Робот

Автомобиль разбивался о колонну. Долю секунды назад - измеренной в его мире - автомобиль съехал с мостовой, завернул на тротуар и, еще до того, как водитель мог мигнуть, столкнулся с массивной помехой. И столкнулся он с ней на полном ходу, с той же бешенной скоростью, на которой мчался по опустевшей улице в чудовищном ореоле подвешенного над городом шара. Гонка была безумной, но ведь в каких обстоятельствах она происходила! Я обнаружил след револьверной пули, которая пробила правую переднюю шину. Воздуха там не оставалось нисколечки. Можно было догадаться, что это и стало основной причиной катастрофы. Колеса вращались необыкновенно медленно, но поступательное движение автомобиля все равно можно было заметит; вскоре можно было сказать точно, что его скорость - в пересчете на мое собственное время - составляла четыре миллиметра в секунду.

Образ уничтожения дополнился по истечению следующей минуты. Сила инерции выбрасывала водителя вперед - над раздавливаемым капотом открытого автомобиля, я же никаким образом не мог противодействовать этому. Задние колеса уже утратили контакт с мостовой: как в замедленном кинофильме они поднимались вверх. Спрессованная передняя часть двигателя глубоко вгрызлась в бетон и в глубокой тишине, изредка прерываемой басами преобразованных ультразвуков, сантиметр за сантиметров влипалась в основание колонны; металлические листы капота набухали и разлезались во все стороны, свертываясь по бокам с такой легкостью, словно это были лепестки сливочного масла. Фрагмент шасси лопнул окончательно.

Продолжая наблюдать эту чудовищную сцену, скорее всего, уже окончательно безнадежную, несмотря на неприятное осознание напрасности предыдущего опыта, я пытался найти какой-то шанс на спасение. Одновременно я удерживал в памяти гигантскую массу всех тел в городе и, в то же самое время, их необычную мягкость, равно как не забывал о коварстве физических условий, которые мою гигантскую мощь и скорость, которыми я располагал в сопоставлении со статуями, делали практически бесполезными. И все это происходило в тот момент, когда речь шла о спасении именно этого человека, когда я до конца осознал, что означает для меня его жизнь.

Мне удалось сохранить хладнокровие. В связи с тем, что, скорее всего, центр тяжести автомобиля и центр колонны, находились точно на прямой, определявшей вектор скорости, сам автомобиль должен был остановиться, преодолев около метра, поскольку приблизительно такое расстояние отделяло передний бампер от рулевого колеса. Зато выброшенная из водительского кресла статуя, которая уже плыла в воздухе над ветровым стеклом, достаточно медленно, чтобы мне удалось отмерить на колонне будущее место, в котором разобьется ее голова, все так же двигалась со скоростью сорока метров в секунду в своем мире, не медленнее - понятное дело - чем она мчалась ранее со своим автомобилем. И по-другому быть не могло, раз статуя до сих пор не столкнулась с какой-либо помехой, которая бы уменьшила ее импульс. В этом последнем заключении таилось нечто чудовищное, которое насмехалось и издевалось надо мной: да, я был в состоянии не допустить столкновения, не допустить контакта статуи с колонной, но для этого мне было необходимо изо всех сил толкать ее восьмисоттонную массу в противоположную сторону до тех пор, пока тело не разможжилось бы на мне - одним словом, я мог спасти ее от неизбежной смерти, ожидавшей ее несколько далее, убивая своего двойника своими каменными руками на пару мгновений ранее. Один раз я уже совершил подобное в камере скелетов, так что подобное можно было сотворить еще раз: разогнать или остановить столь огромную массу - но там я толкал железный предмет, не думая про его деформацию; здесь же навстречу с преградой, укрепленной своей гигантской инерцией, летел студень. Даже на первый взгляд невинное искривление головы статуи тут же привело бы к сотрясению мозга, следовательно - чудовищный нокаут, не считая иных тяжких повреждений.

