Помни о микротанцорах

нашими усилиями.

– Но тогда государство – это тоже огромный муравейник, – заметил Гектор.

– Может быть. Потому что каждое государство озабочено некоторой идеей.

Сначала идеей, а уже потом людьми, которые должны этой идее соответствовать.

– Если государство это муравейник, то где муравьиха?

– Скорее всего, – сказал шеф, – государство это множество муравейников, которые не мешают жить друг другу. Например, военный муравейник, похоже, живет собственной жизнью. А матку вы найдете в том месте, которое для государства священно. В том месте, которое лучше всего защищено. Например, египтяне строили священные питрамиды, строили так хорошо, что они дожили до наших дней.

Коммунисты строили мавзолей. Остальные тоже что-то строили, и строили крепко.

Представьте себе, например, каменный памятник, какому-нибудь народному поэту, который стараниями государства возведен в ранг идола. И представьте себе государство, которое пропитало людей своей идеологией. Допустим, кто-нибудь покусится на этот памятник – допустим, просто отобьет от него кусок. И представьте, какая поднимется иррациональная, животная, идиотическая волна гнева – и только потому, что от камня отбили кусок. Вы спрашиваете, где может жить матка – вот вам ответ. Она живет там, где ее защищают. Она заставляет себя защищать.

Красное лицо рождающейся муравьихи приникло изнутри к прозрачному пластику ванны. Казалось, что глаза смотрят на людей. Зрачки то замирали, то начинали двигаться, но это было беспорядочное движение. Руки, которым было тесно, застыли в неестественно вывернутом положении. Каким видится мир ей оттуда? У нее своя точка зрения. Свое зрение, свое ощущение мира. И может быть, даже ощущение красоты или справедливости. Она тоже хочет жить. И она тоже имеет право на жизнь, так же как и мы, так же как и те бесчисленные мириады существ, которых мы уничтожаем для удовлетворения своих прихотей, капризов или нужд. Еще немного – и она родится.

– Что вы будете с ней делать дальше?

Сейчас ванна была почти пуста. Лишь на дне струился поток желтой темной жидкости, которая сейчас слегка пахла йодом как дикие морские пляжи, заваленные гниющими водорослями. Длиннорукое существо лежало на дне, обтянутое прозрачной пленкой.

– Сейчас мы ее вынимаем, делаем все анализы, усыпляем и везем в операционную.

– А потом?

– Потом нам прийдется ее кое-куда отвезти.

Валин разгерметизировал ванну и отодвинул боковую стену.

– Может быть, усыпить ее сейчас?

– Не надо. Тащите за ноги.

– Как в каменном веке.

Пленка лопнула и на людей хлынул поток резко пахнущей жидкости. Существо закашлялось и стало, изгибаясь, скакать по мокрому дну, как рыба, выброшенная на берег. Оно выкатилось из ванны и упало на пол, поползло и спряталось между ножками стола.

– А она веселенькая. Отличные рефлексы, – сказал Гектор, вытирая руки о полотенце. – Поздравляю папашу.

Существо завыло. Это было нечто среднее между плачем младенца и воем сумасшедшего. С обеих сторон стола торчали его длинные