Формула гениальности

Знает ли мистер Солсбери о том, что мотив романа Ибн-Сины «Хай Ибн-Якзан» Данте положил в основу своей «Божественной комедии»? С той лишь разницей, что функцию Вергилия выполняет Хай и не ведет своего ученика, а лишь описывает ему этот трудный путь? Правда, у Ибн-Туфейля тоже есть «Роман о Хайе, сыне Якзана», из чего можно заключить, что этот глубочайший в философском отношении сюжет был в какой-то степени распространенным в средневековой мировой литературе. Знает ли мистер Солсбери, что не его, а Абу-Али Ибн-Сину поминают Данте в «Божественной комедии», Чосер в «Кентерберийских рассказах» и Лопе де Вега в своих комедиях? Что не о нем, мистере Солсбери, а о Ибн-Сине сказал свои знаменитые слова Микеланджело: «Лучше ошибаться, поддерживая Галена и Авиценну, чем быть правым, поддерживая других».

Он, конечно же, ничего не знает о том, что в трактатах «О взглядах арабов на движение Земли», «Движется или неподвижна Земля» Бируни высказал идеи, которые возродились потом снова при другой социальной обстановке и уровне науки в трудах великих астрономов новой эпохи Коперника и Кеплера. Что знает он о других ученых Востока? О таких энциклопедистах как Хорезми, Фергани, Марвази, Мукаффа, Раванди, Наззам, Закарийя ар-Разн, Кинди, Джахад, Омар Хайям, Бахманяр, ат-Туси, Ибн-Халдун и других? Что он знает о гигантах искусства, хотя бы об одних поэтах, о которых Гете говорил: «На Востоке семь поэтов и даже самый малый из них больше меня»? «Семь звезд Большой Медведицы», как он их назвал: Рудаки, Фирдоуси, Хайям, Руми, Саади, Хафиз, Джами. Не считая огромного множества гениальных и великих поэтов, таких, как Низами, Навои, Абай, Махтумкули, Фуркат и другие. Что он знает о титанах науки и искусства современного Востока?

Не только первые священные писания пришли из Азии в Европу и не только бесчисленные полчища азиатских завоевателей мира, но и в разное время творения великих мыслителей, ученых, писателей и художников. Но этого мистеру Солсбери не понять. Что, собственно, сделал для науки он сам, этот «блистательный муж» ее? Мистер Солсбери… Мистер Солсбери… – Наркес на мгновенье задумался, пытаясь извлечь это имя из бездонных глубин своей памяти. – Нет, он не может припомнить такого имени. Он знает почти всех ведущих ученых мира, работающих в разных областях науки, но о мистере Солсбери и о его трудах никогда не слышал, кроме его «вклада» в науку, о котором упоминала газета. Только таким лилипутам духа и подобает писать такие статьи, ибо люди, более сведущие в науке, заняты более серьезным делом…

Не о таких ли, как мистер Солсбери, один из титанов Востока Ибн-Сина писал:

С ослами будь ослом, – не обнажай свой лик!

Ослейшего спроси – он скажет: «Я велик!»

А если у кого ослиных нет ушей, Тот для ословства – явный еретик!

Нет, мистер Солсбери, как хорошо сказал поэт самого же Запада Джозуэ Кардуччи:

Ноша лет тяжка, о Европа! Ныне Только слабость ты изливаешь!

Посмотри, как взор устремив к Востоку, Сфинкс усмехнулся!

Наркес насмешливо улыбнулся. «Впрочем, напрасно он теряет столько времени на этого пигмея, – подумалось ему. – Великие мысли не рождаются в голове лилипута. Это неумолимый закон физического, духовного и нравственного миров. Но, как ни странно, пигмей подал ему одну неплохую, даже весьма хорошую идею: надо написать «Историю умственного развития Востока», с момента возникновения на нем первых цивилизаций до современных дней, подобную «Истории умственного развития Европы» Дрэпера. Он вложит в эту книгу всю свою чудовищную и нечеловеческую эрудицию. Он приступит к ней после того, как закончит монографию. Карлик тоже может иногда способствовать великому делу. Но на этом баста. Он не может посвятить ему больше ни одной минуты, ибо времени у него в обрез и его ждут более серьезные дела.

Наркес прошел к столу и принялся за монографию.

