Нф-100: Уровни абсурда (СИ)

Москалюк опять приподнял голову и увидел прямо перед собой сидящего на откидном стульчике человека. Этот человек имел квадратную комплекцию, бульдожью челюсть и кувалдообразные кулаки. Белый халат, надетый на него, ничуть не скрадывал громоздкость фигуры, а интеллигентного вида докторский колпак лишь подчеркивал звериную суровость лица.

Человек в докторской одежде взял Петро пальцами за подбородок и, резким движением задрав его голову вверх, уперся своим взглядом в глаза Москалюка.

- Добро пожаловать домой, сынок! - хрипло произнес он.

- Что-то папаш больно много развелось, - ответил Петро, вспомнив отца Пафнутия.

Новоявленный папаша вдруг резко опустил голову Москалюка вниз и ударил его лицом о край носилок. У Петро зазвенело в голове, а из носа пошла кровь.

Человек в докторской одежде сказал:

- Ну, а теперь ты подробненько расскажешь обо всем, что с тобой приключилось в плену. А особенно - о том, как ты в этот самый плен попал.

Петро, шмыгнув носом, согласился:

- Запросто! Расскажу! И о "Свадьбе в Малинсити" тоже...

Человек в докторской одежде повернул голову к водителю и приказал:

- Трогай!

Машина завелась и понеслась по кочкам с дикой скоростью. Петро, подпрыгивая в носилках, тупо смотрел перед собой в заляпанный кровью бортик и слушал музыку, гремящую у него в голове. В ней снова звучал "Цыпленок жареный", исполняемый невидимым оркестром в маршевом ключе. Били барабаны, звенели литавры, и противный голос фагота, солируя, выводил гугнивые ноты, созвучные с душевным состоянием украинского солдата, возвращающегося в свой родной дом.

* * *

Донецк. Тот же месяц.

Пафнутий кипел негодованием! Мало того, что отец Серапион был пьян, он еще и спал! Иерарх церкви смотрел на стол, заваленный банками от тушенки, поставляемой Россией в Донбасс для предотвращения возникшей гуманитарной катастрофы. Кроме этого на столе имелись еще тарелки с недоеденной гречневой кашей, доставленной из той же России, и пустые бутылки от шотландского виски и армянского коньяка, появившиеся неизвестно каким образом в этом уголке мира, зажатого украинской блокадой.

Серапион (тощий бородатый индивидуум) валялся на диване и храпел как конь, которого пытались зарезать на колбасу цыгане. В доме царило запустение, видимое даже невооруженным взглядом, причем - сходу; так как икона Божьей Матери, державшей в руках младенца, стояла в углу, лицевой стороной обращенная к одной из стенок.

Пафнутий, прошагавший пешком последние десять километров (попутка немного не доехала до города), взглянул на праздное лицо Серапиона, испускавшего звуки свинского храпа, и исполнился справедливым гневом. Он схватил спящего священника за воротник сибаритского халата, в который тот был облачен, и, встряхнув его как следует, взревел:

- Так-то ты, пес негодный, паству блюдешь?!

Глаза Серапиона раскрылись. Увидев перед собой плюющуюся гневом бороду отца Пафнутия, он вскричал:

- Гадом буду! Нету у меня денег!

Пафнутий, пыхтя как паровоз, поставил Серапиона на ноги и, врезав ему правой рукой под дых, поинтересовался:

- А виски с какого дьявола лакаешь?

- Паства приносит, - хрипя от переживаемых ощущений, ответил Серапион.

- Задушу тебя! - злобно сказал Пафнутий.

Он, все так же держа воротник халата в руках, приподнял отца Серапиона вверх и перенес его в угол, где стояла икона Божьей Матери. Ударив бренное тело проштрафившегося священника коленом в пах, Пафнутий сомкнул свои кисти на его шее и принялся усердно душить отца Серапиона, приговаривая при этом:

- Ты у меня сейчас отправишься к чертям, харя сволочная! Там тебе будет тушенка с коньяком, и еще кое-что впридачу... А здесь никто ничего не поймет. Уйду - как пришел. Пешком... Подумаешь, сектант сам удушился! Туда ему и дорога!

Серапион, булькая горлом, пытался освободиться, но это у него не получалось, так как руки отца Пафнутия были неимоверно сильны, а его живот давил на хилое тело удушаемого, лишая его последней возможности вдохнуть хоть каплю воздуха.

Увлеченные этими действиями, они не заметили, как вдруг воздух в доме поплыл толстыми струями и посреди комнаты возник колышущийся ромб с рваными краями, который плавно вполз в занятый ими угол и с громким щелчком схлопнулся, в одну секунду освободив помещение от стоявшей у стенки иконы, а также от присутствия двух борющихся священников.

У Серапиона подкосились ноги, и он сполз по гладкой пластиковой стене на мраморный пол. Пафнутий, сжав крепче пальцы, всем весом своего тела навалился на противника. Тот, прощаясь с жизнью, вдруг увидел слева от своего носа унитаз впечатляющих размеров. Пошарив судорожно руками вокруг, он схватил какую-то тяжелую палку и инстинктивно сунул ее вперед. Палка с громким хлюпом впилась в лицо отца Пафнутия и руки того ослабли. Серапион, вдохнув глоток воздуха, сипло крикнул:

- Спасите!

Из-за пластиковой стены сзади него раздался громкий и важный голос:

- Сейчас. Что за манера отвлекать меня даже в этом помещении?

Серапион, медленно приходя в себя, вдруг осознал, что он находится в большой туалетной кабинке. За стенкой кто-то возился, собираясь ему помочь. Взглянув прямо перед собой, Серапион увидел отца Пафнутия, лицо которого было закрыто блямбой огромного черного вантуса. Пафнутий стоял на коленях и пытался, дергая за ручку, освободить себя от неожиданной напасти. Видимо, резиновая часть этого санитарного приспособления перекрыла ему возможность дышать. Движения Пафнутия становились все более и более импульсивными. Все это происходило на фоне приставленной к стене иконы, написанной неизвестным художником в стиле кубизма.

Серапион хотел было еще раз позвать на помощь, но вспомнил свое недавнее удушение и злорадно рассмеялся.

- Кто там ржет? - спросили за стенкой.

- Никто, - подло ответил Серапион. - Все нормально, помощь не требуется.

Пафнутий упал на пол и замолотил ногами по пластику, отчего все помещение с потолком, уходящим в неведомую высь, наполнилось шумом.

- Так. Что-то не то происходит, - произнес голос в соседней кабинке.

Где-то рядом с Серапионом возник звук сливаемой воды, хлопнула соседняя дверь, и в его глаза вдруг хлынул поток яркого света, ворвавшийся с противоположной от унитаза стороны. Крепкая мускулистая рука схватилась за ручку вантуса, присосанного к лицу Пафнутия, дернула, и тот освободился от этого убийственного приспособления. Хлопая глазами, отец Пафнутий посмотрел вперед и, расплывшись улыбкой, блаженно прохрипел:

- Ну, наконец-то я опять дома... В раю...

В ответ прозвучало:

- Опять-двадцать пять! Только тебя здесь и не хватало. Да еще с иконой!