Румбы фантастики. 1988 год. Том I

— Да сколько ж в ней пунктов, черт побери! — беспричинно разволновался дознаваемый. — Даже у меня в операторской их было меньше!.. Впрочем, извините… Эх, жалость, не могу отсюда разглядеть ваше лицо, но униформа так и сияет галунами и заклепками… Вас сразу пропустили роботы на въезде? Ну да, понимаю, суете в щель визитку с кодом Сената, вжик! — и пробуравлена в силовом поле дыра для высокого гостя. Иначе сюда, ко мне, муравей не заползет, не то что сообщник. Невидимый колпак над тарелочкой, летающей похлеще бронебойного.

— Однако «Протей» смог пробить брешь в подобном силовом колпаке. С вашей помощью, Емельян Иммануилович, — сказал я.

— Мне это уже инкриминировали в Сенате, — грустно заметил он. — А затем вывесили целую стаю лун и ни одного солнышка, включая и вашу, Инспектор, луну, или Селену, или Диану, если угодно. Вы пожаловали повторить обвинение и добавить мне срок?

— Старший Инспектор Шервинский пожаловал провести акт дознания, — сказал я. — Жалею, но мои предыдущие коллеги, кажется, не растолковали вам смысл нашего общения. Каждый из голосовавших или, как вы выражаетесь, выставивших вам луну, как и каждый из отсутствующих сенаторов, обязан лично посетить вас, опросить и при желании возбудить ходатайство на предмет пересмотра дела. И хотя я лично не принимал участия в решении вашей судьбы, поскольку в тот момент на Земле отсутствовал, все же не считаю себя вправе уклониться от акта дознания.

— А если я не хочу? — быстро спросил он. — Нет, не акта дознания, а пересмотра дела? Вдруг не скостят срок, а добавят.

— Сенат не сможет добавить. Тем более, что срока наказания вам не сообщили.

— Не сможет добавить?! — Он потрогал бледной рукою высокий лоб. — Неужели… пожизненно?

— Вы неправильно меня поняли. Я могу лишь ходатайствовать об умалении срока, притом значительном. Если угодно, и о досрочном освобождении, с последующим восстановлением в правах.

— Каких правах?

— Гражданских, социальных, профессиональных. Любых.

— Как?! — выдохнул Емельян. — Меня могут даже восстановить в должности Главного оператора «Протея»?

— Даже так. Но для этого вы должны во всех подробностях объяснить мне свою роль в «Большом затемнении», учиненном «Протеем».

— Как странно меняется ваш голос, Старший Инспектор, — сказал он в раздумье. — То был густой, с металлическим отливом, как и положено стражу законности, теперь же помягчел, чем-то даже напоминает мой собственный… Жаль, что не могу вас отсюда разглядеть. Вы, кажется, тоже блондин, да? А глаза — голубые? Зеленые? Серые? А сначала вроде бы брюнетом показались…

— Это из-за солнца, вероятно, — сказал я. — Видите, высоко поднялось, даже листья в вашем саду посветлели. Иллюзия, смещение границы тьмы и света.

— Тьмы и света… — повторил он. — Ладно, расскажу, как вы просите, о тьме и свете, хотя ни на что не надеюсь… Сочку ананасового выпить не хотите? Или пообедать?

— Извините, но в ходе акта дознания не допускается разделять трапезу с дознаваемым, пункт двенадцатый Инструкции Сената, — сказал я улыбаясь. — К тому же не голоден. А вот на пару шагов ко мне скамеечку можете придвинуть.

— Благодарю за доверие! — так и просветлел он, вместе со своим зимним садом и зеркальным бассейном. — Благодарю… С чего начать? Начну со светлой стороны, а уж теневое — потом. Договорились?

Я молча кивнул и незаметно нажал кнопку на отвороте униформы, включая еще один диктофон, дистанционный.

— Об академике Карамышеве Дмитрии Васильевиче слышали? Хотя чего я спрашиваю, любой школьник знает крестного отца «Протея». Это уж потом, много лет спустя, «Протей», усилиями школы Карамышева, стал Самоорганизующейся Плазменно-Биологической Системой, которой было доверено, увы, ненадолго, управление электроэнергией всей планеты. А поначалу, эдак примерно в году две тысячи двадцать девятом, — царица небесная, почти четверть века отмелькало! — был он электронным мозгом, не более того, хотя и высокого, а затем и высочайшего класса. Вы, Старший Инспектор, если не секрет, специалист в какой области?

