Союз нерушимый (СИ)

- Хорошо! - процедила она. Я ослабил хватку. - Но мне нужно привести себя в порядок.

- Что?! - поразительная наглость.

- Там охрана, идиот! - огрызнулась Платонова, доставая из кармана салфетку и вытирая помаду. - Ты же не хочешь, чтобы они подняли тревогу, увидев, в каком я состоянии?

- Не хочу, - кивнул я. - Действуй.

Конструктор провела меня уже знакомыми коридорами - плакаты, цветы, портреты, лозунги, стены с панелями из настоящего дерева, паркет, ковровые дорожки.

Я внимательно следил за тем, куда мы движемся, сверяясь с планом, который прислал Унгерн. Всё-таки стерва была на своей территории и могла завести куда угодно. Не хотелось зайти в неприметную дверцу и обнаружить десяток направленных на меня автоматных стволов.

Но, несмотря на подозрения, Платонова шла точно к лифту, не делая попыток свернуть или сбежать. Правда, один раз она споткнулась, из-за чего я едва не нажал на спуск и не выпалил ей в спину дуплетом. Лифт оказался рядом, лестница - чуть дальше по коридору. Конструктор, наградив меня испепеляющим взглядом, провела запястьем рядом с пластинкой и дверь открылась. На миг мне показалось, что она бросится внутрь и уедет наверх, оставив меня наедине с толпой солдат, но этого не случилось: женщина, без помады потерявшая восемьдесят процентов своей и без того невеликой привлекательности и похожая на постаревшую до срока колхозницу, сделала рукой приглашающий жест:

- Заходи.

Я повиновался, Платонова, в очередной раз посмотрев на меня взглядом убийцы, нажала на кнопку двадцать третьего этажа. Двери закрылись, лифт дважды дёрнулся, то отправляя мою кровь в пятки, то загоняя в самую макушку.

Мы очутились в небольшом тускло освещённом холле - ни следа от былого уюта. Синие стены, грязный потолок, мигающие с характерным жужжанием лампы дневного света. И пятеро солдат, охранявших двустворчатые стальные ворота-вход, - не простые клоны-стрелки, а тяжело бронированные гвардейцы. Чёрная форма, гладкая панцирная броня, шлемы, маски, пояса с подсумками. И укороченные ручные пулемёты, стволы которых смотрели прямо в двери лифта.

К горлу подкатил ком, который я судорожно сглотнул.

- Свои, - пробурчала Платонова, и чёрные богатыри опустили оружие, давая нам возможность пройти. Я начал нервничать: достаточно было всего лишь одного кодового слова для того, чтобы охрана нас пропустила и атаковала в спину. И вполне возможно, что оно уже было произнесено. Я деликатно кашлянул, и Платонова, почувствовавшая спиной ствол обреза, скрытый под полой шинели, верно истолковала намёк.

Массивные двери разъехались в стороны с зубодробительным скрежетом. Впереди располагался широкий белоснежный коридор, сразу же вызвавший ассоциацию с таким же на Лубянке - замутнённые стёкла, яркое освещение, при котором лицо Платоновой стало выглядеть ещё уродливее, и стерильная чистота вокруг.

Правда, впечатление изрядно попортил прилепленный на скотч кричаще-красный плакат "Советский учёный - кузнец Победы".

Я вертел головой на триста шестьдесят градусов, высматривая возможную засаду или ещё какую-нибудь подлянку: глупо рассчитывать, что главный конструктор будет паинькой и не попытается подстроить гадость. То, что этого не произошло до сих пор, лишь усиливало тягучую липкую тревогу. Мы остановились у ворот - дверьми назвать эти могучие стальные створки в капитальной стене язык не поворачивался.

- Мне нужны гарантии, - заявила Платонова перед тем, как открыть.

- Что?! - опешил я от такой наглости. - Какие тебе ещё гарантии?

- Гарантии сохранения жизни. Что тебе помешает пристрелить меня после того, как ты найдёшь Тильмана?

- Врождённое благородство, - ухмыльнулся я под маской. - Необходимость выбраться. А также тот факт, что после Тильмана я возьмусь за тебя и буду спрашивать о множестве интересных вещей.

Платонова ощерилась:

- Ах, он мелкий сукин...

- Кто? - полюбопытствовал я.

- Тот, кто меня подставил, - сквозь зубы процедила женщина. - Открываю, заходи. Надеюсь, сотрудничество со следствием мне зачтётся, товарищ майор, - кисло улыбнулась она, сверкая глазами, полными ледяной ярости.