Поздно вечером позвонил Баян. Он поделился своими последними новостями. Он по-прежнему работал вместе с Муратом Мукановичем в области теории чисел, продолжал учиться и в свободное время ходил на тренировки каратэ. По увлеченному тону юноши было нетрудно догадаться, что он живет напряженной интересной жизнью, полон кипучей энергии, дерзости и больших замыслов. Поговорив с младшим другом, Наркес продолжил работу и просидел по обыкновению до глубокой ночи.

17

Тренировка по каратэ кончилась. Баян, чистый, с мокрыми причесанными волосами, с перекинутой через плечо спортивной сумкой, вместе с друзьями вышел из спортклуба. На маленькой площадке перед зданием ребята немного задержались, договариваясь, где и когда лучше встретиться завтра вечером в свободный от тренировки день. Баян постоял вместе со всеми, слушая разговоры друзей. Затем молодые люди спустились по ступенькам и, шумно попрощавшись друг с другом, маленькими группками разошлись в разные стороны. Баян с двумя сокурсниками направился в правую сторону, на трамвайную остановку. Сбоку от спортклуба стояли красные «Жигули». Юноша машинально взглянул на машину и вместе с ребятами обошел ее. Они удалились на несколько шагов, когда Баяна окликнули. Он обернулся. Из машины вышел сухощавый, броско одетый и не совсем молодой человек и, улыбаясь, глядел на него. Баян простился с друзьями и вернулся назад. Сухощавый мужчина протянул руку и, крепко пожимая руку юноши, назвался:

– Капан.

Видя вопросительное выражение на лице Баяна, снова улыбнулся.

– Не узнаешь? Я работаю вместе с Наркесом. Мы встречались с тобой в клинике.

Теперь Баян вспомнил. Он видел его однажды на улице, в тот день, когда с ним случился необъяснимый и жестокий приступ психологического стресса. Вспомнил и то, что, когда этот человек беседовал с Наркесом в коридоре клиники, он подошел, поздоровался с ним и ему не ответили. Воспоминание об этом расхолаживало его, и он сдержанно ответил:

– Помню.

– Наркес попросил привезти тебя, – дружеским тоном продолжал Капан. – Он сейчас у Мурата Мукановича Тажибаева, – добавил он. – Так что садись, поедем. Они сели в машину.

– С тренировки? – спросил Капан, взглянув на сумку, лежавшую в ногах у юноши.

– С тренировки, – Баян никак не мог преодолеть чувства неприязни к этому человеку.

– А чем занимаешься?

– Каратэ, – ответил юноша.

– А, каратэ-э… – протянул новый знакомый. Было непонятно, одобряет он или осуждает занятия каратэ. Впрочем, Баяна это и не интересовало. Какая-то сонливость вдруг напала на него. Бодрости, которая была десять-пятнадцать минут назад, как не бывало. Очень хотелось спать. Баян несколько раз зевнул, прикрывая ладонью рот. Лениво и скорее машинально поглядывая на дорогу, он стал быстро погружаться в дрему. Внезапно что-то заставило его очнуться.

– Мы же проехали, – негромко произнес он, посмотрев в окно.

Но новый знакомый, очевидно, не расслышал его слов, потому что молча продолжал вести машину, сосредоточенно глядя перед собой.

Новая волна усталости и сонливости обрушилась на Баяна. Пытаясь справиться с нею, он опять, на этот раз немного громче, обратился к Капану:

– Мы же проехали дом Тажибаева.

Капан молчал.

– Послушайте, куда вы меня везете? – стараясь сбросить с себя охватившее его оцепенение, Баян с трудом выпрямился на сиденье.

– Что ты волнуешься, сейчас мы подъедем к этому дому с другой стороны, – отозвался, наконец, Капан и прибавил скорость.

Сон снова стал одолевать юношу. Отяжелевшие веки смыкались помимо воли.

– Остановите машину. Я никуда не поеду, – потребовал Баян, борясь с наваливавшейся на него сонливостью.

Шедшие впереди машины одна за другой стали снижать скорость и останавливаться перед зажегшимся красным светофором. Дорогу переходили прохожие.

Сосредоточенно глядя перед собой, Капан, искоса взглянув на Баяна, повел машину на красный свет. Прохожие испуганно шарахнулись в разные стороны от быстро несущейся машины. Слева от ветрового стекла мелькнули косички девочки, перебегавшей дорогу. Капан затормозил, но было уже поздно. Девочка упала на асфальт. Капан оглянулся и вместо того, чтобы остановиться, прибавил газу. Машина стремительно понеслась дальше.