Дерианур - море света

Кто она? Как ее имя? Он не осмелился спросить, а она не сказала. Вероятно, у нее имелись на это свои причины. Ясно было одно: до нее ему так далеко, как до неба. Но это еще сильнее разжигало воображение. Что-то в ней казалось ему смутно знакомым. Точно он уже где-то видел ее, но моложе. Более худощавую и какую-то вспугнутую, не то что теперь. Доброжелательную, уверенную, мягкую во всех линиях прекрасного, холеного тела.

Она говорила с легким немецким акцентом и в этом была своя прелесть.

Он спал - не спал, ел - не ел, не впопад отвечал Григорию, и тот скалил зубы, толкая друга в плечо: "Чо? Зазнобило? В конец? Гриш, а Гриш, а я тебе говорил: подожди, врежешься еще. Ну расскажи! Расскажи". Потемкин зло отмалчивался.

Однажды ему приснилась его богиня рядом с Орлом, и юноша проснулся в холодном поту, но рассудив здраво, что дамы такой пробы не для его разухабистого дружка успокоился.

На беду днем позже Гришан как всегда начал хвастаться достоинствами великой княгини и довел Потемкина до белого каления.

-- Что это за цесаревна, раз с тобой блудит?

-- Хочешь посмотреть? - Осклабился Орлов, только что вернувшийся из города. - Она здесь.

-- Как? - Обомлел Потемкин.

-- Замолчь. - Гришан придвинул к лицу друга здоровенный кулак. Найди старый Федькин мундир, ну тот, что ему мал, в сундуке. Дай мне и сиди здесь. Понадобишься.

Потрясенный Гриц стал рыться в сундуке у двери, нашел узкий преображенский камзол.

-- На возьми. А какого черта? Ты что умом тронулся?

-- В "Золотой рог" пойдем.

-- С ней? - Потемкин скроил рожу, выражавшую не только крайнее удивление, но и полную невозможность таковых действий.

Орел кивнул.

-- Пусть посмотрит, сколько народу за нее горой. Да и нашим тоже на нее полюбоваться не грех. Для скрепления союза.

Гришан взял из рук Потемкина камзол и вышел в соседнюю комнату. Там послышался приглушенный женский голос. Тихий смех, звук стучащей по медным пуговицам ременной пряжки и шорох натягиваемых лосин. Через четверть часа Орлов вернулся.

-- Идем. Ее высочество ждет, - он подтолкнул Грица к двери, которая бессмысленно замоталась под тяжелой рукой.

У окна вахмистр увидел великую княгиню. Она была высокая, полная и румяная. И походила не на мальчика, как предполагал Потемкин, а на женщину, переодетую в мужское. Гостья подняла голову, и Гриц едва удержал возглас. Перед ним стояла дама из библиотеки.

Цесаревна улыбнулась ему как старому знакомому.

-- Этого юношу я видела во дворце, - сказала она Орлову.

Тот кивнул.

-- Всегда можешь к нему обращаться. Он нас не выдаст...

Они шли по темным улицам пешком. Гриц слева, Орлов справа, ее высочество между ними. Потемкин чувствовал, что каждую минуту проваливается под землю. Вскоре спутники свернули в знакомый грязный двор, и вахмистр поразился, как она не боится идти в такие места, опираясь на руку бесшабашного Орла? Как Гришан не боится за нее?

Три крутых ступеньки вниз. Дым, хохот, брань. Потемкин пожимает чьи-то руки, куда-то садится, видя перед собой только истрепанный Федькин мундир. В полутемном углу, за дубовым, свински грязным столом, в окружении сгрудившихся не суть трезвых офицеров, она сидела так свободно и просто, точно и это общество, и чужая форма казались ей привычными и до крайности приятными.

-- Ее императорское высочество великая княгиня Екатерина Алексеевна изъявила желание посмотреть на наши беды и поддержать нас в тяжелый час. Сказал Гришан.

По столам пролетел вздох восхищения.

-- Да как же, матушка, ты решилась? Спасибо тебе, душа добрая, и за твои прежние щедроты. - раздались голоса.

-- Я слышала о ваших несчастьях, -- начала великая княгиня. -- И решила сама убедиться, так ли плохи дела?

-- Плохи! Плохи! - Полетело со всех сторон. - Кому четвертый год жалования не плачено, кому пятый. Дохнем, матушка. Не обидь, будь заступницей. Доложи государыне. Мы считай жируем, а во флотских экипажах хуже нашего.

-- Ты на сапоги-то на наши глянь! - Молоденький подпоручик Баскаков отодвинулся к стене закинул ногу на стол и пошевелил в дыре пальцами. Зима, матушка. И так почитай у каждого. Сапожнику заплатить нечем.

"Вы бы лучше меньше пили, -- подумал Потемкин. -- Глядишь, деньги в карманах и удержались бы..."

Но великая княгиня, видимо, не разделяла его скепсиса. Она сделала горькое выражение лица и прослезилась.

-- Государыне нашей матушке Елизавете Петровне Господь жизнь часами меряет. От нее доктора не отходят. Все, что могла, она для вас уже сделала, дети. Докладывать ей, только последние силы у нее отнимать.

Гвардейцы опечалились. Многие поникли головами.

"Любят ее. Жалеют. Ни пойми за что", -- мелькнуло в голове у Потемкин.

-- Так ты скажи мужу своему, пес его дери! - Крикнул кто-то из дальнего угла. - Он хоть немец, а все тоже человек. Не без понятия, небось?

-- Скажи, не ровен час перекидываться начнем! - Поддержали многие. Ведь он государь уже почти. Теперь он заступник.

Екатерина Алексеевна опустила голову на руки и тяжело, с надрывом вздохнула.

-- Если б муж слушать меня пожелал, если б за дверь не выставил...

-- Как так? Обижает он тебя, говорят? - Послышались сочувственные голоса.

-- Моя судьба... Что об ней говорить? - Отвечала великая княгиня. Россию жалко. Да вас, дети. Будь во мне надежда, я б нашла человека, который за меня ему об ваших бедах поведал. Но сдается мне, он и так все знает, да не нужны мы ему.

Вздох негодования прошел по всем столам.

-- Так ты ему скажи, мы дохнуть не намерены! Война кончена. Чай, в казне теперь деньги есть. Пускай платят! Ты скажи, гвардия недовольна!

Многие встали с мест, и гомон сделался угрожающим. Екатерина передернула плечами.

-- Что ему гвардия? - Вмешался Орлов, перекрыв все глотки сразу. - У него своя есть. Ладная, не чумазая. Сладко жрут, мягко спят. За наш счет. Им война не война - подавай жалование. И подавали. А мы, сиволапые, все молчим, все верим: потерпите, братцы, денег нет, воюем. И кричать-то вроде совестно.

-- А им перед Россией не совестно! - Поддержал выдохшегося Гришана Пассек. - Понатащили немчуры из Голштинии. Да мы хоть передохни все, ему плевать. Хочет нас под немцев, с пруссаками дружбу водит.