— Космонавигатор, — сказал я.

— Тогда опущу подробности, все равно не поймете. В те времена, когда Дмитрий Васильевич — мы его звали просто Дивом — значился только еще доктором наук, а я студентом, было, как вы знаете, два направления в разработке искусственного интеллекта. Одно — сугубо физическое — основывалось на свойстве высокоустойчивой плазмы хранить и считывать информацию. Другое — биологическое — развивалось на совершенствовании искусственных нейронов. Див — и в этом его величие — объединил оба направления. Так родилась идея «Протея», а затем — на моих глазах — и сам «Протей». Наверное, не следует вам объяснять, почему назвали «Протеем». По имени многознающего древнегреческого божества, способного принимать любой облик — пантеры, дерева, лани, дельфина, лебедя, даже огня. В собственном же своем облике он был сонливым старичком, всего-навсего. Но это так, к слову.

— Однако у этого старца, точнее, под его защитой, жила в Египте Елена Прекрасная, в то время как из-за нее разразилась Троянская война. Даже не из-за самой Елены, а из-за ее призрака, который обольстил Париса. Но это так, к слову, — сказал я.

В глазах моего дознаваемого что-то дрогнуло, и он спрятал взгляд.

— В своем нынешнем, законченном виде, к сожалению, вынужденно-законченном, поскольку его пока что отключили, точнее, посадили на голодную диету, наш «Протей» существует ровно десять лет. Сначала система располагалась в Дубне, а затем весь комплекс перенесли в Горный Алтай, рядом с городком Майма, на берегу Катуни. Вам, случайно, не доводилось посещать «Протея»?

— Не доводилось. К сожалению. И вряд ли доведется, — отвечал я. — Туда никого не пускают теперь. Даже членам Сената нужно письменное разрешение председателя.

— Фью-ю-ить! — озорно присвистнул Емельян. — А бывали времена, мы у Главного пульта вечеринки устраивали, Новый год встречали однажды, притом с шампанским, не верите? Див тогда уже академиком стал, а все равно как мальчишка: в глазах чертики, надо лбом вихор, ни секунды на месте, не зря мы его еще звали — Смерч. Э-э, всего не перескажешь… Покидаю царство света во тьму погружаюсь, как обещал. К размолвке, нет, к разрыву с Дивом перехожу. В разрыве оба мы виноваты, но главная вина — моя. Помните, как подбирал Сенат Главных операторов для «Протея»? Кандидатур осталось три, и столько же лет тянулась до этого волынка. Выбирали-то из нескольких тысяч. Все трое: Карпенко, Кириллин, я, ваш покорный слуга, — ученики Дива, все трое двойные доктора — физмат и био. Опять-таки все — с сильным типом нервной системы, не мне вам, космонавигатору, объяснять. Применительно к нам, пультовикам, это значит: испытывающие душевный и интеллектуальный подъем в минуты опасности, в состоянии стресса мгновенно решающие задачи, какие при спокойной работе им не по силам. Не стану рассказывать, какие проходили мы испытания, на сколько хитроумных вопросов отвечали. Но в решающий момент, помните, Див попытался вдруг снять мою кандидатуру, ему вдруг взбрело на ум, будто я слишком подвержен монотонии, могу не только задремать, но и заснуть на несколько минут в ситуациях ровных, спокойных. Голосование отложили на неделю, а пока меня домучивали тестами, я, в последний раз объяснившись с Дивом, да что там объяснившись — разругавшись в пух и прах, — накатал докладную Председателю Сената. Всю жизнь презирал доносительство, а тут как мутной волной окатило. О чем докладная? За пятнадцать лет совместной работы много чего узнаешь о человеке, много грешков поднакопляется. Были, были они и у Дмитрия Васильевича, включая один крупный подлог, когда он противозаконно получил несколько тонн дефицитной биомассы и всю ее спалил при неудавшемся эксперименте. Стыдно, конечно, такое вам рассказывать, но что ж поделаешь, трудно метаться меж светом и тьмою, вот и у меня коготки увязли…

Главным меня утвердили, хвала Сенату. А с Дивом, как прочитал он докладную — это уже после окончательного голосования в Сенате, — тут сразу с ним инсульт, а через полгода… Помните некрологи? Будь я проклят, бестия!