед партнерами… — Он не договорил и, осунувшись, пристально всмотрелся в монитор.

Истекли шесть секунд.

— Могу я чем-нибудь помочь, Труадий Петрович? — осведомился бот.

Тот диковато взглянул на меня и не ответил. Не до того ему было.

Потом они заспорили с Лёшей Радым. Вернее, спорил Труадий, а Лёша односложно возражал. Разногласие касалось старой стратегии: восстанавливать ее, болезную, или же доламывать до конца? А тут еще выяснилось, что в результате моих и ботовых проказ наш основной конкурент оказался в зависимом от нас положении. Не в прямой, конечно, зависимости, но тем не менее…

Решили доламывать.

Потом оба зачем-то встали и с интересом посмотрели на меня.

Дальнейшее известно.

— Будем считать, что ты оправдался… — буркнул Труадий Петрович.

Кто оправдывался? В течение всего разговора бот произнес две, повторяю, две ничего не значащие фразы: «Какие-либо проблемы, Труадий Петрович?» и «Могу я чем-нибудь помочь, Труадий Петрович?»