Робот

Уж лучше бы никогда не посещала меня та мимолетная надежда, на которой я выстроил все, весь смысл собственного поведения, уже тогда, когда увидел его в голоде впервые. Выходит, что я выкаблучивался, целых три часа мерил взглядом стену универмага, чтобы, как последний дурак, спасти в его внутренностях собственные останки! А если бы даже мой двойник и жил...

Ведь он мог и не погибнуть на месте, сразу же - размышлял я в нарастающей панике. При столь резком замедлении темпа всех движений было крайне сложно оценить, как все произошло в реальности: то ли он изо всех сил ударился в склон пандуса, то ли всего лишь проехался по нему. Достаточно было какого-нибудь внутреннего кровоизлияния, наложившегося на потерю сознания. И никто не мог ему помочь, даже я сам. Если бы после этого полета он не смог бы подняться собственными силами и быстро побежать по направлению к шахте лифтов - его судьба была бы обречена.

Я резко расталкивал ртутные массы, чтобы вернуться на пару десятков метров назад, к самому склону пандуса. Только здесь, уже теперь - но не через несколько часов, во время следующего похода в город - мог я наконец узнать, кем же являюсь в действительности.

Я достал из кармана свой маятник - нитку длиной в метр с привязанной на одном конце зажигалкой. Еще раз именно эта простенькая нитка могла оказать мне неоценимую услугу. Боковая, вертикальная стенка пандуса образовывала огромный прямоугольный треугольник. Я проверил вертикаль и измерил ниткой величину катета, противоположного острому углу. Его длина составляла два метра. На гипотенузе я отложил свою мерку восемь раз. Величина угла становилась известной. Итак, это был классический бросок под углом в пятнадцать градусов к горизонту и с начальной скоростью в сорок метров в секунду. Теперь я взялся за блокнот и карандаш. Правда, несколько раз они выпадали из рук. И, как на злость, из головы вылетели все готовые уравнения. По правде говоря, я никогда и не пробовал их все запоминать. В течение десятка минут я выводил их из самых элементарных уравнений с самого начала. В конце концов оказалось, что время полета составляет две секунды, максимальная высота - пять метров, а дальность полета - целых восемьдесят метров. Понятно, что все расчеты относились к движению тела в вакууме. Пришлось учесть сопротивление воздуха, после чего я глянул в захваченный с собой план города. На одном из листов я обнаружил очень подробный рисунок окрестностей шахты. Судя по масштабу, стена дома располагалась в пятидесяти метрах от пандуса.

Я был уверен в том, что запас кислорода закончится еще до окончательного падения статуи. Но вот была ли она жива, была ли в сознании? Теперь и на этот вопрос я мог дать себе ответ. Я подплыл к колонне, где в замедленных конвульсиях оседали останки разбитого "ога".

Как было мною замечено уже раньше, вся территория, вместе с громадной площадкой тротуара и прилегавшей к нему мостовой, представляла собой некрутой спуск, начиная от линии, соединявшей колонну с местом на мостовой, где сейчас перекатывался автомобиль. "Ог", врезавшись в колонну с противоположной стороны, ехал под горку. Тут я заметил предупредительный дорожный знак, из которого следовало, что уклон здесь составляет десять градусов. Теперь я уже располагал всеми данными для вычисления составных элементов скорости, с которой тело ударилось в пандус. Разница обоих согласованно направленных углов не превышала пяти градусов. В связи с этим, составная скорости тела, параллельная к поверхности пандуса, была на какую-то долю меньше, чем скорость автомобиля, зато составная, к ней перпендикулярная (от нее и зависела жизнь статуи) имела значение трех с половиной метров в секунду. Я совершенно успокоился, когда оказалось, что при столкновении с мраморной плитой статуя обладала таким импульсом, как будто бы упала на спину с высоты шестидесяти сантиметров.

Оттуда я поплыл прямиком к универмагу. У его стены я задержался: еще раз нужно было воспользоваться карандашом. Можно было вычислить на какой высоте статуя - пробивая стенку - попадет внутрь здания. Для этой цели пришлось выводить уравнение траектории тела, выброшенного на известной высоте, с известной начальной скоростью и под известным углом. Полученную высоту столкновения я отложил на стенке. Теперь мне было известно, какое стекло необходимо убрать с пути подлетавшего тела. Удалив его, я осмотрел место будущего падения: оно располагалось в отделе постельного белья. Второй раз за эту ночь я чуть ли не расхохотался, когда окончательно определил место падения водителя "ога". Он летел в сторону огромной кучи сложенных под стеной одеял.

