Цена посвящения: Время Зверя

Старые львы

С Олимпа власти уходят по-разному. Блажен тот, кого соратники сносят вниз вперед ногами под траурный марш. Некоторых живьем везут на Гревскую площадь в двуколке палача. Или ночью на «воронке» в подвал, далее — в яму. Но эту дикость демократия преодолела, нравы нынче постные. Вседержители теперь сходят, освистанные толпой, как провалившиеся актеры. Не считается зазорным громко расплеваться с друзьями-олимпийцами и демонстративно уйти в отставку. Или, начисто проиграв Олимпийские подковерные игры, тихо подать заявление об увольнении из числа небожителей по собственному желанию. Так или иначе, в густой атмосфере равнинной жизни бывшие боги чахнут и впадают в маразм. Отставка — летальный диагноз, типа СПИДа или саркомы простаты. Только инъекция власти способна вернуть отставника к жизни.

Салин с Решетниковым из «инстанции» ушли тихо и загодя. Такая уж специфика: все просчитывать заранее и не поднимать лишнего шума. Серый дом напротив Минфина они покинули задолго до того, как шалая от воли толпа осадила комплекс зданий ЦК КПСС. Случилось это, если кто забыл, в августе девяносто первого. А малозаметное советско-мальтийское СП открыло свое представительство в Москве в восемьдесят девятом. С государством Мальта СП практически ничего не связывало, даже с пресловутым Мальтийским орденом никаких связей не имелось. Зачем нам их ископаемый Орден, когда есть своя Партия? Деньги у СП и были самые что ни на есть партийные.

На партийные взносы СП арендовало, а потом и выкупило особнячок в центре. Потом исчезло. В том самом августе. Особняк сменил с десяток вывесок, арендаторов и совладельцев. Пережил три грандиозных ремонта и одну реставрацию. Обзавелся чугунным частоколом по периметру и солидными коваными воротами. Году примерно в девяносто третьем, когда Ельцин при помощи Кантемировской танковой дивизии укрепил парламентаризм, у ворот особняка повесили бронзовую табличку «Международный фонд „Новая политика“». И подняли на флагштоке полотнище с малопонятной символикой: две руки, слившиеся в рукопожатии, на фоне земного шара. Со стороны очень смахивало на иностранное посольство. Особенно вводила в заблуждение будка с часовым.

Праздный прохожий, подумав так, даже не подозревал, насколько он близок к истине. Особняк и был посольством независимого, но официально не признанного государства. В отличие от мертворожденных самопровозглашенных республик это государство имело свой бюджет, свою экономику, армию и спецслужбы. Официальная российская власть предпочитала делать вид, что никакого государства в государстве нет и быть не может. Но треть россиян исправно голосует за депутатов от этого государства, а его бюджет многократно превышает все долги России.

Салин и Решетников ходили в «Фонд», как некогда на Старую площадь: к девяти и без больничных. Работа была привычной. У корыта власти появились новые едоки, но нравы и правила игры остались прежними. А значит, цели и задачи, формы и методы работы с жрущими и упивающимися властью остались неизменными. Как и человеческая натура. На ее фундаментальной неизменности стояла, стоит и будет стоять оперативная работа.

За стеной на низкой ноте заклокотал унитаз. Спустя минуту из комнаты отдыха с отдельным санузлом появился, мурлыкая бодрый мотивчик, Решетников. Под мышкой он держал небрежно свернутую газету. Цветастый таблоид, из тех, что продаются в переходах метро.

— И как, что-то умное в голову пришло? — поинтересовался Салин, пряча улыбку.

Решетников вразвалочку прошелся по кабинету. Встал у окна. Завел руки за спину, сжав в пальцах газетную трубочку. Помурлыкал мотивчик, потом оглянулся.

— Кстати, знаешь какой размер сисек у Памелы Андерсон?

— Нет. — Салин поправил очки. — Я даже не знаю, кто это такая.

— Зря, лишняя информашка делу не вредит. Я теперь при случае могу ввернуть своей Софье Семеновне, что у Памелки силиконы в два раза меньше, чем ее родные.

— В следующий четверг и сверкни эрудицией, — ввернул Салин. — Сделай женушке приятное. Благо, повод будет.