Платонова сделала движение запястьем. По её лицу пробежала сетка сканирующих синих лучей, а в двери открылся небольшой окуляр размером с дверной глазок. Конструктор посмотрела в него, внутри что-то вспыхнуло - и двери поползли в стороны, открываясь ровно настолько, чтобы прошли два человека. Внутри ничего не было видно из-за полутьмы.

Я повторил давешний жест Платоновой, приглашая её войти первой.

Когда мы сделали несколько шагов за порог неизвестного зала, ворота точно также плавно и бесшумно закрылись, а где-то далеко-далеко, казалось, что за километры от меня начали загораться, изредка мигая, лампы дневного света. Одна, вторая, третья. Ближе и ближе, ближе и ближе. Свет приближался, отражаясь на гладком белом полу, а я старался не испугаться и прогнать страх из-за кажущейся неправильности происходящего.

На фоне беспощадного химического света появлялись угловатые аспидно-чёрные силуэты, превращавшиеся постепенно в столы, терминалы, механические манипуляторы, каталки, пробирки, шкафчики с документами и контейнеры.

Сначала, посмотрев на один из блестящих столов, где лежала куча электронного мусора, медицинских инструментов и скомканный кусок ткани, я подумал, что тёмные пятна - это всего лишь глубокие и резкие тени. Но нет: с непередаваемым ощущением захлопнувшегося капкана я понял, что это была запекшаяся кровь. Свет включился полностью, глаза привыкли, и я громко выругался. Стен исполинского зала-операционной не было видно: их загораживали десятки, если не сотни увитых трубками и проводами шкафов и чанов, где в розоватой жиже плавали создания, слишком похожие на человека и оттого ещё более уродливые.

Отсутствующие или лишние конечности, шишковатые выросты то тут то там, по два и более лица в самых неожиданных местах, голова взрослого на микроскопическом тельце зародыша... Настоящая кунсткамера, бесчисленные сочетания самых отвратительных мутаций. И, словно для подчёркивания жуткой фантастичности зрелища, все тела были покрыты странными хромированными приспособлениями, а капсулы, в которых они содержались, подсвечены мириадами разноцветных диодов. Помимо них возле каждого шкафа в воздухе кружилась ярко-синяя голограмма, показывавшая температуру тела, давление и десятки других показателей, мне неизвестных. Лаборатория безумного учёного.

А вдали, практически в центре на постаменте стояла самая странная боевая машина из тех, что я когда-либо видел...

- Ты идёшь? - мрачно спросила Платонова.

Я кивнул, хотя было большое желание сказать "нет" и сбежать подальше от этого чёртового завода. Если Унгерн здесь, в одном из чанов, то мне определённо его жаль, даже несмотря на подозрение, что именно он организовал всю веселуху с обстрелом Конторы.

Главный конструктор вела в противоположный конец зала, мимо той странной машины на постаменте. Когда мы поравнялись, я смотрел на неё во все глаза, не понимая, что это, для чего нужно и какой извращённый разум мог вообще такое придумать.

Это была лёгкая самоходная артиллерийская установка. Небольшая, с открытым верхом, что делало её похожей на бронетранспортёр немцев времён Великой Отечественной. Машину спроектировали маленькой и маневренной, но для этого пришлось пожертвовать местами экипажа: люди располагались в небольшом "кузове", который напоминал аналогичный у пикапа. Низкие борта могли защитить разве что от пуль и небольших осколков, поскольку бронированием тоже пожертвовали в угоду скорости.

Внешний вид боевой машины остался прежним - широкие гусеницы, низкий силуэт, тёмно-зелёный окрас с красной звездой на боку, но инженеры "Лебедей" добавили нечто жуткое.

Над бортами возвышались четыре массивные, с бедро взрослого мужчины, коленчатые конструкции из чёрного металла, масляно блестевшего в темноте. И на эти стальные "позвоночники" были нанизаны человеческие тела, начинавшиеся где-то в районе живота: поясница и ноги полностью отсутствовали. Четыре обнажённых некрасивых женских тела с лагерными татуировками на плечах и спине. Они больше смахивали не на людей, а на потрёпанные жизнью чучела, только вместо соломы из прорех в коже торчали различные мелкие железки, которых было больше всего в пальцах: их последние фаланги представляли собой нечто, напоминающее пучок чёрных иголок разной длины и диаметра. Остановившиеся стеклянные глаза смотрели внутрь машины, где я заметил подобие операционного стола - хром, лампы, сосуды с лекарствами и водой, какие-то сверкающие инструменты и выключенный монитор.