18. БУНТ

Разбудил меня шум в ванной.

Открывая глаза, я глянул на часы. Было пять минут второго дня; стрелки совместились напротив цифры "один" - пришлось поверить, что они не повернули назад, и, что уснув под утро, я проспал целых девять часов. Лампочка давала мутный свет. Где-то далеко за стенкой раздалась приглушенная пулеметная очередь. Какое-то мгновение, вытянувшись струной, я всматривался в пустое место, в углубление на топчане, оставленное телом Ины, пока наконец не услышал стоны и кашель, а затем и ее ускоренное дыхание, донесшееся из-за двери ванной и тут же подавленное стоном при последующей попытке рвоты.

Я соскочил с топчана и резко пихнул дверь: Ина сидела на краю ванны. Наклонившись над краном, она тряслась всем телом. На скулах выступили красные пятна. Выжатые длительными усилиями слезы стекали по ее измученному лицу; девушка настолько обессилела, по-видимому, попытками справиться с рвотой, что наверняка бы упала в ванну под струю воды, если бы я ее вовремя не подхватил.

- Что с тобой? - пробормотал я все еще сонным голосом. - Что-то не то съела?

Прошло несколько минут, прежде чем ей удалось тихо произнести:

- Мне плохо...

- Долго тут сидишь?

- С самого утра. У меня ужасно болит голова.

Я взял ее на руки и отнес на топчан.

- Но ведь меня же могла разбудить, - укоризненно сказал я. В моих мыслях, словно шарманочная мелодия, крутилось одно предложение: "Консервы были несвежие", только оно меня никак успокоить не могло. - А теперь тебе лучше?

Ее кожа слегка покраснела. Мне самому с трудом удавалось скрывать волнение. Я уселся рядом с Иной и начал выпытывать симптомы. Она попросила воды. Пила, и тут же ее рвало. Наконец ей стало полегче.

Я же размышлял о лучевой болезни, о результатах чудовищного воздействия радиации в городе, которые лишь теперь дали о себе знать. Вот только головная боль и рвота сопровождали многие другие болезни, среди всего прочего, они были симптомами и воспаления мозговых оболочек.

- В первый раз... - отозвалась Ина, - там, на улице... я чуть не задохнулась... Сначала был фиолетовый отблеск, а потом...

- Это тогда, когда ты попала под залп излучателя Рекрута? - выпалил я одним духом.

Девушка повернула ко мне воспаленное лицо.

- Кто такой Рекрут?

- Это я его так назвал. Ну да ладно, это неважно. Самое главное, что луч прошел очень быстро. Опять же, он не был концентрированный. Я сам это видел. Он вызвал только временный шок. Вскоре силы вернутся к тебе. Через несколько часов ты почувствуешь себя лучше, а завтра, самое большее, через пару дней - ты обо всем забудешь.

Ина приподнялась на локте.

- Мне нужно встать. Помоги, Нэт.

- Лучше останься здесь, а я поищу врача.

Я принес из ванной тазик. Очередной приступ тошноты настолько ослабил девушку, что она вскоре заснула. Но выглядела она при этом значительно лучше. Я боялся оставить ее без опеки, только и помощь врача была необходимой. Я тихо вышел в коридор, закрыл дверь на ключ и направился в сторону комиссариата.

Ионизирующее излучение. Что я знал по этой теме? Все зависело от величины поглощенной порции. И при этом я не мог отогнать самых неприятных мыслей. Через несколько дней горячка усилится. "Пациент" - то обезличенное создание, которым оперировала известная мне краткая история болезни - "в результате уничтожения слизистой оболочки кишок перестает есть. Проявляется общее заражение и поносы, а также выпадение волос. К наиболее ранним проявлениям относится уменьшение количества белых кровяных телец и анемия эритроцитов. Через поврежденные ткани кишок бактерии из пищевого тракта проникают в кровь и межклеточное пространство. Этому вторжению бактерий организм не может противостоять по причине уничтожения иммунной системы. Развитие инфекции не может быть остановлено даже путем интенсивного лечения антибиотиками, которые в иных обстоятельствах дали бы прекрасный результат. К общей картине присоединяется и общее отравление, вызванное продуктами распада погибших тканей и обезвоживание организма, вызванное рвотой. После дозы радиации, превышающей шестьсот рентген, смерть наступает в течение двух - четырех недель".