Решетников добродушно хохотнул и отвернулся к окну.

Каждый четверг Решетников, особо не конспирируясь, выезжал в сауну на «профилактику простатита», как он выражался. Женский персонал докладывал, что никаких признаков половой слабости, радикулита и аритмии у клиента не обнаруживалось. Пассивных утех не признавал, пахал сам, по-мужицки рьяно, до седьмого пота. И это несмотря на возраст и постоянный стресс на работе. Салин особо не комплексовал, но втайне завидовал затянувшейся мужской молодости друга.

— И подумалось мне, а Глеб Лобов знает, какой размер лифчика у вдовушки? — задумчиво пробормотал Решетников, водя газеткой по полоскам жалюзи.

Салин встрепенулся и отложил машинописный лист.

— Ну-ка, ну-ка, подробнее.

Решетников развернулся и солидно, основательно, как гусак на сено, уселся в кресло.

— Подробности Владислав принесет. А я просто рассуждаю вслух. Мотив ищу. А мотивы, как подсказывает мне опыт, выше талии не поднимаются. Либо в яйцах зуд, либо брюхо деликатесов просит, либо задница высокого кресла алчет.

— А высшие соображения? — подбросил Салин.

— С высшими соображениями пожалуйте на экспертизу в Склифосовского, — отмахнулся Решетников. — Если человек забывает ради идеи о брюхе своем и ближних, то это не ко мне. Я идейных психов не понимаю, а потому боюсь.

— Я тоже. — Салин вновь упер взгляд в лист. — Что думаешь о Скороходове? Вот кого нельзя назвать ни идейным, ни психом. И должность подходящая — начальник информационно-аналитического управления холдинга. Сиречь, промышленной разведки.

Решетников устроил руки на животе и стал накручивать большими пальцами невидимую ниточку.

— Банально, — изрек он после минутного молчания. — Ужинает с Матоянцем, а потом татем ночным лезет через подвал в дом? Где он сейчас, кстати?

— Если верить Иванову, через Дамаск должен был оказаться в Багдаде. Подождем подтверждения.

— Кстати, с Ивановым мы не того? Не перегнули?

— Меня этот человек больше не интересует, — холодно обронил Салин, углубляясь в текст. — А у Скороходова стиль мышления соответствующий, полковник действующего резерва ГБ.

— Насчет стиля согласен, — кивнул Решетников. — И спец мог быть на контакте. Но мотива я не усматриваю. Разве что…

— Именно. — Салин опустил лист и посмотрел в глаза напарнику.

Они за долгие годы так притерлись друг к другу, что порой достаточно было взгляда, чтобы понять, что партнер хотел сказать, на что намекнуть и о чем умолчать.

По молчаливой договоренности слово «перехват» не употребляли. Но трое суток занимались именно им, искали признаки перехвата управления над холдингом Матоянца.

— Для всех лучше будет, если окажется, что Матоянц не доглядел за бабой, — вроде бы сам с собой пустился в рассуждения Решетников. — Светская бытовуха. Грязь, конечно. С другой стороны, ежели трезвым взглядом, с учетом и вычетом… Моника Левински не просто так в штаны Клинтону залезла и платье себе угваздала. На таком уровне случайных половых связей не бывает. Сыграли Клинтона парни папы-Буша, ох как сыграли! От четырех баб отбрехался, а на пятой подсекли. И за самое это самое ухватили. Только что по телевизору всей Америке в качестве вещдока не показали.

— Что-то тебя после этой газетки понесло. — Салин отложил лист и взял из папки следующий.

— Навеяло, не спорю. Подумал я, женщина она восточных кровей, а Матоянц весь в делах и заботах. А Глеб Лобов, судя по фотографии, бес в штанах, а не мужик. Мог и взгромоздиться телом между делом. А там и любовь. Получил доступ к телу, вошел в дело. И решил совместить приятное с полезным. Сколько он с Матоянцем проработал?

— С девяносто пятого, — ответил Салин.

— Ого! Пора уже детей крестить. — Решетников похлопал свернутой газетой по ладони. — Что-то на эту тему я уже читал. «Леди Макбет Мценского уезда», кажется.