Размышляя обо всем этом в течение всего времени столкновения, которое еще не превысило и пяти минут, все время я крутился, как ошпаренный. Я прекрасно понимал, что все мои требующие массы труда мероприятия являются лишь вспомогательными и никак не ликвидируют главной опасности, тем не менее, я делал все возможное, что можно было в этих условиях совершить, лишь бы проложить статуе путь через останки неустанно разбиваемой машины. При этом я метался вокруг без секунды на отдых. Вначале я оторвал и оттянул в сторону руль, тем самым убирая из под живота статуи первую помеху; после этого я удалил лобовое стекло и оттащил его на безопасное расстояние, и наконец разрезал ножом дверь, которая уже выпирала вовнутрь. После этого оказалось, что необходимо свернуть несколько металлических листов и запихнуть далеко вглубь машины приличный фрагмент панели управления, поскольку траектория коленей проходила в опасной близости от нее.

Теперь статуя своей позой напоминала прыгуна в воду, несколько неуклюже покидающего трамплин. Она висела в пространстве, вытянувшись практически вертикально; вот только руки - к счастью, более часа назад не связанные с рулем - застыли, выброшенные в левую сторону, как бы в поисках чего-то, может быть, уже отсутствующей двери. Я не смел глянуть статуе в глаза. Ее голова неустанно приближалась к мраморной плите. Когда это расстояние уменьшилось сантиметров до двадцати, мне пришлось принять хоть какое-то решение - хоть удачное, хоть губительное. А поскольку никакого выбора у меня не было, я решил уничтожить колонну.

Вот только легко сказать! Погружая в помеху свой нож, я, к счастью, сориентировался, что мне не придется убирать ее всю, что, понятное дело, было бы просто неисполнимо в столь короткое время. Достаточно было лишь вырвать из толстого цилиндра приличных размеров кусок армированного железными прутьями бетона, то есть, вырезать в колонне нечто вроде корыта, по которому голова могла бы пройти свободно, поскольку туловище плыло несколько сбоку, и пока что ему ничего не угрожало. Мне пригодился опыт, вынесенный из камеры скелетов: я вырезал ножом, сколько было нужно, и изо всех сил стал напирать на отделенный вылом, направляя его наискось, в сторону неба.

Как обычно, в течение первых несколько секунд, казалось, что, несмотря на столь отчаянный нажим, бетонный кусок все так же остается на месте. Если бы я не знал законов этого мира, то посчитал бы себя побежденным. Эффект принесло терпение. Вначале перемещение было практически незаметным: его можно было определить разве что долями микрона, но вскоре оно увеличилось: до сотой, а потом и до десятой части миллиметра. Тем не менее, оно все время возрастало пропорционально квадрату времени, следовательно, все быстрее, и наконец достигло сантиметра. Теперь все шло уже гораздо легче. Скорость перемещения вылома росла на глазах. Я же трясся от усилий; пот заливал мне глаза. Голова статуи заполняла выемку в корпусе колонны буквально вслед за движениями моих рук. Удалось! Но сам я уже был близок к тому, чтобы потерять сознание.

После такого убийственного усилия я повис с закрытыми глазами, с трудом хватая кислород из аппарата. Очнулся я только при мысли, что отсрочил смерть своего двойника всего на пару десятых секунды, и что битва за его жизнь еще не закончилась. Статуя все еще висела в пространстве, уже метрах в четырех за колонной, у самой поверхности крупного мраморного строения с треугольным сечением, у боковой стороны которого темнел корпус автомобиля-цистерны.

Я приблизился к нему. Стена здания была наклонена к горизонтали под острым углом, благодаря чему, плита образовывала по всей длине не очень крутой пандус. Это было чрезвычайно счастливым обстоятельством, и, кто знает, не оно ли стало решающим, в силу того, что, повернувшееся в полете тело статуи, спиной проезжало по достаточно длинной поверхности под острым углом. Сила - казалось - достаточно мягко прижала тело к мрамору. Расплющившись на спине, статуя медленно перемещалась к верхнему краю плиты стока. Вот только сейчас она скользила в широкой полосе какой-то блестящей жидкости. Кровь! - мелькнуло у меня в голове, лишь только я охватил взглядом всю картину.